«Выворачиваешь себя наизнанку…»

 
Выворачиваешь себя наизнанку
со всеми швами —
узлами —
уязвимостью новой кожи
где на каждую ранку
влагая душу
мама уже не подует
потому что оттуда она не может
Но все твои двери
открываются только наружу
Осени лошадь гнедую
погоняют ветра со свистом
Но есть такое поверье
что Господь приходит в любом обличье —
даже в образе атеиста
с кем ты споришь неистово
(между вами одно отличье —
способность слышать внимая)
Мы все оглохли
от навязанных смыслов
И жизнь в картинках – немая:
доносит лишь вздохи
с выступающих в море мысов
с трех сторон объятых водой
и с одной лишь – возможность выжить:
это подняться немного выше —
вверх протянув над собой ладонь
 

«Турбулентность нашей планеты…»

 
Турбулентность нашей планеты
кружит головы тем кто безумен
и стремясь раскачать этот шар —
не способен увидеть приметы
что сигнал посылающий зуммер —
искорежен – изношен и стар
За пределом реальности пусто:
нарисованный мир на дисплее
Умерщвленное тело лангуста
на изысканном блюде алеет —
всё о чем ты мечтал воплотилось
ведь почти побежден уже разум
Еле держит потоки плотина
чтобы всё здесь не рухнуло разом
Я стою на экваторе – словно
в середине пространства живого
что сползает с Земли неуклонно
Если сможешь – услышь мое слово
 

«Люби меня когда за кромкой лет…»

 
Люби меня когда за кромкой лет
как за кормой – воды бурлящей след
всё тянется – всё длится – всё живет
И чайка будто время – влёт:
мелькнет и мимо
Мне нужно знать что я еще любима
пока вода не превратилась в лёд
 

«Я праздную день сегодняшний поднятием чашки кофе…»

 
Я праздную день сегодняшний поднятием чашки
кофе
в простуженном Санкт-Петербурге а не в сияющем
Корфу —
на острове среди скал обласканных морем
Ионическим:
красотой влекущим к себе на дно будто любовью
медленной
Глубиной пять тысяч в метрах
а в веках —
не счесть числом предков
Зáлитый красками изумрудными – и они
магически
воздействуют на вкус моего напитка из джезвы
медной
(не хочу говорить что из турки чтоб не обидеть
греков)
В чашке как в чаше мира теплое дышит море
если смотреть поглубже то не увидишь дна
Выпей же море – Ксанф раз обещал ты в споре
выпив пред тем вина
 

«Мы словно раки пятимся назад…»

 
Мы словно раки пятимся назад
туда где всё предрешено заранье:
привычка к прошлому – боязнь преград
Страх перед жизнью – это умиранье
по времени растянутое вдоль
других дорог и поворотов резких
которые изменят этот путь
но там возможно всё: любовь и боль
на каждом временном отрезке
где не всегда понятна сразу суть
Движение – в каком-то смысле риск:
за неудачу не предъявишь иск
ни Господу – ни миру – ни судьбе
но лишь себе – единому судье
 

«Белые ночи – противоречие черных дней…»

 
Белые ночи – противоречие черных дней
в которых тонет весь мир достигающий дна
космического океана
где наша Земля – лишь маленький остров
а Солнце – сияющий шар над ней
Но чувство опасности остро
как меч закаленный в огне
Я слышу и скрежет металла
и скрежет зубовный вражий
Планета от нас устала:
здесь время уже третьей стражи —
густой и тягучей тьмы
Но в белую ночь Петербурга
как в очи Творца-Демиурга
глазами впиваемся мы
еще различая предметы
фигуры скользящие мимо
еще не находим ответы
на то что нас держит незримо
 

Ода к радости

 
В оркестре вступают литавры
и трубы гудят сквозь губы —
в них сжатая радость улыбки
Я помню пахучие лавры
любви с Аполлоном Гекубы:
свежи они были и гибки
в венке на его голове
где свет от волос исходящий
был знаком что бог – настоящий:
от Солнца – от лиры Сапфо
где неба сапфировый фон —
земли древнегреческой радость
со вкусом ее винограда
и с запахом сада олив
Какой еще нужен мотив
для музыки – жизни присущий?
Чем ночь предрассветная гуще —
тем радостней будет вино
(пока не разлито из амфор
на белый с прожилками мрамор —
живет в ожиданье оно)
И я с предвкушением жадным
ловлю каждый миг наслажденья
когда изнемогши от жажды
я буду пить радость рожденья
не в Дельфах где храм Аполлона
а выйдя из моря – из лона
родимой прибрежной природы
Я чувствую ветер свободы
несущий меня по волнам
в которых сполна я вольна
принять иль отринуть свой путь
И ты – моя радость – пребудь
как море в любовном приливе
чтоб завтра я стала счастливей
 

«Борьба со смыслами по сути лишена…»

 
Борьба со смыслами по сути лишена
какого-либо смысла
с таким же рвеньем можно убеждать
что верно: «высота» иль «вышина»
Имеет ли значенье угол мыса
когда с него не можешь убежать
(какая разница в чем я убеждена
на тот момент в объятьях океана?)
Жизнь по своей природе слишком странна
чтобы на сто процентов утверждать
о значимости внутреннего мира
в сравненье с весом золота эмира
на чаше где богатство – благодать:
не личность – не сияние таланта —
не разум и не дух того Атланта
что силится опоры удержать
которых более не существует
Но Боже Сущий все еще связует
частицы – атомы – молекулы – тела —
столь хрупкий шар планеты из стекла
 

«Так я несу…»

 
Так я несу
в ладонях на весу
как на весах
два равноценных мира:
один – где я живу
другой – где дышит лира
на небесах
и наяву
Я звуки те ловлю антеннами всех чувств
но как Антей рукой держусь за землю
и у нее теплу любви учусь
и каждой клеточкой природы дар приемлю
А музыка во мне течет как кровь
по тонким струнам жил
И если ты поэт – то словословь
и славославь того кто славно жил
 

Метроном

 
Бывали лучше времена
но жизнь у каждого одна —
не знает выбора она
Так и пловец не знает дна:
плыви до берега
греби покуда хватит сил
В проливе Беринга
когда-то мостик суши был
но кто по миру колесил —
тех этот мир давно забыл
И мы в беспамятстве своем
под визг мобильника встаем
как заведенные ключом
не чувствуя в чем здесь подлог —
берем у жизни время в долг
и рассуждаем ни о чем
А если каждый миг прожить
не погружаясь в миражи
каких-то виртуальных вод:
Земля – и ты – и небосвод
и рядом теплая ладонь —
и радость что горит огонь —
а над огнем горит звезда
и думать: «Это навсегда»
 

Возвращение в Рим

«Di te ament» (Да хранят тебя боги)

 
Здравствуй Овидий – я в твоем Риме
в мое окно виден легион пиний
По дороге Вечного города в настоящем проносится
на мотоцикле гремящем римлянин юный
На правом его плече Колизей в современном
гриме —
с подсветкой по вечерам где время в шоке отныне
смотрит сквозь дыры и шепчутся тени с латинским
прононсом
На левом плече: в нарастающем цикле – свет
лунный
отраженный на лицах Юлия Цезаря и Траяна
и твоего гонителя Августа Октавиана
(кому его палец правой руки указýет из тьмы?)
Он не знает того что оправдан уже наказуемый
но две тысячи лет не много ли – мир —
для раздумий?
Городской Совет Рима отменил на свой лад
приказ императора Августа об изгнанье поэта
Ты – свободен Овидий: возвращайся назад
в этот город разрушенный – в римское лето
 

«С легкостью летящего пера…»

 
С легкостью летящего пера
сдунул ветер день с моей орбиты:
значит остаются во вчера
те кто позабыв меня – забыты
Там теперь свечей не зажигают
и совсем не запирают двери
и в сюжет где плечи обнимают
более никто уже не верит
Некому в опустошенной мгле
слушать как поскрипывают ставни
Это было раньше на Земле —
в моей жизни данной – дальней – давней
 

«Я тоскую по запаху моря – толкую…»

 
Я тоскую по запаху моря – толкую
о вещах далеких от берега – вещая
о звездных песчинках космоса и о гроздьях
галактик но мысль о виноградинах гладких
не дает мне покоя
как шум прибоя
по вечерам в таверне
Я еще там наверное
сижу на плетеном сиденье стула
неподвижно как будто уснула:
я просто с ветром сливаюсь —
воздухом Крита спиваюсь
в цветочном дурмане
Эта земля меня манит
на расстоянии
в любом состоянии
духа:
душа не лишенная слуха
способна любить и плакать
и в Петербургскую слякоть
теплом наполнять до края
как будто живешь играя
подобно ребенку на берегу
который смеется
А может я так берегу
в себе и ребенка и солнце?
 

«Когда затихает город…»

 
Когда затихает город
как будто бы в горло горна
горнист выдыхает звуки
прошедшего дня —
меняется что-то в корне
пространства: изломы – излуки
Взрывается ветер в кроне
деревьев – кустов – меня:
внезапность его виня —
могу ли я что-то кроме
пугающей тьмы вменять
реальности незнакомой
впадая в ее поток?
Лимонной луной —
оскоминой
мир чувствуя между строк
 

Любовь далеко

 
Солнечная любовь где-то за облаками
скрыта под их обломками
и за словами ломкими
встало молчанье скалами
а времена – веками
Что из того коль близко мы
в этом пространстве города?
В свете фонарном бликами
души дрожат от холода
Только вне зоны доступа
прошлое – будто выбыло:
мимо нетрезвой поступью
к краю дошло и выпало
в реку с моста – в забвение
темное да с разводами
Ветра ли дуновение
правит такими водами?
Если всё дело в случае
жизни что нам отмерена:
наверняка ты – лучшее
из моего намеренья
 

«С момента пробуждения до сна проходит вечность…»

 
С момента пробуждения до сна проходит вечность
и это с точки зренья мотылька и мудреца —
зависит лишь от способа отсчета:
на клавишах – на узелках – на счетах —
на звездах – на молитвах и конечно
на листьях клена прямо у крыльца
А начиналось утро с чашки кофе
но зеркало изображало профиль
сегодняшнего моего лица
 

«Город под куполом серым…»

 
Город под куполом серым —
запах дымящей серы
перед глазами туман:
зрение стало хуже
или сгоревший ужин
или схожу с ума?
Небо! Явись воочью —
мрак разведи лучами
будто беду руками
или свечами порчу
Выйдем на свет – на волю
плечи расправив шире
Я тот урок усвою —
быть настороже в мире
где не всегда нам рады —
не для любого любы:
скорчившись от досады
встретив – лобзают в губы
будто хлебнув из чаши
зависти пойла – яда
некогда други наши
с кем и врагов не надо