А Светка своего добилась, достался-таки ей Севка, от горя после Настиного бегства едва тепленький. Умудрилась Светка и забеременеть, и свадьбу скороспелую по этому случаю сыграли. Когда сын родился, Севка из горя на белый свет вынырнул, огляделся, жить начал.

Про Настю Кира ничего не знала. Правда, слышала от Лизки, что Настя вернулась, и не одна, а с дочкой. Якобы Лизка видела ее на рынке – довольная была, и вещи на ней дорогие и стильные. Остановились, перекинулись парой фраз… Настя похвасталась, что замуж выходит. А за кого – не сказала. Стало быть, за Рогова Настя замуж собиралась… Владельца заводов, газет, пароходов.

Сейчас поглядим, что это за владелец. И как так Настя могла столько алкоголя хватануть, сколько здоровому мужику не под силу. С ее-то больным сердцем. Почти приехали, вон крыша роговского дома из-за дубовой рощи видна.

А хорошо устроился владелец, ландшафт вокруг дома – просто обалденный. И сам дом тоже. Не дом, а сказочный дворец с башенками. Хотя… Слишком громоздкий для сказочного. Слишком амбициозный. Веет от него холодом и надменностью. И смертью… Бедная, бедная Настя! Как же ее угораздило…

Ворота оказались закрытыми, и Кира долго жала на кнопку звонка, пока не услышала щелчок и последовавший за ним бесстрастный мужской голос:

– Открываю, въезжайте… Прямо по дороге к главному входу. Я вас встречу.

Ворота разъехались, и открылась во всей красе великолепная аллея из голубых елочек, так плотно стоящих друг к другу, что, казалось, машина едет сквозь холодное дождевое облако. Все-таки когда великолепия много, это уже перебор. Похоже, тут со всеми обстоятельствами перебор, и с хозяйскими амбициями тоже.

По ступеням высокого крыльца медленно спускался мужчина, держа руки в карманах брюк. Улыбался вежливо.

Наверное, очень редко можно встретить человека, которому вежливая улыбка в принципе противопоказана. Потому что вежливость, проявленная в такой улыбчиво лживой тональности, рождает обратное впечатление – будто тебя послали далеко и надолго, угрожающе трехэтажно и злостно-вычурно. И ничего ведь не скажешь в ответ, и более того, сам по-дурацки улыбнешься, следуя канонам навязанной вежливости. Хотя вовсе не хочется им следовать…

– Здравствуйте… – вышла из машины Кира, кивнув мужчине. – Вы Рогов Филипп Сергеевич?

– Нет, что вы… – через короткий смешок ответил мужчина, окинув ее нахальным взглядом с головы до ног. – Я всего лишь охранник Рогова Филиппа Сергеевича, а еще водитель по совместительству. Но мне приятно, что вы обознались… А вы разве не местная? Вроде в этом городе Филиппа Сергеевича каждая собака в лицо знает.

– Почему же? Я местная. Но, уж извините, лицо Филиппа Сергеевича до сегодняшнего дня мне было неинтересно. Разрешите представиться – дознаватель Кира Владимировна Стрижак. Вот мое удостоверение.

– Очень приятно. А я Скуратов, Клим Андреевич. Можно просто Клим, отчество мне без надобности. И удостоверение тоже спрячьте, я вам верю.

Кира чуть кивнула, вдруг подумав – как этому чудовищу подходит его короткое односложное имя. Сермяжное, грубое, безжалостное, словно удар ножа. Обманчивое, как давешняя улыбка. И очень удобное, кстати, для бандитского погоняла. Тем более, если следовать теории Ломброзо, вид у него вполне бандитский – бритоголовый, узколобый и востроглазый. Надо будет потом пробить по базе, что это за Клим.

– А Филипп Сергеевич дома, надеюсь? – отвела Кира глаза, не выдержав нахального взгляда Клима. – Могу я с ним побеседовать?

– Нет, хозяин сейчас в городе, у него срочные дела. Но он знал, что вы приедете, и потому поручил мне ответить на все ваши вопросы. Прошу в дом, пожалуйста. Я готов вам все показать, все рассказать.

– А что именно вы хотите мне показать и что рассказать?

– Ну… Вы же по поводу Настиной смерти приехали?.. Разве не так?

– Да, так.

– Вот я и говорю… Идемте.

Он развернулся, начал медленно подниматься по ступенькам, по-прежнему не вынимая рук из карманов. А брюки-то на нем дорогие, кстати. Стрелки идеально отглажены. И рубашка из дорогих, и галстук… Но затылок все равно бандитский, будто на нем клеймо поставлено. Да уж… Хоть и спорная теория Ломброзо, но в данном случае ни убавить ни прибавить.

Кира вслед за Климом вошла в дом, огляделась. Гостиная была огромной, но не сказать, чтобы очень уютной. Все основательно, все дорого, и все само по себе, как в музее или выставочном зале, где вещи конкурируют друг с другом за право быть приобретенными в приличный богатый дом. Клим быстро прошел по гостиной, начал подниматься по широкой витой лестнице, ведущей на второй этаж. Обернулся, сделал рукой приглашающий жест:

– Нам сюда.

Кира поднялась вслед за ним. Клим привел ее в небольшую комнату, щедро освещенную солнцем, и оттого, казалось, более уютную. Все пространство комнаты занимали мягкий диван, кресло, журнальный столик и большой плазменный телевизор.

– Вот, значит… В этой комнате Настасья и померла… – констатировал Клим, присаживаясь на мягкий диван. – Вот в этом самом кресле… Она эту комнату больше всего любила. Часто здесь сидела, когда хозяина дома не было. Я тут, кстати, ничего не трогал. «Скорая» приехала, смерть констатировала, потом тело увезли. А все остальное как было, так и есть.

Под «всем остальным» Клим, вероятно, имел в виду пустые бутылки на столе и стакан толстого стекла, в котором болтались остатки выпивки. Кира наклонилась, чтобы рассмотреть этикетки на бутылках, и Клим начал угодливо перечислять, показывая на каждую бутылку пальцем:

– Это водка финская, это шотландское виски, это вино грузинское, а это шампанское… Я думаю, она с шампанского начала, потом начала вином догоняться. А потом и до виски с водкой дело дошло. Еще в баре коньяк французский был, коллекционный. Бутылки уже нет, не знаю, куда делась. Надо на территории поискать. Настасья вечером гуляла, может, и успела приложиться, а потом здесь продолжила. Не знаю, не могу в точности утверждать, как все было.

– Она что, много пила? – осторожно спросила Кира, выпрямляясь.

– Да не то чтобы… А вообще, я не знаю. Сами понимаете, не мое это дело, за хозяйской жизнью подглядывать. Да и недолго Настя здесь пробыла… Три месяца назад в доме появилась. Вместе с дочкой.

– А дочка сейчас где?

– Так хозяин ее к сестре своей утром отправил, чтобы не травмировать ребенка, сами понимаете.

– Какие отношения были у Насти с Роговым?

– Да нормальные, какие… Он вроде жениться на ней собирался. Но вы лучше у него об этом спросите.

– Вчера вечером Рогов был дома?

– Нет, он поздно приехал, уже ночью. А Настя весь вечер по дому ходила, не в себе была, будто расстроенная чем. А потом сидела тут, в кресле, телевизор смотрела. Я внизу сидел, слышал, как телевизор громко орал, там какой-то концерт показывали. А Настя подпевала – тоже громко. И явно невпопад, простите за подробность. Видать, сильно выпимши была. Ну а потом затихла… Я думал, она заснула. И Филипп Сергеич, когда приехал, тоже ее будить не стал. Пошел к себе спать.

– А дочка?

– Тайка-то? А чего ей? Тайка спала у себя в комнате, в другом конце дома. Там телевизора не слышно, стены толстые.

– А вы, значит, слышали?

– Ну да… Я внизу сидел, в холле, футбол смотрел.

– А кто труп обнаружил?

– Так утром домработница Мария зашла в эту комнату. Хотела убраться, потом заподозрила неладное. Позвала меня, я Филиппа Сергеича разбудил.

– А домработница где сейчас?

– Так здесь, в доме. На кухне, наверное. Позвать?

– Да, позовите.

– А я вам больше не нужен?

– Нет…

– Тогда я отъеду по делам? А если вдруг еще что-то посмотреть захотите, то в будке у ворот еще один охранник есть… Его Павлом зовут.

– А он… Был в доме, когда?..

– Нет, не был. Да он вообще пять минут назад приехал, аккурат перед вами. Три дня отпуска брал, на свадьбу к сестре ездил, поэтому ничего пояснить вам не сможет. Да, кстати, я же хотел сразу вам сказать, да запамятовал! Там ведь записи на камерах есть… Можете глянуть на всякий случай… Если вам интересно, конечно. А если неинтересно, я не настаиваю. От чистого сердца хотел помочь дознанию.

– Спасибо, я гляну.

– Ага. Тогда я пойду, ладно?

– Хорошо, идите.

Клим ушел, Кира осталась одна в комнате. На мгновение ей стало не по себе – никак не складывалась в голове картинка, описанная Климом. Чтобы Настя Ковалева, нежная белая орхидея, сидела со стаканом спиртного в руке и громко подпевала телевизору?.. Нет, не может быть. Не ее стиль поведения. Кого угодно можно представить со стаканом и пением, только не Настю.

– Вы меня звали? – услышала она в дверях робкий голос.

– Да, звала, проходите…

Пожилая женщина робко ступила через порог, вытирая руки фартуком. Руки были давно сухие, но она все елозила по ним тканью фартука, напряженно глядя на Киру.

– Садитесь… Садитесь на диван. Вы не волнуйтесь так, пожалуйста.

– Да как не волноваться, если человек умер?..

– Я вас понимаю. Но все-таки вам нужно будет ответить на мои вопросы. Как вас зовут?

– Мария… Мария Тимофеевна Воскобойникова. Домработница я. Убираю, стираю, готовлю.

– Давно вы здесь работаете?

– Да уж года два, наверное. Я не подсчитывала.

– Скажите, Мария Тимофеевна… Вы первой обнаружили, что Настя мертва?

– Да, я первой… Так уж получилось. Я убраться хотела, я думала, в комнате никого нет, хоть и телевизор орал. Я думала, с вечера забыли выключить. Обычно Настя в спальне ночевала, с хозяином. Ой, что-то я не то говорю, да?

– Все нормально, Мария Тимофеевна. Расскажите, как вы ее обнаружили.

– Так я вошла, она в кресле сидела… Голова набок запрокинулась, а в руке стакан держала, вот этот самый, что на столе. То есть стакан на подлокотнике был, она его вроде как пальцами обхватила. Я думала, она спит… Потом вгляделась и поняла… И Клима позвала…

– Понятно… А скажите, Мария Тимофеевна, Настя часто пила?

– Да нет вроде… Хотя не могу утверждать, не знаю…

– А в тот вечер? Вы видели ее пьяной?

– Я рано из дому ушла… Я ведь не живу здесь, и ухожу рано, как все дела сделаю. У меня внук больной. Днем с нянькой сидит, вот я и тороплюсь, убегаю при первой возможности. Ничего не знаю про хозяйские дела в подробностях, уж извините. Когда ребенок болеет, ни до чего дела нет.

– Хорошо, спасибо. Вы идите, Мария Тимофеевна. Если у меня будут еще вопросы, я вас найду.

– Хорошо, я на кухне.

Женщина ушла, унося с собой горестную нервозность. Кира вслед за ней медленно вышла из комнаты, собираясь спуститься вниз, в гостиную. Собственно, больше здесь делать было нечего… Не мешало бы еще Рогова допросить, конечно. Может, позвонить ему, попросить приехать? Может, он объяснит, почему «нежная белая орхидея» вдруг такое сама с собой сотворила? Ведь знала прекрасно, что перебор со спиртным для нее смерти подобен. Вот и сподобилась, выходит? Сама?

В кармане рубашки аккуратно заворковал мобильник, и Кира ответила механически, не глядя на дисплей:

– Да, слушаю…

– Ну как ты там? Все посмотрела? Рогова опросила?

О господи. Опять мама. Никуда не сбежишь от ее бдительного ока. Нет, надо положить этому конец.

– Мне как тебе докладывать, письменно или устно? Или мне больше некому докладывать, как ты считаешь?

– Кирюш, да не злись, я же просто спросила. И вот еще что… У них там камеры слежения по периметру должны быть, надо бы записи изъять, только протокол не забудь составить.

– Мам… Ну зачем ты мне это говоришь? Думаешь, я сама не знаю, что нужно делать?

– Да знаешь, знаешь. Но я так, перестраховываюсь на всякий случай. Не нравится мне эта история, слишком нескладно все получается. Ну сама подумай… С чего бы молодой женщине, которая собирается замуж, вдруг напиваться до смерти? Тем более если она вообще не пьет?

– Ну да, ну да… Ты умная, мам, а я дура бестолковая. Думаешь, я сама себе подобные вопросы не задаю, что ли? Да я, между прочим…

– А Рогов что говорит? – не дослушав, перебила ее мама.

– Его нет в доме. Он в городе, своими делами занимается.

– Ну да, ну да… Наверное, шикарные похороны организует. А ты его звонком к себе в кабинет вызови. А если не придет, пригрози, что конвой за ним пошлешь. Так, для острастки, чтобы много о себе не думал. И записи изыми обязательно…

– Мам, я сама разберусь, что мне делать.

– Конечно, сама разберешься, кто бы сомневался. Ты же у меня умница, Кирюша. Ну все, пока, некогда мне. Дел много.

Нажимая на кнопку отбоя, Кира усмехнулась – вот так, значит, ага, дел у нее много. Получилось, будто она к матери с вопросами пристает. А бедной матери остается лишь отмахиваться – некогда мне, дел много… Неужели так всегда и будет? И что с этим делать, как быть? Пойти исполнять мамины указания? Ага, сейчас… Фу, как раздражает этот контроль, даже испарина нервная прошибла… Все кругом указывают, что надо делать! То охранник дает указания от чистого сердца, то мама родная.

Но в будку к охраннику Павлу она все-таки пошла и записи с камер слежения изъяла. И так быстро и ловко это сделала, что парень и опомниться не успел. Был он полной противоположностью Клима, что само по себе Киру чуть позабавило – может, Рогову нравятся такие контрасты? Может, он так развлекается? Один охранник явный бандит, другой – юный одуванчик, нежное прыщавое создание. Моргает белесыми ресницами, елозит руками по карманам в поисках телефона. Наверное, у хозяина хотел испросить разрешения насчет записей с камер, но так и не нашел телефона, бедолага, видать, дома забыл.

Записи она отсмотрела уже в отделении. Потом долго сидела за своим столом, пытаясь уяснить для себя, что там увидела. Вернее, кого увидела. В ту ночь, когда Настя умерла, к дому Рогова приезжал Севка Марычев…

Он мало изменился после школы. Такой же худой, неловкий. Но через роговский забор перебрался довольно шустро – камера все его действия довольно четко отследила. Но что делал Севка там, за забором, надо было еще выяснить.

Севку ей доставили еще тепленьким – в буквальном смысле слова. У него был выходной, из постели вытащили. Хотя и не заметно, что он спал – глаза были невыспавшиеся, трагически воспаленные. И сам весь такой… Будто побитый. Или больной.

– Кирка… Стрижак… Ты, что ли?

– Я, Севка. Здравствуй. Плохо выглядишь.

– Это меня к тебе привезли, значит? На допрос?

– Мы пока просто беседуем, какой допрос.

– Так позвонила бы, я бы сам пришел.

– Извини, но так быстрее.

– А, понятно… Ну, давай, спрашивай.

– Сев… А что ты делал предыдущей ночью в усадьбе у Рогова? Только не говори, что там не был. Тебя камеры зафиксировали, когда через забор шастал. Как ты вообще туда попал, ночью?

– Обыкновенно, как… На машине приехал. Машину на дороге оставил, а сам через забор перелез.

– Зачем?!

– Я Насте помочь хотел… Вернее, спросить… Вернее, она хотела у меня что-то спросить.

– Так помочь или спросить? Она что, просила тебя о помощи? Говори яснее, Севка!

– Да я сам не знаю… Понимаешь, она была у меня накануне. Домой ко мне приходила.

– И что? Чего замолчал, рассказывай! Приходила домой, и что?

– Да ничего. Ничего она мне не сказала. То есть не успела сказать. Светка раньше с работы пришла, ну и сама понимаешь… Ор подняла, начала скандалить… Ты же помнишь Светку, какая она бывает, если в ревность ударится.

– А Настя что?

– А что ей оставалось делать? Ушла… Светка ж ее выгнала, получается.

– Дура она, твоя Светка.

– Да она не дура, просто патологически ревнивая. Больная на всю голову… Она про Настю и вспоминать не может, сразу психоз начинается, а тут… Как говорится, воочию… Да что я тебе объясняю? Ты ж сама знаешь.

– Знаю, знаю. Ладно, не будем отвлекаться. Дальше-то что было? Настя ушла, а потом?

– Да что дальше?.. Я ночью сам к роговскому дому поехал, не спалось мне. Перелез через забор, глянул в окно… Настя в кресле сидела, стакан в руке держала. Пила… Видно, что сильно пьяная была. И телевизор орал… И на столе бутылки стояли.

– Много бутылок?

– Нет. Я не помню точно. Две или три… А может, четыре…

– Севка, она же не пьет. Ты же прекрасно знаешь, что ей нельзя.