Санька говорил, ощущая ненужность своего отчёта. Князь внимательно слушал, кивая в такт словам. Но кот-то чуял, что господин хранитель границы также кивал бы, расскажи ему о прошлогоднем снегопаде в Камишере. Кивал бы и поддакивал: ага, ага, я так и думал. Другое дело, что спросить владетельного синьора в лоб, что, мол, происходит, недоставало душевных сил, физических тоже почти не осталось. Засомневавшись уже во всём, Санька решил поспать, а завтра на свежую голову разбираться с предчувствиями и непонятками. Спросил ещё только:

– Шак с Эдом вернулись?

– Нет, – твёрдо ответил Пелинор.

Налетела одетая в свободное домашнее платье Бера, приветливо загудела, затормошила:

– Наконец-то. Может, всё-таки баню?

Санька отрицательно замотал головой.

– Тогда пойдём, Эрика тебе комнату приготовила. Там помоешься и – спать.

Хозяева проводили усталого кота до его новой спальни и только на пороге отвязались. Комната оказалась пуста. Отвёрнутым одеялом подманивала кровать. В дверь тихонько постучали. Санька, помедлив, разрешил войти. Но это оказалась не Эрика. Двое слуг принесли лохань с водой. За ними вошёл третий с подносом в руках. Кот потянул носом. Пахло вкусно, беда только – аппетита не было никакого. Пока он стаскивал запылённую, кое-где порванную одежду, приготовили ванну. Он поплескался, смыл пот и, не дожидаясь пока вода остынет, вылез из лохани. Полотенце, просторный мохнатый халат, ужин холодным мясом и вином…

Его мутило, как с памятного похмелья. Хотелось швырнуть кувшин с вином о стену, вообще перевернуть стол.

Случилось ведь что-то! Случилось! Он это чуял. Плевать, что пограничье. Пробившееся сквозь пелену нечувствия ощущение беды, скребло кожу и зудило когти.

Саня так глубоко задумался, что не заметил, как в комнату вошла Эрика. Очнулся только, когда она тихонько положила ему на плечи руки. Саня вскочил от неожиданности.

Девушка была бледна, как приведение. Веснушки рассыпались по восковому лицу пыльным горохом. По щекам тянулись непрерывные дорожки слёз.

– Я боялась, что ты не вернёшься.

Эрика уткнулась ему в грудь. Плечи задрожали.

Да что же это такое?! Наваждение, не иначе. Даже в её слезах Сане чудилась фальшь. Граница, мать её! В жизни всё перепуталось, в голове всё кувырком…

Он решил плюнуть. Это всё ночь, усталость, боль в непривычном к седлу теле. Надо выспаться. Ещё чуть и он чего доброго устроит погром во дворце, а наутро окажется, что опять кругом не прав.

Отбросив всяческие мысли и предчувствия, Саня обнял её, погладил по голове и попросил:

– Иди к себе… сегодня… ладно? Я устал.

– Я знаю, – тихо отозвалась девушка. – Я только полежу рядом, не прогоняй меня.

Ну, как он мог её прогнать? Останется, пусть. Он будет спать!

Санька сбросил халат, забрался под одеяло и закрыл глаза. Голова и всё тело гудели, волнами накатывала тошнота. Эрика осторожно улеглась на краешек, потом тихонько придвинулась, положила руку ему на грудь. Санька машинально погладил. Эрика вдруг вся подалась, припала головой к его виску и разрыдалась в голос.

«Что я могу с собой поделать, – думал кот, – я её не люблю. Она будет плакать, кричать, молить, а я её всё равно не полюблю. Но почему так горько плачет? Или действительно боялась, что уже не увидимся?».

Опять явились подозрения. Чтобы как-то избавиться от внутренней смуты, Саня потянулся к Эрике. Провались оно всё! Рядом женщина, которая его всегда хотела. Будь, что будет.

Эрика вдруг неосознанно отстранилась. Кот заминку отметил… но через мгновение уже спал.

Когда Саня проснулся, было светло. Значит, уже утро или совсем день. Проснулся и лежал с закрытыми глазами. Рядом стыло пустое место. Женщина встала раньше и ушла. Должно быть, по делам. Сейчас придёт Бера. Саня плотнее зажмурил глаза. Медведица так часто будила его в этом доме, что наверняка не избежать.

Он не хотел просыпаться, а уже проснулся. Что дальше? – завтрак, потом разговор с Пелинором. Потом обед, потом ужин. Потом Эрика. Потом утро взбудоражит Бера… потом сто раз и ещё сто раз. Зачем он только учился счёту? Зачем знать цифры? Много и немножко – достаточно, чтобы жить.

Кто-то вошёл в комнату. Кот уже знал, кто… Бера стояла молча. Только когда миновал длинный-длинный миг, Саня тревожно вскинулся:

– Что случилось?

– Тебя Пелинор зовёт.

Кот вскочил, как только вышла медведица. Всего несколько дней назад его смущал вид нарядной рубашки сервезского сукна и тонких кружев. Сегодня и рубашка и кружева не имели ровно никакого значения. Натянул, тряхнул руками, сверху надел и застегнул на все пуговицы вишнёвую бархатную куртку, пригладил пятернёй волосы. Они всё равно торчали, убрал их с лица и завязал в хвост. Зеркало послушно отразило мощный лоб, скулы, подбородок. Санька пристальнее глянул в почти незнакомое лицо. Было странно, но некогда… внутри всё свербело, в сердце тыкались мелкие иголочки. Он знал, что случилась беда, и уже предполагал, какая именно. Осталось, получить подтверждение у хозяина и господина этих мест. А дальше? Уже шагнув к выходу, он задержался и присел на край кровати, как перед трудной дорогой.

Пелинор сидел в парадной зале. Рядом ни Беры, ни племянницы, даже из стражи никого. Медведище задумался лбом в кулак, не сразу оторвался от своей думки, и только, когда Александр дошёл до середины залы, поднял тяжёлые глаза.

Санька остановился. Вспомнил, как впервые прикатили в крепость, как с перепугу хотелось кинуться на спину, подставляя мягкий живот, чтобы медведь не задрал ненароком. Как пытался унять непонятный внутренний бунт. Тогда Пелинор казался великаном. Сегодня будто стал меньше ростом.

– Разговор долгий будет, – без предисловий начал князь. – Садись.

Креслице стояло рядом с княжеским троном. Санька представил, как будет снизу вверх заглядывать медведю в глаза, а тот сверху вниз учить котейку уму разуму, и остался на месте. Но Пелинор не разгневался, не зарычал. Откинулся в кресле, ещё помолчал, глядя в светлые глаза парня, и тяжело выдавил:

– Они уехали. Стой, молчи! Дослушай сначала. Я тебе врать не собираюсь. И хотел бы, да только хорошего из этого ничего не выйдет. Лучше сразу… я их не отговаривал. У меня на то были веские причины. И не в Эрике дело. Оставим мою семью, не о ней речь. Хотя счастье Эрики для меня стоит не на последнем месте. На, читай.

Князь протянул Сане свиток голубиной почты. Кот с трудом развернул туго скрученную бумажную ленту и вгляделся в мелкие буковки.

«Хранителю границы князю Пелинору.

Земли красных медведей в центральном герцогстве находятся под Нашим постоянным и неусыпным контролем. От Вас, князь, зависит, дождутся ли они своего владельца в целости и сохранности. Спешу Вас уведомить, что внутреннюю границу, отделяющую Ваш участок Невьи от герцогского домена, на сегодняшний день контролируют егеря. Столь серьёзные меры пришлось принять в связи с Весёлым походом. Арлекины распоясались, став угрозой миру и спокойствию государства. Нам стало известно, что, по крайней мере, одна группа просочилась в приграничье. Вам, князь, вменяется в обязанность поимка и выдача арлекинов законным властям. Особое внимание прошу уделить котам. Разыскивается мужчина до тридцати лет. Его необходимо изолировать от остальных и передать в руки легата клира. Легат будет к Вам тотчас по получении от Вас уведомления.

Арий».

Саня поискал глазами, куда деть послание. Свиток неприятно холодил руки. Показались когти. Не потянись князь забрать, валяться бы официальной бумажке на полу.

Пелинор смотрел испытующе. А Саня вроде и не удивился. Откуда князюшке знать, что за котом уже не первый месяц гоняются. Может, и не за ними, конечно, но Сане отчего-то казалось, что за ними. Да и любому бы на его месте, наверное.

– Я показал это послание Эду, – заговорил Пелинор. – Предложил остаться здесь и переждать смуту. Он отказался. Дайрена было не остановить. Он всю жизнь прёт против здравого смысла. Доигрался – бродяжничает. Конь и женщины слепо ему подчиняются. Всё, что я мог – это попытаться уберечь тебя.

– Не исспросив моего согласия?

Плечи сами развернулись. Глаза в глаза… и медведь начал наливаться гневом. Губы сомкнулись в твёрдую линию. Побуровел, надвинулся на котейку.

– Против вас вышла вся герцогская гвардия. Будь вы трижды арлекины – не справитесь. У твоих, с позволения сказать, друзей – свои планы. Дайрен вообще всех дёргает за ниточки, как умелый кукловод. Я просто обязан был спасти хоть одного из вас. Тебе судить и тебе решать, прав я или нет. Погоди, я ещё не закончил. В приграничье ты получаешь шанс не просто живым остаться, ты станешь моим первым помощником – правой рукой. Власть, Александр, штука не только полезная, но и очень сладкая. Ты её ещё не пробовал. Как распробуешь, за уши не оттянуть будет. Что же касается Эрики, вижу, не всё у вас ладно, но Предками тебя заклинаю, не спеши. Жизнь длинная…

И что тут возражать, и как тут возражать? Куда ни кинь – Пелинор кругом прав. И что Дайрен личность тёмная – прав. И что впятером им с егерями нипочём не справиться… теперь уже вчетвером.

– Когда они уехали?

– Накануне.

– Что же сразу-то не сказал?

– Ты устал, а важные решения следует принимать на свежую голову.

– Куда они поехали?

– Не знаю, они мне не говорили. Думаю, в сторону соседа подались. Через его земли можно выйти к неохраняемой внутренней границе.

– Шак ходит своими дорогами.

– Ты разве не понял? Конь ничего не решает, Эд всему голова.

Саня вспомнил, как они сидели на поваленном дереве, переживая ужас первого отрыва от погони. Как Эд был напуган наравне с остальными, как конь и только конь принял решение.

Кот позволил себе усомниться, но подозревать князя в преднамеренной лжи не торопился. Сколько Пелинор видел арлекинов? Две с половиной недели. Мог и не разобраться.

Всю дорогу до двери Саня ожидал сановного окрика. Но князь не одёрнул зарвавшегося кота – проводил молча.

За дверью стало как-то легче дышать. Санька привалился спиной к створкам. Глаза невидяще обежали коридор.

Всяко выходило, что медведь прав. А товарищи что: обсудили послание герцога, прикинули, что к чему, и решили двигаться дальше без кота. Подхватят по дороге какого-нибудь бродяжку, с ним и въедут на фест. Мало ли котов шляется по герцогству? Сорвался этот, другой сгодится.

В душе ворочалась колючая, горше соли, чернее чёрной патоки обида: его-то, почему не спросили?

А потому! В герцогской бумажке чёрным по серому написано: особо изловить кота до тридцати лет. И в Кленяках, и в Венсе ловили. Не его конкретно, просто молодого кота. Вот многомудрые Шак с собакой и рассудили, что не прорваться им на фест с таким балластом: котейку прихватят и им проходу не дадут.

А раз так, он останется. Всем сразу сделает хорошо. Пелинор больше будет о Границе кручиниться, Бера пуще прежнего начнёт привечать котика. Медвежушка реветь перестанет.

Впору удавиться….

В себя привели голоса за спиной. Саня так и стоял, привалившись к двери; рык Пелинора услышал, будто тот ему в ухо бубнил. И надо бы уйти, да с той стороны услышат. Нехорошо получится.

Кот начал потихоньку отлепляться от двери. Голос Пелинора сменился гневной тирадой Беры:

– Что я могу с ней поделать? Она ревёт, целую лужу наплакала.

Это они об Эрике, – подумал Саня, но ошибся.

– Отправь её в дальнюю деревню под присмотр, быстрее успокоится.

– Она требует, чтобы я сказала, в какую сторону увезли Эдварда.

– Собирается его догонять?

– Да, наверное. Зачем ещё?

– Она беременна?

– Нет, думаю, просто влюбилась.

Разговор, определённо, шёл не о племяннице. Тогда, скорее всего, о Сабине, подружке Эда. Кот уже нечувствительно отлепился от двери и на цыпочках пошёл прочь. Прокрался шагов десять, свернул за угол и только тут дошло: Эдварда чего? – Он не ослышался. Бера сказала не «уехал», а именно «увезли». Даже жаром обдало. Жаль, не остался дослушать. Если вернуться, точно, заметят. Но можно попробовать иначе…

Сабина жила в дальнем одноэтажном крыле дворца. Путаясь в переходах, Саня не скоро вышел в сумрачный длинный коридор с одинаковыми дверями, стукнул в первую – тихо. Пошёл дальше, прислушиваясь и постукивая. То ли с пятой, то ли с шестой попытки отозвались. Кот шагнул в узкую темноватую комнатку. На полу, на пёстром коврике сидела Мата, лошадка, подруга Шака. В руках у девушки топорщилась кожаная безрукавка. Мата прилаживала на неё крупную янтарную бусину. При виде кота девушка подпрыгнула, но работу из рук не выпустила, наоборот, подняла к лицу, будто закрываясь.

– Я ищу Сабину, – объяснил Саня, не понимая, чем так напугал девушку.

– Её нет, – пробубнила из складок безрукавки Мата.

– Где её искать?

– Не знаю.

– А кто знает?

– Госпожа Бера.

Мата готова была сорваться с места и бежать: она его боялась!

– Ты чего так перетрусила? – мирно спросил Саня.

– Я? Н-е-е-т. Вы не предупредили… я не ждала…

Но безрукавку от лица не отводила. Поведение девушки и отказ сообщить, куда подевали собачку, настораживали. А с другой стороны: получила Бера скандал с Сабиной да и заперла строптивую влюблённую девчонку в чулан. Пусть посидит, успокоится. И лошадку пугнули, чтобы неповадно было.

Уже на пороге Саня поймал момент: Мата отняла от лица своё рукоделие. По всей левой щеке расползлась синяя опухоль. Раздутое ухо торчало в сторону баклажаном.

– Кто тебя так? – подскочил кот к девушке.

– Я… сама. Я упала на лестнице, – пробормотала Мата.

Из глаз покатились мелкие прозрачные слезинки. Вблизи Саня заметил, что синяк на щеке прочерчен четырьмя глубокими царапинами. Из мокрой ладони девушки выскользнул крупный чистый кусочек полированного янтаря.

Кот решительно зашагал к себе. Нет, сначала в столовую. Время завтрака давно миновала, но оставаться голодным он не собирался.

Там ему быстро накрыли, принесли вина. Отодвинув запотевший кувшин, Саня потребовал молока. Мажордом побежал исполнять без звука. Слуги вообще двигались где-то за спиной. И ни шепотка, ни словечка, даже шарканья слышно не было. Его окружили глухой стеной. Достучаться? А не появятся ли завтра на лицах не в чём не виноватых людей отметины наподобие тех, что сегодня он видел у Маты? Осталось последнее средство для разрешения нехороших сомнений: пойти и поговорить с Эрикой.

Медвежушки на месте не оказалось. Сидела же постоянно в своей комнате, слёзы точила. Куда её только леший унёс?!

– Ты кого-то потерял?

За спиной стояла Бера, спокойно и приветливо глядя Сане в глаза.

– Да вот хотел… Эрику прогулять.

– Давай, я тебе компанию составлю…

– Пойдём.

Они ушли в дальний конец двора, туда, где курчавился маленький садик.

– Я сама его посадила, – похвасталась медведица. – Хотела побольше развести – не получилось. Ни сил, ни времени не хватает, столько забот. С одной прислугой с ума сойдёшь. Девчонки мои вчера передрались.

– Кто?

– Сабина с Матой. У одной голова разбита, у другой физиономия исполосована. Ревут, каждая в своём углу.

– Что это они?

– Бабские дела! Я особенно не вникала. Их, главное – вовремя растащить. Остынут, помирятся.

– А… – протянул Саня.

Кто б спорил! Разумеется, бабские. Только те полосы, что кот разглядел на щеке Маты, субтильная лапка Сабины нипочём не могла оставить, разве вот эта, большая, холёная, покрытая светло-золотистым пушком.

Бера придержала Саню за локоть и кивнула в сторону круглой беседки:

– Пойдём, посидим.

– Пойдём, – безразлично согласился кот, впервые с приезда в медвежью крепость поймав себя на том, что совершенно не хочет Беры. Всякий раз, когда сталкивался с ней в тихом переходе или в светлой, заполненной людьми столовой, внутри дёргался голый нерв, растравляя воображение. Присутствие Беры щекотало, заставляло постоянно оборачиваться в её сторону, чувствовать её рядом. А сегодня – ушло.

Над беседкой растопырилось дерево с широкими тяжёлыми листьями. Сквозь них почти не проникало света. Всего пара-тройка солнечных пятнышек лежали на столике, да на полу под ногами. Саня задрал голову. Поймал глазом воровато прокравшийся в полумрак луч. Если смотреть, сильно сощурившись, он дробился на мелкие разноцветные волоски. Саня так в детстве забавлялся.

Глазу стало жарко. Кот крепко зажмурился.

– Бера, что тут произошло? Я же чувствую…

– Эд сцепился с Пелинором. Я не знаю, с чего началось. Застала уже конец свары. После того, что Эдди наговорил Владу, он просто не мог остаться в крепости. Я давно не видела Пелинора таким разгневанным. Он рвал и рычал. Эдвард выбежал из залы злой, даже губы побелели. А через час они с Шаком объявили, что уезжают. Прости, если тебе будет неприятно это слышать, но…

– Что?

– Я спросила, как они собираются въехать на фест без кота. Эд сказал: обойдутся, что от тебя одни неприятности. Что, наоборот, одни они скорее доедут. Думаю, не последнюю роль в такой поспешности сыграло послание герцога. Ты стал угрозой всего Эдова предприятия. Он, если не знаешь, не первый раз собирается в герцогский домен. Для аллари уже много лет туда закрыт свободный въезд, только во время Весёлого похода… вот Дайрен и решил всё и за всех. Прости его… У него страшная судьба.

– Ты о чём?

– Это не моя тайна. Эдди сам строго настрого запретил рассказывать о своём прошлом кому-либо. Скажи, много он тебе говорил о своей жизни?

– Нет.

– Прости его, – повторила Бера. – И, если можешь, помирись с Эрикой.

– Я с ней не ссорился, – сухо откликнулся Саня.

– Я всё понимаю… – Бера говорила, отвернувшись в сторону. В её раскрытой ладошке золотой лужицей плавало солнечное пятнышко. – Можно ведь и так: вы с Эрикой заключите союз, а если не поживётся, разойдётесь. Клянусь, никто не станет тебя удерживать.

– Зачем тогда всё это?

– Пелинор требует соблюдения законности. Не скрою, да и чего, собственно, скрывать уже: у него очень серьёзные планы, далеко идущие. Но нужны сподвижники. Став мужем Эрики, ты получишь Родственное право. Влад, видишь ли, считает, что одной преданности делу недостаточно. Став членом семьи, ты получишь долю в богатстве Пелиноров. И заметь, невозвратную долю.

Вот он – бассейн с проточной водой, вот – золотые горы на шёлковых коврах, вот – рубаха, да не цыганского атласа – сервезского тончайшего полотна. И кружева до полу!

– А герцог позволит?

– Ха! Когда большая часть людей из герцогского домена перебежит в Невью, а в княжествах начнётся бунт, герцогу останется только уповать на милость Влада.

Бера ушла, а Саня так и сидел в прохладной беседке время от времени, прихлопывая ладонью прыгающих с места на место солнечных зайчиков. Ветерок шевелил широкие, позванивающие от собственной тяжести листья. Стрекотали в стороне кузнечики.

Голова была тяжёлой. Мысли не хотели вставать строем, копошились, переливаясь, будто тяжёлое липкое масло. С ним уже один раз такое было…

Мамка катала по столу тесто. Тятя заходил и выходил, непривычно тихо притворяя за собой дверь. Сестрёнка сидела рядом с Саней, привалившись с боку, и только вздрагивала, уже отплакавшись.

Саня разминулся с женой, которая пять дней назад отправилась на лесной рубеж проведать старшего брата и мужа заодно. А кота ни раньше, ни позже отпустили домой на побывку.

Только что завершилась страшная по своему напряжению ловля. В одном месте сразу прорвались молоденький, глупый и добрый эрх и пара двуногих ящериц, ростом поменьше, но страшно свирепых и прожорливых. Эрх размахивал хоботом, вставал на задние ноги, но удержаться на них не мог, падал, проседая головой до земли. Голодные ящеры кидались, норовя ухватить его за мягкие заушные складки. Другого уязвимого места у великана не было. Даже задницу прикрывал щиток из костяной брони. Вымя у самок пряталось среди твёрдых костяных чешуек.

Эрху, маленькое неразвитое вымя не сразу разглядели, было жаль. Из-за правого уха уже текло, пятная кусты и траву. Но и подступиться, да просто отогнать двуногих говнюков никто пока не решался. Те шли нахраписто, цепляя когтями корни и выворачивая маленькие деревца. В стороны метались толстые шипастые хвосты. Брат Лильки, Яген, изловчился и кинул копьё. Оно ткнулось хищнику в челюсть, но не убило, а застряло. Одной лапой зверь пытался дотянуться до болезненной помехи, другой норовил ухватить Эрху за лопушастое ухо; подпрыгивал, щёлкал челюстями.