Хотя в своих высказываниях про мать-кукушку Танька где-то права, наверное. Сына-то она действительно тогда матери отдала… Думала, на время, а получилось – навсегда. Нехорошо все это, конечно, и Лешик прав, что на нее сердится, тысячу раз прав! Но что ж делать, тогда обстоятельства так сложились… И не она первая, не она последняя, у которых эти обстоятельства так складываются. Коленька-то был совсем не запланированный, даже в отдаленных планах не числился… Кто она тогда была, соплюха-первокурсница! Какие такие планы могут быть у девчонки, которая только-только в институт поступила и не успела даже как следует студенческой жизни попробовать?

Да, так уж получилось. Дура была. Жизни не знала. Приехала из своего военного городка в большой город, в институт поступила. Радовалась, что оторвалась от сурового родительского пригляда. А в сентябре, как и полагается по законам институтской дедовщины, отправили весь их курс на картошку. Там у них с Лешиком все и случилось, она и сама не поняла – как… Может, вольный деревенский воздух ей голову закружил. Может, выпитый портвейн из бутылки, что шла по кругу. Может, песни, которые дружно орали под гитару: «Для меня нет тебя прекрасней, но ловлю я твой взор напрасно!», «Там, где клен шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой»! А еще если прибавить ко всей этой хмельной звуковой какофонии крепкую руку Лешика, которая лежала у нее на плече так хорошо, так основательно… И шепот его горячий в ухо – пойдем, пройдемся до реки… На лунную дорожку посмотрим…

Ага. Посмотрели, называется, на лунную дорожку. Еще как посмотрели. Да и не было никакой реки да лунной дорожки, а был только большой стог сена в чистом поле. И одуряющий запах сухой травы, и ветер, и ощущение страха и радости тела, ранее незнакомое.

Лешик потом долго и неловко извинялся, конечно. Все ж таки не просто так, а впервые это у нее было! Она его еще и успокаивала – мол, нормально все, не переживай! В конце концов, должно же было это когда-то случиться! И без того задержалась в девичестве, потому как с моими родителями не забалуешь… Папа военный, у него к жене и дочери строгий спрос. Так что тебе повезло, Лешик, в каком-то смысле! Первым у меня оказался, гордись! Нормально все, не переживай…

Нормально ли, нет ли, а только она взяла, да сразу и залетела! И не сказала никому, дурочка. Да и говорить-то некому было: кругом одни такие же студентки, девчушки-соплюшки, а родителей она до смерти боялась! Папа у нее и впрямь военным был – полковником армейским. Они с матерью всю жизнь по струночке ходили, как солдаты: шаг вправо, шаг влево – сразу под трибунал! Попробуй, скажи им… Хорошо еще, что Лешик таким порядочным оказался! Сам разглядел, что живот у нее совсем уж неприлично выпирать начал, и предложение ей сразу сделал, и родителей своих на свадьбу уломал, и руки ее попросил у отца с матерью – все как полагается, с цветами и шампанским… Правда, родителям так ничего про ее интересное положение и не сказали. А они искренне недоумевали – зачем ты, дочка, торопишься? Да, парень хороший вроде… Спокойный, ответственный, не балабол. И в армии отслужил, что для папы было решающим фактором. Любовь, что ли, у тебя такая сильная, дочка?

Пришлось тогда ей покраснеть и голову опустить – да, мол, любовь… Такая любовь, что жить без Лешика не могу. На том и порешили – ну, женитесь тогда, что сделаешь, если любовь. Святое чувство. Нельзя поперек любви идти. Так они с Лешиком и поженились, будучи первокурсниками. Потом, после свадьбы, Леся их обрадовала – внук у вас будет скоро, ждите…

Родители и впрямь очень обрадовались! Решили, что внука к себе заберут, пока молодые в институте учатся. Помогут, стало быть, молодой семье. Они с Лешиком не возражали…

Только отец внука так и не увидел – не довелось ему. На учениях машина с солдатами перевернулась и в обрыв слетела. Все живы остались, только отец да водитель погибли – не успели вовремя из кабины выбраться. Она тогда как раз на сохранение улеглась, ей и не сказали ничего! Роды-то сложными предполагались, думали, кесарить даже будут. А она сама справилась. Благо, что Кока маленьким родился – два с половиной килограмма всего. Отца к тому времени уж две недели как похоронили… Узнала, когда из роддома выписывалась: по одному только маминому виду все было уже понятно: почернела вся, постарела в одночасье, только глаза блестят лихорадочно, как у безумной. Вцепилась сразу во внука – даже ее к нему неохотно подпускала! Все твердила: «Мой Кока, мой Кока…» Это она отца всегда Кокой называла, с самой его лейтенантской юности. Поэтому и имя для ребенка им с Лешиком не пришлось выбирать – Николаем записали, в честь дедушки.

Леся сначала хотела отпуск академический оформить, все-таки ребенок маленький, да и маме одной тяжело! А только она вдруг воспротивилась – чуть ли не силой спровадила ее обратно на учебу. Езжай, говорит, к мужу, он хороший парень, семью свою строй, гнездо вей, а я тут с Кокой и сама справлюсь! Тем более, говорит, что и молоко у тебя пропало…

Так Коленька у мамы и остался. Лешик потом, конечно, спохватился, пытался его забрать – да где там! Мама не отдала уже… Ссорились они с ним тогда из-за Коли, чуть не развелись!

– …Он же наш сын, Леська, ну как ты этого не поймешь! Мой сын! Твой сын! Он должен жить с нами! Я понимаю, раньше мы не могли… Учились, жить негде было… Сейчас же все у нас есть! И работа, и жилье! Вон какая мне от бабушки квартира досталась, всем места хватит с избытком! Ну почему ты не можешь своей маме все объяснить, Леська?

– Как? Как я это ей объясню? Ты же видишь, как она к внуку привязалась, всем нутром в него вросла! Он теперь ее на плаву держит, он единственный смысл ее жизни!

– Но разве можно делать ребенка смыслом жизни? К тому же на нем выплывать?

– Не знаю… И вообще, давай вот без этих твоих психологических изысков обойдемся – что можно да что нельзя… Ты думаешь, я не хочу, что ли, чтобы сын с нами жил? Но что я могу, Лешик, пойми? Может, мне маму сразу убить, а? Что ты мне предлагаешь?

– Нет, я все это понимаю, конечно… Но должен же быть какой-то выход, Лесь… Пусть к нам тогда переезжает, все вместе будем жить…

– Я? Жить с мамой? Да никогда!

– Но почему, Лесь?

– Да потому… Ты хочешь, чтобы мы с тобой по одной струночке ходили под ее жестким приглядом? Ты мою маму не знаешь? Да она же скажет свое слово – как отрубит… Раньше, когда отец жив был, она тише воды была, ниже травы… Во всем его слушала, слово сказать боялась. А потом ее как прорвало! Такая стала командирша, только удивляться приходится! Наверное, она компенсирует так свое многолетнее подчинение, не знаю… А только мне от этого не легче, пойми! Да и ты тоже… Хочешь быть зятем-подкаблучником, да?

– Значит, ты с властной матерью жить не хочешь, а ребенок твой пусть и дальше живет с властной бабушкой, да? Таковский был? Ты что, совсем своего сына не любишь, что ли?

– Да люблю я, люблю… И маму свою люблю. Но… Что сделаешь, если все уже именно так сложилось? Да и не будет она на Коленьке свою властность проявлять, не бойся. Она его любит без ума…

– Вот именно. Без ума.

– Что ты этим хочешь сказать, интересно?

– Да ничего… Просто я сыну в глаза не могу смотреть, когда мы к твоей маме приезжаем. Будто я бросил его. Он же все понимает, не думай…

– Он что, сам тебе об этом сказал? Что все понимает?

– Да я же отец ему! Я же чувствую…

– А я, значит, плохая мать? Я ничего не чувствую, по-твоему? Да как ты не понимаешь, что у нас сейчас другого выхода нет? Мама ж все равно его не отдаст… И ты смирись, Леш… Время все расставит по своим местам. Все устроится как-то со временем.

– Может, все-таки попробуем жить вместе с твоей мамой, а?

– Нет, Леш. Я знаю, что ничем хорошим это не закончится.

– Ты все-таки ужасная эгоистка, Леся… Больше о своем удобстве думаешь, чем о сыне. И все, закончим на этом, не говори мне ничего больше… Я тебя услышал, все, Леся, все…

Лешик после всех этих разговоров ушел в себя, замкнулся. Она ему не мешала, знала, что он смирится потихоньку. Характер у него был такой, покладистый, не умел он долго в обиде жить. К тому же вскоре она его обрадовала новостью – готовься, снова отцом станешь.

– Что, подсуетилась, да? – ехидно тогда спросила Танька, но тут же и сама испугалась своего ехидства, поспешила скрыть его приторным восклицанием: – Я так рада за вас с Лешиком, так рада, честное слово! А кто будет, тебе уже сказали? Девочка? Ой, как хорошо… И Лешик успокоится… Он ведь все равно переживает из-за сына, я думаю…

– Конечно, переживает, Тань, – спокойно ответила она, будто и не заметила того самого промелькнувшего злого ехидства. – И я тоже переживаю, что сын живет не с нами. Но что я поделать могу в сложившейся ситуации?

– Ну, не знаю… Я бы на твоем месте все равно на своем настояла… Ведь ты же мать, правда? А бабушка – она всего лишь бабушка… Все права на твоей стороне!

– Ну да, права на моей стороне, действительно. А с мамой как быть? Мне ведь жалко ее… Она из тех женщин, которые в одиночестве жить совсем не умеют, им обязательно себя к кому-то прилагать надо. Жены военных – они в основном такие и есть… Всю жизнь так живут, в качестве прилагательного. Вот и у мамы так получилось… Одного Коки в ее жизни не стало – тут же другой появился. Этим она спаслась. И как я могу отнять его, скажи? Хоть и право имею?

Так и остался Коленька у мамы. Они с Лешиком часто к нему ездили, даже машину для этого купили, в долги залезли. Но Лешик до конца так и не смог с этими обстоятельствами смириться. Всегда будто скукоживался душевно, когда с сыном в очередной раз виделся. И суетился, и смотрел виновато, и, казалось, даже разговаривал на два тона ниже. Да еще и мама зорко следила, чтоб он лишнего чего не сказал, не растревожил ребенка. И всегда старалась их выпроводить побыстрее…

Зато как Лешик их с Лизочкой из роддома встречал – это отдельная песня! Подбежал, сунул цветы и будто выхватил из ее рук драгоценный сверток: мое, мол, никому не отдам! Акушерка, которая ее провожать вышла, даже брови подняла от удивления – что это, мол, за папаша такой странный? Будто еще кто на ребеночка его претендует!

А он вовсе не странный… Он чувство своей вины таким образом утешил. Подсознательно. И свою любовь к сыну – нереализованную. Все это хозяйство Лизочке и досталось сполна. Иногда казалось, что она как мать ей и не нужна вовсе – папа и это место своей любовью занял. Хорошо хоть не комплексовала по этому поводу: пусть будет так, она вовсе не против. Это ведь хорошо, когда меж отцом и дочерью такая любовь!

А, вот и они, голубчики… Наконец-то! Выплыла сладкая парочка из арки – папа с дочкой Ростовцевы! Идут себе, не торопятся, воркуют, как два голубка…

Поднялась со скамьи, пошла им навстречу. А они даже не замечают! Увлеклись беседой, не смотрят в ее сторону. Лешик ее первым увидел:

– Ой, Лизочка! Смотри, мама идет! Ух, какая сердитая… Сейчас попадет нам с тобой по первое число…

– А что это значит, пап, по первое число? – с любопытством спросила Лиза вместо того, чтобы испугаться ее сердитого вида.

– Ну, это так говорят… Я тебе потом объясню… – виновато пробормотал Лешик.

– Вы что, за чешками на другой конец города ездили? А про меня забыли совсем? Сижу тут во дворе как неприкаянная… Между прочим, я голодная, сегодня даже пообедать не успела!

– А чего не успела-то? Неужели работой увлеклась? – быстро спросил Лешик, и ей послышалась обидная ирония в его голосе. Хотя наверняка не было никакой иронии – Лешик просто не мог ничего подобного себе позволить. Она знала это прекрасно и все равно разозлилась еще больше – надо же было причину найти для своего дурного настроения! Хотя бы для себя найти…

– Да! Представь себе, увлеклась! Или ты думаешь, что я целый день дурака валяю? Может, я его и валяю, конечно, сильно спорить не буду… Но ты все равно не имеешь права так говорить!

Он посмотрел на нее задумчиво, ничего не ответил. На его языке это называлось так: не давать эмоций для провокации. Лучше, мол, промолчать, целее будешь.

– Знаешь ведь, что я сижу тут без ключей, и не торопишься, идешь себе не спеша! И правильно, чего спешить-то? Главное, чешки купили, а что я голодная, это ж неважно совсем!

Выдала из себя сердитую тираду, и будто легче стало. И тут же понизила голос, будто захныкала жалобно:

– Вот сейчас упаду в обморок, будете знать…

Лешик подхватил ее за талию, проговорил торопливо:

– Пойдем, Лесь, пойдем, рыба моя золотая! Срочно кормить тебя будем! Я ж не знал, что ты не обедала…

– Да если бы и обедала! Ты же знаешь, что я без еды долго не могу! И голода терпеть не могу, организм у меня так устроен!

– Знаю, все знаю про твой организм… И не перестаю удивляться этой его особенности. Вот интересно, как у тебя такой зверский аппетит зарождается? Вроде и места для него особо не предусмотрено… Вон, ребра одни торчат, будто ты и не ешь ничего! Хорошо, что мы с Лизой еще и в продуктовый по пути зашли, колбасы да сыру прикупили, а то вдруг ужина не дождешься – возьмешь и всплывешь кверху брюшком…

– Не всплыву. Выживу как-нибудь. Ну, идемте же скорее…

Дома Лешик, аккуратно повязав на себя фартук с оборочками, принялся так же аккуратно лепить абсолютно правильной формы котлеты, предусмотрительно поставив перед сидящей за кухонным столом Лесей два йогурта и тарелку с бутербродами.

– На, замори пока червячка…

«Какой правильный, добротный у меня муж! – думала она, исподтишка наблюдая за перемещающимся по кухне Лешиком. – Будто из одного цельного куска вырублен! Ни одного лишнего суетливого движения, все рационально, продумано до мелочей…»

Да, все в нем правильно. И сам он квадратно-правильный, этакий крепыш без лишних выпуклостей вроде пивного животика, и челюсть у него квадратная, и очки квадратные, и даже рубашка в клеточку! И в жизни у него все так же квадратно-правильно получается, геометрически выстроено, никаких тебе изгибов и отклонений! На ужин – котлеты с гарниром, перед сном – обязательный кефир, посуда должна быть вымыта, постель заправлена, ребенок вовремя спать уложен, секс – по вторникам и четвергам… Хотя про секс она только что придумала, конечно. Чтобы в тему «правильности» уместиться. Не было у них секса по расписанию, но все равно… Скука смертная, а не жизнь! И тоска в клеточку…

– Что-то Ольга Петровна давно не звонила, – обернувшись от плиты и сверкнув на нее стеклами очков, сказал вдруг недовольно Лешик. – Как там наш сын-кукушонок живет, интересно?

– Не называй его кукушонком! Мне не нравится!

– Думаешь, мне это нравится, что ли? Ну ладно… Не будем к больной теме возвращаться. Я чего сказать-то хотел… Уже начало августа, а мы его с июня не видели… Она ж обещала его на выходные привезти, тут и ехать-то всего ничего!

– Ну, мало ли что обещала… Не смогла, значит…

– Или не захотела. Не любит твоя мама к нам в гости ездить. И нас к себе особо не зовет. А у нашего сына каникулы все-таки, мы могли хотя бы на каникулы к себе его забрать!

– Леш… Ну что ты опять начинаешь? Сам же сказал – не будем к больной теме возвращаться. К тому же что ему в городе на каникулах делать? Там хорошо у бабушки, там свежий воздух… Вот бы и Лизу туда отвезти, пусть отдохнет перед школой!

– Нет, зачем… Надо же скоро в школу ее собирать… Покупать все надо… Все-таки первый класс.

– Да успеем, купим!

– Ладно, ладно… Мы подумаем, Лесь. Может, мы сами к ним в Озерск съездим, а? Мне к пятнице уже машину обещали в сервисе сделать. А в воскресенье вернемся… А, Лесь?

– Давай съездим, если так хочешь… – подняв на него виноватые глаза, тихо проговорила она. Глаза всегда у нее оказывались виноватыми, когда речь заходила о Коке, будто она и в самом деле добровольно приняла на себя роль легкомысленной раскаявшейся кукушки, подбросившей своего птенца в чужое гнездо. – Только мы же в эти выходные к твоим родителям на дачу собирались… И Таньку обещали с собой захватить… Она любит к твоим ездить, уж не знаю почему. Будто медом ей там намазано.

– А, ну да, я забыл совсем! Тогда в эти выходные едем к моим, а в следующий выходной – к твоей маме в Озерск!

– Хорошо, хорошо… Да они еще и сами приедут, раз мама обещала! Вот увидишь!

Лешик ничего не сказал, но глянул на нее с сомнением. Потом деловито принялся переворачивать котлеты на сковородке. Интересно, о чем он думал сейчас? Ведь думал же о чем-то своем? Наверное, о том, что она – плохая мать… Что сына у него отобрала. И что жена плохая – тоже. Потому что это неправильно, когда жена сидит за столом, сложив ручки, и смотрит, как муж суетится с приготовлением ужина. Но разве она в этом виновата? Лешик сам всегда впереди паровоза бежит, сам берет на себя исполнение бытовых обязанностей! Да, все так… Но это еще не значит, что он должен быть счастлив таким положением дел.

Впрочем, ей все равно… Когда такая тоска душу гложет, ничего не имеет значения. Неужели с этой тоской еще и на дачу к свекрови придется тащиться в эти выходные? Улыбаться ей, выслушивать всякую ерунду про урожай огурцов, про варенье, про соседских кур, которые повадились перелетать через забор и выклевывать клубнику на грядке?

О нет… Этого ее тоскующая душа не выдержит. Это уже явный перебор. Лишняя она на этом празднике дачной жизни.

– Лешик… А ты не сильно обидишься, если я с вами не поеду на дачу?

Голос ее прозвучал так тоскливо, что Лешик обернулся от плиты, глянул удивленно.

– Нет, правда… Что-то я плохо себя чувствую. Голова все время болит, и слабость… Лучше я дома полежу, отдохну…

– Так там и отлежишься на свежем воздухе! Такая погода чудесная, зачем тебе дома сидеть? На вольном ветерке быстрее в себя придешь!

– Ну да, там у вас отлежишься… Твоя мама быстренько всех к делу пристроит – кому дрова колоть, кому в саду работать, кому варенье варить! Да и общаться с ней целый день надо, улыбаться да радоваться, эмоционально напрягаться, а я не хочу… Устала я очень, сил нет. А вы с Лизкой и без меня хорошо отдохнете!

– Да от чего устала-то? – начал было раздражаться Лешик, но, обернувшись и еще раз внимательно глянув на жену, тихо произнес: – Ладно… Делай, что хочешь… Оставайся, мы и без тебя съездим. Только вот Татьяне своей как ты объяснять будешь, что поездка не состоится? Она же так любит на дачу к моим ездить…

– Да ничего я ей объяснять не буду. Пусть едет, и все. Что она тебе, помешает?

– Ну… Я даже не знаю… Ты ж ей подруга, не я…

– Ой, не смеши! Да ей за счастье будет, если меня рядом не окажется! Пусть хоть на один день себя почувствует в роли замужней женщины! Пусть хоть понарошку…

– Лесь… С ума сошла? О чем ты сейчас говоришь? – обескураженно спросил Лешик, снова переворачивая котлеты на сковородке.

– Ой, да ладно! Шучу я… Чего так растерялся-то? Вон, котлеты уже третий раз перевернул… Пережарятся же!

– Ну и шутки у тебя! И вообще… Как ты так можешь говорить о подруге?

– Да как, Леш?

– Уничижительно, вот как. Насколько я знаю и вижу, Татьяна тебя очень любит. И ко мне тоже хорошо относится. И Лизу любит… Да она уже давно член нашей семьи, она так нам преданна!

– Тебе это все кажется, Леш.

– В смысле – кажется? Я что-то не знаю, да?

– Нет. Нет… Все в порядке. Все в порядке, не обращай внимания…

– Что значит – не обращай внимания? Странно как-то ты говоришь… Я всегда считал Татьяну верным другом, нашей палочкой-выручалочкой… Она в любое время дня и ночи готова все бросить и примчаться к нам, чтобы помочь… Да она столько для нас делает, Лесь! Всегда безоговорочно с Лизой остается, когда нам куда-то надо! Да что там говорить, она всегда нас выручала, всегда помогала нам от души!

– Ну, все дифирамбы спел или еще что-то в загашнике осталось? – насмешливо спросила она, выковыривая ложечкой остатки йогурта из баночки. – Если не все, то не стесняйся, пой дальше, я послушаю.

– Лесь! Я не понимаю тебя сейчас, честное слово!

– Конечно, не понимаешь, Леш. Потому что ты добрый и правильный, все принимаешь за чистую монету. А я не такая правильная, у меня другое видение происходящего, вот и все.

– И какое же у тебя видение, интересно?