Снова зажужжали манипуляторы. Подъездный замок оказался немногим сложнее замка «Терции». Энцо подключился, отправил несколько команд, и экран загорелся зеленым. В лицо дохнул поток спрессованных запахов: еды, мочи, сигарет и пепла, ржавчины и затхлой воды, пота, секса и болезни. Знакомая вонь человеческого муравейника. От двери через этаж тянулся слабо освещенный коридор с парой десятков квартир. Поодаль, у подъемника, он разветвлялся; там же искрил сломанный пульт экстренного вызова. Вместо камеры наблюдения из стены торчали провода.

На той же стене был намалеван номер дома. Разобрав его, Энцо ухмыльнулся. Наконец-то повезло! В этом блоке жил его старый подельник, Ош Руфус. Приходилось пару раз его выручать, подкинуть денег взаймы.

Теперь в помощи нуждался сам Энцо.

Подъемник заскрипел, взбираясь на восьмидесятый этаж. Проклятая коробка еле тащилась. Двигалась в шахте рывками и порой сотрясалась так, что приходилось расставлять руки, упираясь в выцветшие пластиковые стены. После отметки пятидесятого этажа Энцо перестал их опускать – на случай, если дно кабины все же решит оторваться. Лампочка над головой потрескивала, моргая в такт судорогам лифта. Следом по шахте взбиралось эхо чьей-то пьяной брани. То еще местечко.

Восьмидесятый этаж был погружен во тьму. Энцо принюхался, прислушался и лишь после выбрался из кабины на твердый бетон. Нашел нужную дверь и постучал.

– Кто? – отозвались из квартиры. – У меня есть «гидра», и она смотрит тебе в пузо, м…к.

– Ты кого м…ком назвал? – с усмешкой ответил Энцо. Замок щелкнул, и дверь отъехала в сторону, выпустив бородатого и патлатого Руфуса. Комнатку за его спиной заливал чайный свет, виднелся набитый хламом шкаф и кухонный модуль. Пахло соевым бульоном. В отдалении чирикало телешоу. Кому-то тоже не спалось.

– Какими судьбами? – поинтересовался Руфус.

Энцо оперся на дверной косяк.

– Угол найдется? Пожрать, поспать. Переждать денек.

– Послушай… – Руфус замялся. Его и без того печальное лицо вытянулось, и Энцо понял все без лишних слов.

– Ясно. Бывай.

Он отступил во мрак, судорожно соображая, в какую сторону бежать.

– Пойми, у меня дети тут…

Энцо коротко кивнул. На оправдания, извинения и прочую чушь времени не было. Выбрав направление, он зашагал по коридору, хрустя сором под ботинками.

– На двухсотом мост есть, – крикнул Ош ему вслед.

Хоть что-то.

На этот раз Энцо выбрал лестницу. Побежал через две ступеньки, цепляясь за гнутые перила. На стене вереницей проносились огоньки индикаторов движения, свет над пролетами загорался и угасал. На площадке тридцатью этажами выше курил номер с осунувшимся синеватым лицом. Проследил за Энцо напряженным взглядом, положа руку на пояс.

Энцо пролетел мимо.

Взбирался выше.

Еще выше.

На двухсотом этаже площадку заменил холл с мусоросборником и автоматом с напитками. За мутным стеклом двери виднелся пешеходный мост – полупрозрачная труба между двумя зданиями. Говорили, что по паутине таких переходов можно добраться до другого конца курии; просто надо вовремя сворачивать, чтобы не угодить в тупик.

Энцо знал по опыту: это не просто слухи.

Он расчехлил манипуляторы; те заскрежетали по пластине вокруг замка. Но ввинтиться под крышку не успели.

Замок щелкнул, заблокировался намертво. Полное отключение. Холл окрасился пурпуром, взвыла сигнализация. Голос из немногих рабочих динамиков в стенах приказал жителям вернуться в квартиры и не мешать работе легионеров.

Не сопротивляться при обыске, вот что это значило на языке номеров.

Сердце заколотилось в такт паузам сирены. Энцо облизал пересохшие губы, глянул в зазор между пролетами. Наверху – тупик. Первые этажи наверняка перекрыты легионерами. Лифт не работает. Мост заблокирован.

«Думай, думай».

Он посмотрел на решетку вентиляции в углу холла. Обхватил тумбу мусоросборника, прижавшись щекой к холодному боку, и сдвинул с места. Мусоросборник протестующе запищал, заскрежетал ножками по полу. Протолкав его до стены, Энцо встал на крышку. Выкрутил крепления решетки, выдрал ее из пазов, подтянулся и заполз в воздуховод. Еле протолкнул плечи в узкое отверстие. Можно было лишь ползти вперед. Энцо и пополз, сдвигая плечами и животом пласты черной пыли и высохшие трупики крыс.

Центральная вентиляция этой колонны не работала давно; обслуживанием района на окраине никто не занимался – ни власти курии, ни жильцы. Воздух стоял спертый, кислый. Через пару метров короб расширился, ушел наверх. Энцо полез, упираясь в гулкий металл коленями и ботинками. Он помнил этот путь из прошлой жизни. Сколько раз убегал от легионеров: один и в компании, под обстрелом, раненый, с грузом. С отрывом и в дикой спешке.

Стоило догадаться, что он снова окажется в бегах. У богов для каждого свое веретено; так говорила одна баба, у которой он раньше зависал. Любила покурить и потрепать языком, пока клиент одевался. Как ни старайся, от себя не убежишь, говорила.

Наверное, была права, дура крашеная.

Еще рывок – медленный, с натугой, позвоночник скребет по металлу – и Энцо вытянул ноги, ввинтился в горизонтальный отросток вентиляции. Немного прополз на заду и выбил решетку ногами. Раньше на ее месте стоял блок воздухозаборника – давно неисправный и выбитый тем же Энцо лет десять тому назад. Хорошо, что управляющая компания пожалела денег и не заделала дыру намертво.

Прозрачная закругленная крыша моста была влажной от мороси. Ботинки заскользили, и Энцо взмахнул руками, удерживая равновесие. Глянул вниз, в пропасть двух сотен этажей. Там ползли точки машин, проспекты сливались на горизонте, где вспыхивали храмовый комплекс и аэровокзал. Далеко, даже в животе похолодело. Ветер подталкивал к краю перешейка; уши заложило от его свиста.

Собраться. И поторопиться. В конце концов, сколько раз он проделывал такие трюки? С десяток точно. Все же получалось, значит, получится и на этот раз.

Энцо пригнулся. Сделал шаг. Поймал равновесие и сделал еще один. Отросшие пряди упали на глаза. Энцо фыркнул, тряхнул головой.

И ругнулся, заметив движение впереди.

Навстречу, со стороны смежной жилой колонны, шла баба. Та самая шлюха с татуировкой на лице. Она не морщилась от ветра, шагала быстро и уверенно, как по тротуару. В руке поблескивала металлическая дубинка. Шлюха встряхнула ее, щелчком выдвинув на метр, и Энцо отступил.

Легионерская дубинка била больно. Во время последнего с ней знакомства ему сломали пару ребер и челюсть.

Краем глаза он покосился через плечо, на отверстие воздуховода. Отвлекся и тут же за это поплатился – конец дубинки ткнул в солнечное сплетение, ослепив на мгновение. Еще удар в колено; то вспыхнуло болью, подогнулось, и Энцо рухнул. Упал поперек моста. Голова повисла над светящейся миллионами огней пропастью. Предугадав рубящий удар сверху, он перекатился. Дубинка врезалась рядом с плечом – так, что стекло треснуло.

Энцо вскочил на ноги, смахнул влажные волосы с лица. Руки и ноги не подставлял, бить не пытался – в ближнем бою он был обречен. Следил за бабой, а баба следила за ним, перехватив дубинку обеими руками. Опытная, непростой противник. Простых в легионеры не брали.

Она шагнула, тесня Энцо к стене. Глаза щурились, губы кривились. Ветер завыл сильнее, рванул ее черную гриву.

Мелькнула дубинка. Энцо не успел закрыться. Обрушилась боль, и он согнулся, ловя дыхание. Отступил, коснувшись лопатками стены.

Что за подстава? Он должен выбраться. Должен добраться домой во что бы то ни стало.

Ведь там его ждут.

Сплюнув, Энцо шагнул вперед, ухватил дубинку обеими руками. Оттолкнулся от стены и перебросил себя через легионершу. Оба повалились. Под спиной заскользила крыша, тело съехало куда-то под уклон. Перед глазами снова мелькнули далекие огни автострад.

Энцо прилепил ладони к стеклу.

Медленно подтянулся, перевернулся и припустил во весь опор. Впереди светлел распахнутый технический люк моста. Энцо впрыгнул в него с разбега, перекатился уже внутри моста и выбежал через раскрытые шлюзы на лестничную клетку. Наверняка баба сейчас локти кусала, что не заблокировала за собой ходы.

Энцо скатился кубарем по ступеням. Перепрыгивал целые пролеты, вписывался в повороты, цепляясь за перила. За спиной загрохотали ботинки – легионерша не отставала.

В голове помутилось от карусели пролетов. Топот за спиной отдалился. Энцо на радостях припустил еще быстрее. Вылетел на стоянку и помчался вдоль ряда машин. Запетлял между ними, выбирая лучшую для угона.

Остановился.

Присел.

Прислушался.

За колоннами мелькнула тень. Заметив ее, Энцо торопливо ввинтил манипуляторы в замок. Сердце колотилось, даже уши заложило. Скорее же, скорее…

По крыше машины грохнули ботинки, и сверху обрушилось чужое тело с запахом крашеной кожи. Верхние фаланги раскрытых пальцев затрещали и оторвались, остались висеть рваной гирляндой. Энцо влетел лицом в стену. Нос хрустнул о бетон, вспыхнул болью. Легионерша кружила, облизывала окровавленные губы. На шее темнел выбитый номер. Энцо скривился. Номер на службе имперского легиона – отврат, да и только.

Он ухватился здоровой рукой за шасси и пнул легионершу в голень. Она со вздохом отступила, пнула в ответ, загнав Энцо обратно под машину. Ее ботинок вдарил по стойке шасси, и та сложилась. Энцо едва успел выкатиться – машина упала в сантиметре от лица, прищемив рукав.

Он разодрал застежку, выпутался из куртки.

Вскочил – и получил в нос. Хрустнуло, ослепила вспышка боли. Энцо перекатился через капот. Уперся плечом в крыло машины и толкнул. Легионерша вовремя отскочила, машины лязгнули, врезавшись друг в друга. Зазвенело выбитое стекло.

Издали донесся вой сирен.

Еще хуже.

Энцо оценил бабу снова и на этот раз смотрел не на сиськи. Развитые плечи, крепкие ноги и спокойный взгляд – опытный боец. Да и разбитый нос Энцо говорил о том же. Дубинку она успела потерять и теперь просто сжимала кулаки.

Сам Энцо хитростями единоборств не владел. Всегда предпочитал грубый бой – ударить разок, но так, чтобы противник уже не встал. И, сказать честно, ему было плевать, кого бить. Полезла баба-марсианка, да еще и из легиона? Она получит сполна.

Но от этой конкретной бабы получил сам Энцо. Один раз в живот. Один раз головой в колонну. Он в долгу не остался: бросил легионершу на капот, так, что та вскрикнула. Дважды угодил на него сам, пробив затылком лобовое стекло. Весь в крови и крошке стекла, упал на асфальт. Огрызок собственного имплантата вспорол ему щеку.

Подняться не успел – в подбородок уткнулась лазерная спица.

– Не дергайся.

Наручники пискнули, стянув запястья. Энцо рыкнул, попытался сбросить легионершу с себя, но та ударила его в челюсть. Аж перед глазами потемнело.

– Сказала – не дергайся.

Она склонилась, часто дыша. Темные глаза смотрели с презрением. Вблизи стала заметна другая татуировка – орел легиона над ключицей у воротника. Край черного крыла.

– Будь паинькой, или останешься без головы. Понял?

Энцо нахмурился, но все же кивнул. Легионерша тоже кивнула и медленно выпрямилась.

Их ждали у выхода со стоянки. Вдоль бетонных стен гуляло эхо торопливых шагов, тоннель гудел сиренами. Энцо слизнул кровь с разбитой губы и пересчитал собравшихся легионеров. Все настороженные, серьезные, как на опасном задании. Загнали курьера с грузом, герои.

– Бритва, – окликнул молодой легионер в экзоскелете. – Что за улов?

Бритва без церемоний оттянула воротник на шее Энцо, обнажив выбитый номер.

– Двести Шесть, Пятая курия.

Она подтолкнула его в сторону синих машин Управления, рядом с которыми ожидал «Плутон» – в том же мотоциклетном костюме, но уже без шлема. Половину лица наискось уродовали бугристые шрамы. Другую половину заменяла пластина из биометалла. Не будь Энцо так больно и паршиво, он даже бы восхитился работой хирургов: замена челюстного сустава, вместо глаза – армейский окуляр для оптической винтовки. Серебристые, почти не заметные нити скоб тянулись через коротко стриженную макушку. Настоящее произведение искусства.

Энцо перевел взгляд на обломок собственной руки. Вместо доброй половины пальцев свисали провода. Вот же… Ему стоило таких трудов собрать на нее денег.

– Больше никого? – «Плутон» рассматривал Энцо, как прибывший на склад товар.

– Так точно, центурион, – в тон ему ответила Бритва.

«Плутон» кивнул, и Бритва повела Энцо к машине Управления с приветливо задранной дверцей. Надавила ему на затылок и втолкнула в салон. Дверь опустилась с тихим щелчком, разговоры и вой сирен стихли.

Энцо откинулся на занюханное пластиковое сиденье и уставился на силовое поле между собой и передними сиденьями. В салоне пахло старым потом и кровью. И любимым легионерами гарумом. Уж эти-то пожрать не забывали.

Энцо скрипнул зубами. Что ж… Он еще раз попробовал выдвинуть из пальца единственный целый манипулятор, но тщетно. Имплантат не послушался. Наручники так и остались закрытыми.

Он закусил разбитую губу, чувствуя на языке кровь. Сто тридцать дней. Его отпуск на свободе оказался совсем коротким.

* * *

Зря Малая на него положилась. Он в который раз представил себе легкие белые волосы, хлопковым пухом оседавшие на руке, когда слепая засыпала на его плече. Сбивчивое дыхание. Едва слышный стук сердца за хрупкой клеткой ребер – Энцо слышал его ладонью, там, на пустоши.

Хреновый вышел из него опекун. Делал не то и думал… Он прерывисто выдохнул, когда в паху потяжелело. И думал совсем не о том, о чем следовало думать.

Пульверизатор заурчал, и он пошатнулся под струей воды. Закрыл глаза, пережидая морозный дождь с привкусом металла и следующий за ним порыв горячего воздуха из сушилки. Все так же, голышом, его конвоировали в следующую комнату. Завидев гостеприимно распахнутые гробы криокапсул, Энцо сдавленно замычал. Ноги ослабели и подкосились, но щелчок распылителя в руке охранника заставил идти дальше.

За пультом управления в углу криоприемной сидел лаборант в белом халате поверх облегающего армокостюма. Даже не оторвал взгляда от светящейся над пультом проекции; жевал жвачку так, что его челюсти грозил вывих.

Часто дыша, Энцо встал в ложе капсулы, которое располагалось под небольшим углом к полу. Влажный бипрен прилип к лопаткам. Так же понуро заняли места остальные участники процессии. С синими от холода и страха губами. Голые – заключенным криокостюмы не полагались.

В начале ряда капсул зажужжал аппарат – бочка с манипуляторами. Подъехал к первому заключенному из ряда. Клешни выдвинулись и вцепились так резко, будто хотели выпотрошить тело.

Энцо отвернулся и прикрыл глаза. Нужно было думать о хорошем. Нащупать хоть что-то хорошее в блокированной паникой памяти. Что-то из детства. Но на ум приходила только сестра – в желтой форме работницы фабрики, какой Энцо видел ее в последний раз, перед заморозкой на семь лет. После деконсервации он чуть не бросился с моста, узнав, что торопился домой напрасно.

Может, когда он очнется в следующий раз, то же сообщат и о Малой.

«Сбита машиной», – скажут они.

«Замерзла на улице».

«Без вести пропала».

«Изнасилована и убита».

Ее лицо виделось как живое. Худое и острое, словно вырезанное из белого камня. С большими, на пол-лица, глазами цвета ртути.

Он обессиленно качнул головой. Даже не успел попрощаться.

Жужжание аппарата приблизилось.

Энцо задышал быстрее. Дернулся, когда металлические клешни облепили лицо и разжали челюсти.

– Не глотай. Носом дыши, – безразлично предупредил его кто-то. Видимо, лаборант за пультом управления. В горло протолкнулась жесткая трубка, оцарапав небо и гортань. Затошнило. Аппарат загудел громче, и желудок похолодел от втекшего физиогеля. Предплечье укусила игла, и Энцо обмяк, повис на ремнях. Смутно, через дымку наркотика почувствовал другие иглы – капсула подключалась к его телу и переходила на самообеспечение.

В затылке кольнуло.

Странное состояние – пребывание в крио. «Рациональное использование человеческих ресурсов на благо общества» – так они это называли. «Безопасная технология, дополнительное хранилище данных». Волшебная штука, которая позволяла использовать на полную катушку даже самый выжженный наркотиками мозг. Добавляла его в информационную систему на орбите, наполняла кодами, стирала их и наполняла заново…

И вопреки всем авторитетным мнениям, одобрениям комиссий по защите прав номеров Римской империи и опытам, проведенным над заключенными, сознание во время заморозки работало. Сознание Энцо работало после того, как крышка капсулы захлопнулась и за миг покрылась инеем. Мысли кружили разрозненными обрывками, словно испорченные дроны. Порой они соединялись в воспоминания и планы, в разговоры из прошлого. В чужую, ненужную информацию, которая текла через его мозг. В затылке назойливо жужжало, и от этого зуда хотелось орать.

После крио частенько сходили с ума, и Энцо знал почему.