– Ага, размечталась! Откуда у нее? Катька на содержании у богатого папика живет, это он ее к институту подвозит. Я его видела однажды – противный такой, пузатый. Думаешь, ей так уж радостно эта красивая жизнь достается и папик за просто так деньги дает? Нет, матушка, в те деньги высочайшая степень терпения и несвободы вложена, чтобы за здорово живешь с ними расстаться…

– А у Ксюхи Петренко? Может, она даст?

– Петренко?! Да ты что, мать, с луны свалилась? Покажите мне человека, которому удалось что-нибудь и когда-нибудь выпросить у Петренко! Зимой – снега, весной – дождя, летом – немного солнца! Покажите мне того человека, я ему в пояс поклонюсь!

– Поль… Кончай придуриваться, а? Тогда сама кого-нибудь посоветуй! Кто у нас тут самый щедрый и богатый, как думаешь?

Отодвинувшись, Поль сунулась носом в свою тетрадь, пофыркала туда непонятно, будто с трудом сдерживая смех, потом развернула лицо к ней, посмотрела хитренько снизу вверх.

– Сань… Ну ты меня сегодня просто поражаешь своим исключительно прекрасным отношением к окружающим тебя людям! Экая ж ты романтическая натура! Если хочешь историй про богатых и щедрых, то тебе про них в женских романах пошуровать надо, а в реальной жизни эти понятия вообще взаимоисключающиеся.

– Ну зачем ты так, Поль… Я думаю, если объяснить ситуацию как есть… Я ведь не для себя прошу…

– Ну, пойди, объясни. Потеряй время. Получишь массу сочувствия, а денег все равно не дадут.

– Ты думаешь, не дадут?

– Не-а. Здесь все на родительских шеях сидят, ни у кого своих денег нет. А если и есть у кого свои, все равно не дадут. Со своими расставаться вдвойне тяжелее.

– И… что же мне делать?

– Что, что… Слушай, а ты у матери своей попроси! Она ж тебе никогда и ни в чем не отказывает!

– С ума сошла? Не, этот вариант уж точно нереальный. Если я ей скажу, для кого я прошу… Она ж… Она ж отцовой беде только обрадуется, как ни кощунственно это звучит, прости меня, господи… Она после отцовского ухода вообще со здравым смыслом не дружит. На его месте обида пополам с желанием отомстить поселились. Не, Поль… Даже не стоит и подходить с этой просьбой, только давать ей повод для всплеска безотчетного злорадства. Сочувствие и женская обида рядом не живут, это понятия взаимоисключающиеся, как ты говоришь.

– Да ладно, не надо мне так подробно все нюансы втолковывать…. Знаем, проходили. Я помню, как мою мать колбасило, когда отец уходил. Все время только и твердила: отольются слезки, отольются слезки… А потом отец и впрямь в жуткую аварию попал, едва выжил…

– Значит, сама понимаешь, у мамы просить – это не вариант… – грустно прошептала она, рассеянно глядя на преподавателя, быстро и ловко рисующего мелом какую-то замысловатую таблицу на доске.

– Слушай, а ты соври ей чего-нибудь! Матери-то! – по-обезьяньи подпрыгнув на скамье, вдруг достаточно громко произнесла Поль. Так громко, что удивленно обернулись на них впереди сидящие. – Простите, господа, не сдержала эмоций, прошу глубокого пардону… – покаянно произнесла Поль, пригибая голову и прячась за их спины. – Больше не буду, чес-слово… – К счастью, преподаватель даже не заметил нечаянного всплеска ее эмоций, так увлечен был своей схемой. Наклонившись к ее уху, Поль повторила уже шепотом: – Слышь, соври… Придумай чего-нибудь героическое, но в то же время достаточно реальное, зачем бы тебе такие деньги понадобились!

– Чего, например? – удивленно пожала она плечами. – Попросить у нее денег в фонд поддержки голодных детей Никарагуа?

– Да иди ты со своим Никарагуа… Я ж серьезно! Ну, соври, что тебя, к примеру, в составе студенческой группы в Англию приглашают… Якобы на летние каникулы… Между прочим, я слышала, ее и правда собирают, группу-то.

– А если она в деканат попрется? Чтобы все разузнать подробнее?

– Да ну… Я думаю, не догадается. Наоборот, головокружение от дочкиных успехов ей напрочь башку снесет. Вот моя бы маман точно в деканат поперлась и мне бы всю плешь проела, что да как, да где почем… Денег бы точно не дала, но плешь бы обязательно проела. А для полного счастья еще бы и к отцу отправила, чтобы он лишний раз помучился от своей материальной несостоятельности. А папа бы, как водится, депутатов ругать начал, что они талантливой, но бедной молодежи путей не дают… А жена бы папина сидела и зыркала на меня, как змеища… И пошло бы, и поехало!

Вяло махнув рукой, Поль состроила несчастную огорченную мину, внутренне переживая свой только что придуманный и уже несостоявшийся отъезд в Англию. Помолчав, сказала тихо, с искренней горечью в голосе, будто открыла давнее, наболевшее:

– Вот убей, Сань, не понимаю я своего папашу… Зачем надо было шило на мыло менять? Его ж вторая жена, по сути, ничем от мамы не отличается… Ни внешностью, ни характером, а гоняет его еще и похлеще, бывает… Злится, что у него зарплата маленькая. И мама точно так же злилась, подумаешь. Нет, не понимаю, зачем было первую семью разрушать, чтобы потом ее снова клонировать? В чем смысл семейной жизни как таковой, господа, может мне кто-нибудь это объяснить?

Ответом ей был звонок на перерыв, деликатно влившийся в аудиторию. Преподаватель запнулся на полуслове, пожал плечами, глянул с недоумением на часы, потом произнес благосклонно:

– Что ж, давайте прервемся на десять минут…

– А то бы мы без твоего разрешения не прервались, – тихо прокомментировала Поль, усмехаясь. – Пошли, что ль, на улицу выйдем, я покурю, а ты рядом постоишь! – Она живо поднялась со скамейки, хватая свою сумку и нацеливаясь в проход между рядами.

Что ж, можно и на улицу. Заодно телефон надо включить, посмотреть, кто звонил. Ага, вот они, непринятые звонки… Целых пять, и все с интервалом в три минуты! И все от мамы!

Не успела она испугаться, как телефон завибрировал у нее в руках, и она автоматически нажала на кнопку ответа. Поднесла к уху, и тут же послышалось мамино возмущенное:

– Санька, что у тебя случилось, говори быстрее, иначе у меня сердце лопнет! Ну?!

– Да ничего, мам…

– Не ври! Зачем ты Алине звонила и денег у нее просила?

Значит, все-таки сдала ее тетя Алина… С потрохами сдала. Причем очень быстренько это грязное дело обстряпала. Видать, велико было искушение узнать, накрылся ли бизнес медным тазом.

– Чего тебя вдруг понесло этой завистливой дуре звонить? Ты же знаешь, что я послала ее куда подальше! И зачем тебе так срочно пять тысяч понадобилось? – бушевала в трубке мать, не давая ей шанса вставить хоть слово. – Куда ты вляпалась, Санька, отвечай немедленно!

– Мам, да никуда я не вляпалась! Просто… Просто я не хотела тебя лишний раз напрягать…

Поль вовсю подавала ей какие-то знаки, отчаянно крутя перед лицом ладонью с зажатой меж пальцами сигаретой, даже на месте подскакивала от нетерпения. Наконец до ее уха донеслось тихое шипение – про Англию, про Англию давай…

– Что значит не хотела напрягать? Чем напрягать?

– Мам, да просто у нас в институте группу в Англию собирают… Вот я и решилась у тети Алины…

– А у родной матери что, слабо? Чего ты меня так позоришь, дочь? Решилась она! У тети Алины! Что я, денег бы тебе не дала на эту Англию? Я тебе отказывала хоть когда-нибудь, хоть в чем-нибудь?

– Нет, мам… Прости… Не обижайся, пожалуйста.

– Да ну тебя!

– Ну, мам…

– Да ладно, ладно… – уже более спокойным тоном произнесла мать. Секунду помолчав, спросила деловито: – А когда надо деньги нести?

– Лучше сегодня, конечно.

– А завтра можно?

– Ну… Можно и завтра…

– Ладно, коли так. Жди меня вечером, я сама к вам заеду, деньги привезу. И ужин приготовь, я голодная буду. Все, пока, у меня тут поставщики приехали…

Нажав на кнопку отбоя, она длинно вдохнула, потом так же длинно выдохнула, отерла выступивший на лбу холодный пот.

– Ну вот, а ты боялась… – насмешливо произнесла Поль, прицеливаясь недокуренной сигаретой в урну. – Не успела опомниться, а уж и дело сделано.

– А как я потом это вранье буду объяснять? – Она испуганно подняла на Поль глаза.

– Да как-нибудь! Чего заранее паниковать? И как бы ты вообще из долгов выбиралась? Главное, что хотела, то получила, а потом видно будет. Пошли уже, сейчас звонок прозвенит…

⁂

Домой она припозднилась – решила в супермаркет заскочить, чтобы купить что-нибудь необыкновенное на ужин. Всю дорогу из института только об этом ужине и думала, испытывая при этом запоздалое чувство вины за свое вранье. И ничем эту вину перед мамой не искупишь, разве что ужином… Чем бы таким ублажить маму? Кроликом в красном вине? Уткой с яблоками? А может, пирог с палтусом завернуть, как делала когда-то бабушка Анна? Очень у нее вкусно получалось. У нее вообще любая еда вкусно получалась, хоть и самая простая. Выйдешь, помнится, на крыльцо, в одной руке большая глиняная кружка с молоком, в другой – горячая ватрушка с хрусткой румяной корочкой… Бабушка эти ватрушки очень смешно называла – шаньги. Вкусные были эти шаньги. Никогда и нигде ничего вкуснее не ела. Теперь уж и не поест, наверное.

Ну вот. Этого еще не хватало – опять душа разнылась от детских воспоминаний. Стоит себе слабину дать, и все нутро будто сжимается, а в голове крутится – моя ты сирота…

Ладно, пусть будет сегодня на ужин пирог с палтусом. Тем более рыбу разделывать не надо, вон она, лежит готовыми ломтями в лотке, нежно в целлофан укутанная. И на этикетке написано: «для пирога». То, что надо: прийти домой, тесто быстренько раскатать, рыбу выложить, луком-лаврушкой засыпать – и в духовку. Пятнадцати минут процедура не займет. Аккурат к маминому приезду и будет готово угощение.

Непонятно, зачем ее понесло дверь открывать своим ключом. Вошла в прихожую, опустила пакеты на полку, а из кухни голоса… Мамин и Кирюшин…

– …Да разве бабе от мужика по большому счету многое надобно? Если она умная, то всегда свою главную выгоду оценит, а если глупая, то претензии предъявлять начнет. И то ей не так, и то не этак! Секса не хочу – голова болит, готовить неохота – маникюр попорчу, надеть нечего – страдаю, денег заработай – много и сразу! Вот и все разговоры у глупой бабы! А если умная… Ты мне скажи, Кирюш, как на духу, моя-то хоть Санька по-умному себя ведет? Головной болью, как медалью, не хвастается?

– Н-н-н… Нет…

– А пожрать готовит?

– Да, конечно, Татьяна Семеновна… Конечно, готовит…

Стоя в прихожей, она мстительно усмехнулась – слишком явно слышались в Кирюшином блеянии нотки страдания. Вот и хорошо, и пусть пострадает немного. С мамой беседу вести – это тебе, Кирюш, не в телевизионную «Стройку любви» бездумно пялиться. С мамой это уже другая стройка, называется «я здесь прораб, а ты терпи». Вот и терпи, Кирюша.

– Ну, а про всякое там «надеть нечего» и спрашивать не буду… Тут уж я в своей Саньке уверена! Вон, шкаф от нарядов ломится! В этом плане она к тебе претензии предъявить не посмеет. Да и насчет денег тоже…

– Да вы не думайте, Татьяна Семеновна, я обязательно скоро на работу устроюсь… Я звонка от работодателя жду…

– Да бог с тобой, Кирюша! Разве я хоть словом про работу обмолвилась? Успеешь еще… Вон ты какой – спокойный, холеный, любо-дорого посмотреть. А работа – она любого мужика до костей съедает! Нет-нет, Кирюш… Мне для Санькиного счастья ничего не жалко! Так что живите и радуйтесь, пока я жива и в силе!

Так, надо поскорее как-то объявить о своем присутствии, иначе маму сейчас понесет. Вряд ли Кирюша обрадуется маминым излияниям.

Шагнув к двери, она тихо ее открыла и тут же с грохотом захлопнула, засуетилась в тесном коридорчике со своими пакетами. В дверях кухни тут же нарисовалась мама, двинулась ей навстречу с улыбкой:

– Ой, кажется, доча моя пришла… Чего у тебя там, в пакетах? Тесто, рыба? Значит, на ужин пирог задумала? Молодец, доча, сейчас мы этот пирог в секунду спроворим, вдвоем-то!

Из-за ее спины высунулся из кухни и Кирилл, проскользнул в комнату, деликатно проехав спиной по стеночке, произнес с явным облегчением:

– Ну, вы уж тут без меня…

– Ага, иди, Кирюша, иди! Мы тебя позовем, когда готово будет! – ласково проговорила ему в спину мама. – А может, пока пивка холодненького? Сань, принеси ему пивка!

– Он пиво не пьет, мам.

– Почему? – огорченно двинула вверх бровками мама.

– Потому что он больше другие напитки уважает. Виски, к примеру, или шампанское, на худой конец. Кирюша любит признаки настоящей жизни, мам.

– А… – снова двинула вверх бровками мама, на сей раз с уважением. Даже не заметила бьющей через край насмешливости в ее голосе. Обернувшись и пристально оглядев ее с головы до ног, проговорила тихо, но довольно напористо: – Сань, ну в чем ты на занятия ходишь! Джинсы, кроссовки, сверху обдергайка какая-то! Не забывай, ты же в престижном институте учишься! И вообще… Думаешь, Кириллу приятно на тебя смотреть, на такую?

– Да нормально, мам.

– Ох, вот учу тебя, учу… Запомни, доча, ни одной некрасивой бабе манна небесная на голову не свалится. А если уж свалилась, надо уметь ее сохранить.

– Это что, Кирилл, что ли, манна небесная?

– Да! Да! – громко то ли зашептала, то ли зашипела мама. – А какого ты себе еще мужика хочешь?

– Да он глуп как пробка, мам… Глуп и самонадеян…

– Вот и хорошо, что глуп! Зато барской статью берет! И с лица красив, как девка, одно удовольствие на него глядеть!

– А бабушка Анна всегда говорила – с лица воду не пить…

– Ну, вспомнила бабушку Анну! Моя матушка, царствие ей небесное, всю жизнь в деревне прожила, чего ты на нее равняешься? Нынче умные люди другие правила для жизни придумали… Подумаешь – глупый! Зато в люди с ним выйти не стыдно! И вообще… Дома эстетическое удовольствие получить… Я вот прожила с умной отцовской рожей двадцать лет, а толку? Все псу под хвост! Кормила, одевала, ублажала… Думала, оценит, а он…

– Не начинай, мам, прошу тебя… Только себя растравишь…

– Да что – не начинай! Думаешь, легко мне все это дается? Знаешь, мне иногда кажется, что я даже убила бы его, ей-богу… И мне бы сразу легче стало. Нормально бы жить начала. А так… Ну не могу я успокоиться, как ни стараюсь! Прямо кипит все внутри, обида меня гложет!

– Мам, давай лучше пирогом займемся…

– Ты знаешь, я даже к врачу обращалась, к психологу. Он говорит, это у вас на фоне застарелой неврастении… Таблетки какие-то прописал…

– Ну, вот и хорошо. Вот и пей таблетки. Все пройдет, мам… Тебе фартук дать?

Вдвоем они и впрямь быстро приготовили пирог, накрыли на стол к ужину, даже бутылка красного вина нашлась в холодильнике. Чокнулись, выпили за удачу и счастье. Разомлевшая мама, окутывая их с Кириллом довольным улыбчивым взглядом, потянулась к сумке:

– Про деньги-то чуть не забыли, доча… Вот тут, в пакетике, ровно двести тысяч. Возьми, положи себе в сумочку, а то с утра забудешь.

Кирилл на секунду застыл, не донеся кусок пирога до рта. Глянул на нее с удивлением, но смолчал.

– А когда надо ехать, доча? Чего там в институте говорят?

– Я… Я не знаю… Еще точную дату отъезда не объявляли… Там еще визу надо оформлять, билеты…

– Ну, хоть примерно? – никак не унималась в своем законном любопытстве мама.

– Я не знаю… Где-то через месяц, наверное. Сразу после сессии…

– Сань… А куда? – робко взглянув на маму, подал наконец голос Кирилл. – Куда ты уезжаешь через месяц, Сань?

– А ты что, не знаешь? – удивленно подалась ему навстречу мама. И уже сердито – в ее сторону: – Ты почему Кириллу ничего не сказала, забыла, что ли?

– Ага! Я забыла! Я забыла, Кирилл, прости! – радостно уцепилась она за мамино предположение.

– Она в Англию уезжает, Кирюш! – торопливо принялась прояснять неловкую ситуацию мама. – В составе студенческой группы! Согласись, глупо же отказываться! Ты ведь не против, правда?

– Да нет, с чего бы… – с малой, но все-таки подобающей случаю толикой обиды в голосе произнес Кирилл, откидываясь на спинку стула. – Кто ж откажется, если Англия и все такое… Спасибо, Татьяна Семеновна, классный пирог получился. Я в комнату пойду, ладно? Там сейчас «Стройка любви» будет…

– Далась ему эта «Стройка любви»… – дождавшись, когда Кирилл скроется за дверью, тихо проговорила Саня – Представляешь, мам, целыми днями туда пялится, ни одного выпуска не пропускает, свихнется скоро! Лучше бы уж работу искал…

– Да ладно тебе! Пусть лучше в телевизор пялится, чем на других баб! – сердито зашептала мама, оглядываясь на дверь. – Все тебе не ладно, смотри-ка! – И наклонившись поближе, уже более озабоченно поинтересовалась: – А чего ты ему вдруг про Англию пока решила не рассказывать? Выходит, я тебя с потрохами сдала? Так предупредила бы…

– Да нет, мам… Я и впрямь забыла… Наверное, это от усталости. Сессия на носу, курсовая…

Понимающе качнув головой, мама глянула на нее пристально, потом снова потянулась к сумке. Достав кошелек, выдернула оттуда, не считая, пачечку тысячерублевых купюр, решительным жестом хлопнула ею об стол:

– Возьми, доча! Что-то ты и впрямь плохо выглядишь! На вот тебе, запишись в салон, приведи себя в порядок! Аккурат перед поездкой успеешь. А то что же, Англия все-таки… Надо же себя культурненько обиходить… А если этих денег не хватит, я еще дам!

Ох… Как же противно ёкнуло внутри – что же она с бедной матерью творит? Она ж ей верит, она ж от души… Потому и открылась навстречу ее вранью с радостью, с чистой доверчивостью. Бедная добрая мама. Не мама, а чистый ангел. А она не дочь, а чудовище. Тоже, придумала, как отцовскую проблему решить… Сиди теперь, вымучивай из себя искреннюю благодарность, чувствуя заодно угрызения совести.