Соскочив с места, Кира прошла быстро через комнату, на ходу здороваясь с посетительницей, села за свой стол, приветливо показала на кресло:

– Садитесь, пожалуйста.

– Спасибо… – робко присела на краешек кресла пожилая женщина весьма скромного вида и начала разглядывать Киру не то что бы с неудовольствием, а… настороженно как-то. Недоверчиво.

– Я слушаю вас… – как можно душевнее произнесла Кира и улыбнулась ободряюще.

– А вы это… правда адвокат, что ль? Уж больно молода… – недоверчиво произнесла женщина и обернулась к Кириллу, словно ища у него поддержки.

– А что она здесь делает, по-вашему? Развлекается, что ли? – нарочито недовольно проворчал Кирилл, проходя к своему столу. – Мы здесь работаем, между прочим, а не развлекаемся. Так что будьте добры изложить свою проблему, пожалуйста!

– Да, да, я сейчас… – закивала женщина. – Извините меня, конечно. Я ж не знаю ничего, к адвокатам сроду не ходила… Вот в кино показывают – так они там все больно солидные.

– Как вас зовут? – снова душевно улыбнулась женщине Кира.

– Меня? Меня Екатериной Васильевной зовут. А фамилия моя Хлопова.

– Очень приятно. А меня зовут Кира. Слушаю вас, Екатерина Васильевна.

Женщина вздохнула решительно, выпрямила спину и совсем было приготовилась говорить, но вдруг сглотнула судорожно и прямо на глазах у Киры скуксилась, приготовившись заплакать. Лицо ее заходило ходуном, сотрясаясь пухлыми щеками, губы сжались в ниточку, глаза моментально наполнились влагой, руки же начали лихорадочно дергать замок старой тряпичной сумки. И не сумки даже – кошелки. Такая же кошелка была у Киры дома – она с ней на рынок за картошкой ходила. Выудив из кошелки мятый большой платок, женщина прижала его к носу, потрясла головой, то ли всхлипнула, то ли икнула очень тихо, потом произнесла горестно:

– Ой, вы простите меня, пожалуйста…

– Ничего-ничего… А может, водички? Кирилл, дай воды.

Взглянув на Киру неодобрительно – или ей так показалось с перепугу, что неодобрительно, – он поднялся с места, неторопливо прошествовал в угол, где они только что пили кофе да баловались пустыми разговорами, плеснул в стакан теплой воды из чайника. Потом так же неторопливо подошел к ее столу, молча поставил стакан перед женщиной. Та подняла на него исподлобья красные глаза, высморкалась в свой платок очень тихо. Старалась, наверное, чтоб поделикатнее получилось. Потом выговорила сипло сквозь сдавленное слезным приступом горло:

– Спасибо большое… Неловко как получилось-то, господи… Вы извините… Я сейчас. Я сейчас быстро успокоюсь и все расскажу…

Успокоилась она и впрямь быстро – вдохнула в себя воздух с шумом и успокоилась. И начала рассказывать. Как принято это у людей старшего поколения – издалека, с экскурсом в историю своей нелегкой жизни. И с подробностями. Кира ее не перебивала – просто слушала, и все, изредка ставя в блокноте только ей одной понятные закорючки. Как хорошо, что она этой стенографии в институте обучилась! Полезная вещь, между прочим. Можно слушать, на длинные записи не отвлекаясь. Поставил одну короткую закорючку – и все тебе понятно, что за ней кроется… Хотя этот грустный рассказ, пожалуй, ни за какими закорючками не спрячешь. Это не рассказ – это трагедия жизненная, на старости лет превратившаяся в абсолютную безнадегу. Можно повесть писать. Или роман. Или, может, не повесть и не роман, а пьесу с концом трагически-безнадежным. Хотя насчет юридической безнадеги – это как посмотреть. Тут просто хорошо думать надо. Она, Екатерина Васильевна Хлопова, для того сюда и пришла, чтоб убежать от этого сюжета-безнадеги, который в голове у Киры довольно скоро во всех деталях уже и обрисовался.

Будучи в девушках, юная Екатерина Васильевна выскочила замуж за очень хорошего «хлопца», как она сама выразилась. Повезло ей, лимитчице, с «хлопцем» этим, ой, повезло! В том и повезло, что не голозадым каким пролетарием этот хлопец оказался, а очень даже по тем бедным временам хорошо устроенным. А если уж совсем точной быть, то это не хлопец, конечно, а мамаша его хорошо устроенной была, а он уж при ней просто сыночком числился. Так уж у них в семье годами велось, что за мамашей этой все числилось – и жилплощадь кооперативная в единоличной собственности, и двое сыновей, за старшего из которых умудрилась выскочить замуж Екатерина Васильевна. А еще в том ей повезло, что не стала препятствовать мамаша их свадьбе, и даже в квартиру свою кооперативную на жительство приняла невестку, и прописала в ней – все честь по чести. И жили они мирно-дружно в ней вчетвером впоследствии – мамаша, Екатерина Васильевна с мужем да их ребеночек, в браке народившийся. А младший сынок мамашин в другом городе жить стал. Как в армию ушел, так домой и не вернулся, прижился где-то в дальневосточных краях. Да и куда ему было возвращаться – хоромы материнские не резиновые – двухкомнатные всего. Так и прожили они дружно все вместе тридцать лет кряду. Хотя насчет дружбы – это громко сказано, конечно. Тут уж всяко бывало. Какая такая может быть дружба, если на двух хозяек одна кухня, да и та размером два на два метра – не протолкнешься.

А потом горе на Екатерину Васильевну свалилось огромное неподъемное. В одночасье потеряла она и мужа, и сына. Возвращались на старом «жигуленке» ее мужики с рыбалки и не вписались в похмельный поворот. Вынесло машину аккурат в рыло ехавшему из-за поворота тяжелому «КамАЗу», они даже и напугаться толком не успели. Быстро их бог к себе прибрал. Екатерина Васильевна долго не могла от этой трагедии отойти – все ходила да для себя тоже смерти просила. Только не послал ей бог смерти. Подумал, видно, да вместо смерти испытание послал – за парализованной свекровью ходить. Та уж к тому времени совсем состариться успела и смерть сына и внука пережила еще тяжелее Екатерины Васильевны. Пробило ее всю – от головы до ног. Ни двигаться не могла, ни говорить толком. Лежала трава-травой долгих пять лет да мычала сердито – еды требовала. А через пять лет скончалась – освободила Екатерину Васильевну от тяжкой обузы. Она и сама так поначалу думала, что и впрямь освободила. А оказалось – наоборот. Пришли к ней со смертью свекрови такие проблемы, что хоть снова у господа смерти проси.

На похороны свекрови приехал ее младший сынок из своих дальневосточных краев, Митя. Хорошо с похоронами помог – суетился шустро, все достойно изладил и заплатил за все. Екатерина Васильевна к тому времени с деньгами сильно уже бедствовала – на пенсию ее выгнали. Подрабатывала, правда, уборщицей в двух местах, но все равно едва хватало, чтоб концы с концами свести. И на старость не удалось денег скопить – как их скопишь-то, с парализованной старухой на руках?..

Погостил у нее Митя после похорон еще две недели. Все бегал куда-то, бумажками какими-то тряс, комнаты да кухню метром обмеривал. А уезжая, объявил ей, что через полгода вступит в права наследства и квартира эта, стало быть, станет его единоличной собственностью, потому что он единственный прямой наследник своей умершей матушки. Екатерина Васильевна тогда спросила его: а как же я, мол? Я-то как буду? А он улыбнулся ей по-доброму и говорит: ничего, мол, не беспокойся, Катя, как жила здесь прописанной, так и жить будешь. Ну, вроде как сдавать я тебе буду квартиру эту. И дорого, говорит, не возьму, войду в положение – ты же за мамой моей ухаживала все-таки.

Обидно было Екатерине Васильевне такие слова от братца мужниного слышать, конечно. Да ничего, виду не показала. Кто его знает, Митьку этого, каким он стал. Лучше уж поблагодарить на всякий случай да и согласиться деньги ему отсылать. Тем более, они на доступной для нее сумме сговорились. Она потом узнавала, сколько люди денег отдают за съемные квартиры – столько она и впрямь не потянула бы.

Так и жила она спокойно еще три года после свекровкиной смерти, пока не появилась однажды на пороге ее жилища бойкая модная дамочка. Представилась – я, мол, покупательница этой квартиры. У Екатерины Васильевны аж дух от страха захватило, и пошла она на нее с руганью – какая такая ты тут покупательница выискалась, если я тут смолоду прописанная, а хозяин квартиры в другом городе живет? Но дамочка вовсе ее ругани не испугалась, уселась на кухне, как у себя дома, сигаретку раскурила и начала с ней беседу беседовать. И бумажками всякими под носом трясти. Вот, мол, доверенность вашего родственника, который нынешним собственником этой квартиры является, а вот закон новый, который позволяет членов семьи прежнего собственника выселить. По прежнему-то закону нельзя было, а по новому, выходит, можно. И кто их только придумывает там, наверху, эти законы, если по ним теперь выходит, что и прав никаких на эту квартиру у Екатерины Васильевны не осталось? Прожила в ней почти сорок лет, а теперь нате – прав нету. И жить негде. Только и осталось, что пойти с сумой по белу свету, милостыню просить.

Она снова замотала головой горестно, потащила к носу свой огромный измятый платок. Краем глаза Кира увидела, как поморщился от вида этого платка и даже чуть передернулся в приступе брезгливости Кирилл. Ну да. Зрелище не из приятных, кто ж спорит. Но ведь и ситуация у бедной тетки не из приятных, и наверняка ей в этой ситуации не до кружевных платочков с именными монограммами, вышитыми аккуратно на уголочке.

– Да вы успокойтесь, Екатерина Васильевна. Успокойтесь, пожалуйста. Ситуация ваша вовсе не безнадежная, я вам сейчас все подробненько растолкую.

И опять она увидела, как взглянул на нее удивленно Кирилл. И навострил уши. Что ж, пусть послушает, если не знает. А она этим вопросом хорошо владеет, между прочим. У нее и диплом на эту тему как раз писан был. И практику судебную она изучала. И знает, что лазеек всяких из этой щекотливой ситуации может быть сколько угодно, хоть и права эта модная дамочка-покупательница, толкующая бедной полуграмотной старухе про новый закон – и впрямь по нему, если говорить языком сухим да юридическим, переход права собственности на квартиру к другому лицу стал основанием для прекращения права пользования этой квартирой членами семьи прежнего собственника. Конституционное право собственности, видишь ли, этот закон защитил! Святое святых. А то, что бедной старухе жить негде, к этой святости и не относится вовсе. Как говаривал умный старичок-преподаватель у них в институте: страна в капитализм, как в дерьмо, ступила и поволокла эту ногу по всем принятым новым законам.

– … Успокоились? Ну, вот и хорошо! – весело и уверенно обратилась Кира к несчастной Екатерине Васильевне Хлоповой, своей первой настоящей клиентке. – Я сейчас вам несколько вопросов задам, а вы на них мне четко и лаконично… ну, то есть очень коротко и правдиво ответите. Хорошо?

– Ага… Отвечу, конечно, как смогу… – согласно закивала Екатерина Васильевна.

– Так. Вопрос первый. Вы деньги этому… ну, брату мужа… Мите, да? Вы деньги за свое проживание ему по почте отправляли?

– Ну да. Каждый месяц и отправляла. В один и тот же день. Как пенсию приносили, я сразу бегом на почту.

– А квитанции у вас все сохранились?

– А как же! Я вообще-то приборчивая, все бумажки одну к одной складываю – вдруг пригодятся.

– Ну вот и хорошо, что вы такая приборчивая оказались. А теперь послушайте меня внимательно, Екатерина Васильевна. Как придет в следующий раз покупательница этой квартиры, вы ей смело скажите – пусть потом в суд обращается с иском о вашем выселении.

– Ой, как же… Выселят ведь! Закон-то на их стороне.

– Да, закон на их стороне, к сожалению. Но есть и другой закон, который говорит о том, что новый собственник, хоть и купил квартиру, не может расторгнуть договора найма, который проживающий в этой квартире уже успел заключить с бывшим собственником. Вот как вы, например. Поскольку вы за квартиру Мите платили, у вас фактически сложились отношения найма, понимаете? И вашей покупательнице совсем неинтересно будет иметь в собственности квартиру, которой и воспользоваться практически невозможно – она внаем сдана. Ей и не останется ничего, как принять этот договор и получать от вас деньги от найма. Вместо Мити. Да и суд, учитывая ваши обстоятельства, может просто сохранить за вами право этого найма на долгий неопределенный срок.

– Ага, поняла… – согласно закивала Екатерина Васильевна. – Значит, она придет, и я ей все это и обскажу… И впрямь – зачем ей такая квартира, которую ни перепродать толком, ни жить в ней нельзя? Правда? Была б она свободной – тогда другое дело. А тут я – старая обуза с этим… как вы говорите? С наймом… Нет уж, никуда я из нее теперь не выеду. А то пристала – освободите, мол, срочно помещение. Закон такой, говорит, есть… Как хорошо, что я квиточки-то эти почтовые не выбросила.

– Ну, вот и хорошо, раз вы все поняли, Екатерина Васильевна. Я рада за вас.

– А вы еще это… вы бы записали мне все это на бумажке по-умному, а? А то я пока до дому дойду, перезабуду все… Понять-то я поняла, а вдруг сказать не сумею.

– Хорошо. Конечно, запишу. Подождите минуту.

Кира включила компьютер, проворно застучала по клавиатуре, быстро набирая нужный текст и стараясь по ходу скорректировать его под «восприятие» Екатерины Васильевны. Простите, умные люди-законодатели, за такую самовольную редакцию, за то, что воспользовалась вашим умно-громоздким юридическим текстом, как переводчик подстрочником.

– Вот, возьмите. Дома еще почитаете, чтоб вам понятнее было, – протянула она выскочивший из принтера листок своей первой клиентке. Екатерина Васильевна взяла его в обе руки, очень осторожно, как хрупкую драгоценную вещь, посидела еще минуту, потом, аккуратно свернула листок пополам и положила бережно в недра своей необъятной котомки.

– Сколь я тебе должна-то, милая девушка? – вытащила она на свет замызганную цветную косметичку, призванную, по всей видимости, играть роль кошелька.

– Ой, да нисколько, Екатерина Васильевна… Что вы… – беспечно махнула рукой Кира, жалобно умилившись на эту косметичку. – Что вы, это же всего лишь консультация была.

– Да? Ну ладно… Тогда спасибо тебе, умная девушка, от меня огромное. Дай бог тебе жениха хорошего да счастья всякого, какого сама себе хочешь. И здоровья дай тебе бог, и ума, и денег больших.

– Спасибо! – весело засмеялась Кира. – И вам того же! Всего вам доброго, Екатерина Васильевна.

Резво поднявшись из кресла, женщина кинула торопливый взгляд на Кирилла и посеменила к двери, будто боясь, что «умная девушка» возьмет да и передумает – иль бумажку обратно запросит, иль одумается да денег с нее стребует. Кто их знает, адвокатов этих? Говорят, они такие хитрые все. Только и норовят, чтоб денег побольше в карман положить.

Кира подождала, когда за первой в ее стажерской практике клиенткой закроется дверь, потом развернулась всем корпусом к Кириллу, спросила игриво:

– Ну? И какова я была в роли адвоката? Как оно? Ничего со стороны смотрелось?

– Да ужасно смотрелось… – почему-то сквозь зубы тихо пробормотал Кирилл, отвернувшись к окну. Потом встал, подошел к ее столу и, уперев в него руки и совсем близко поднеся к ней свое злое лицо, снова повторил: – Ужасно, ужасно, Кира.

– Не поняла… Ты серьезно, что ли? А почему – ужасно? По-моему, я все правильно ей объяснила. Я же помню, что есть такая статья в Гражданском кодексе, про сохранение договора найма. Да я даже наизусть ее помню, ты что! Я и практику судебную смотрела, там точно такой прецедент был.

– Да не в этом дело, Кира! Чего ты тут под дурочку косишь? Или… ты и правда ничего не поняла?

– А… что я должна была понять? – растерянно переспросила Кира, отодвигая свое лицо от его сердитых глаз подальше. И не просто сердитых, а злых даже. И раздраженных. А может, немножко и гневливых, и даже чуть презрительных – очень нехорошие были сейчас глаза у Кирилла.

– А то, что ты повела себя, как та дурочка простодушная. Как та Маша, которая на рынке морковкой со своего огорода торгует. Хороша морковка у Маши, и много ее наросло, мешок целый, можно кому и просто так отдать… от доброты душевной. Одному отдала, второму отдала, а сама с пустым мешком да карманом домой пошла. Всем хороша Маша! Добрая такая! Только голодная и оборванная.

– Это ты с кем сейчас разговариваешь, Кирилл? – улыбнулась Кира, пытаясь свернуть все на шутку, и даже ресницами хлопнула наивно. – Здесь никакой Маши нету.

– Да брось придуриваться! Ты прекрасно поняла, что я имею ввиду! – сердито прошипел Кирилл. – Ты что, и дальше здесь так собралась работать?

– Да как, Кирилл!?

– Душевно, великодушно и бесплатно, вот как! Зачем ты этой тетке все как на ладошке выложила? Я слушал, меня аж чуть не стошнило от твоей простоты! У тетки этой действительно ситуация серьезная, она и сама это поняла. Да она бы на любую сумму договор на судебную защиту подписала, лишь бы на улице не остаться! А ты – договор найма, договор найма… Испугайте вашу покупательницу.

– Кирилл, но подожди… Ты же видел ее! Она же пенсионерка, откуда у нее деньги на адвоката?

– Ой, да тебе какое дело, где она эти деньги возьмет! Ничего, нашла бы! У них, у старичков, всегда заначки есть. Да и не в этом даже дело, Кира! Дело вообще в принципе, в поведении твоем… Хочешь знать, оно даже неприличное, если по большому счету, твое поведение.

– В каком это смысле?

– В прямом, Кира, в прямом… В дешевом, то есть. Ну да, ты у нас девушка умная, кто ж спорит. Уж я-то знаю, какая ты умная. Мне вот, например, в области юриспруденции сто очков вперед дать можешь. Да я и не претендую, собственно. А только все твои умственные достоинства, дорогая моя, и гроша ломаного не будут стоить, если их вот так вот обесценивать благотворительностью дурацкой! Никто, никто своего даром не отдает, понимаешь? А ты отдаешь, как дешевая…

– Кирилл, прекрати! – тихо, но грозно перебила его Кира. – Не разговаривай со мной так. Я обижусь, Кирилл.