И мысленно воспарил, взмыл над комбинатом, наблюдая прямоугольник двора и серые строения внутри. И точечки людей. Бегло изучал их, перебирал, просеивал, будто копаясь в жмене семечек в поисках затерявшейся монетки.

«Пьяница, пьяница, – перебирал Толя работников комбината, – бывший талантливый музыкант и тоже пьяница… Вот скрытый шизофреник, ещё пара алкоголиков… Тут алкоголик, он же извращенец, бр-р… Кто дальше? Ух ты, наркоман!.. Ещё пьяница, уже с циррозом. Вот ещё один алкоголик, но в завязке – борется, надо же. Вот тип только что из тюрьмы и скоро обратно туда же… Дальше – ещё два парняги уголовного склада ума, с легко читаемой судьбой… А вот… Ничего себе: голубой! Кто это? – Толя присмотрелся. – Надо же… Но, – подумал, – что теперь делать? Я не хочу этого знать… Хм… А, вот как… – разобрался, понял: не всё здесь увиденное обязательно сохранять в памяти, тащить в своё сознание. – Слава тебе, господи…»

Взгляд на минутку остановился на кладовщице с мороженого, Лене. Эта была честная. Измученная, издёрганная женщина, жила она только ради дочери. У неё на складе, увидел Толя, давно тянется огромная и постоянно увеличивающаяся недостача – что-то воруют грузчики и водители с экспедиторами, где-то она сама ошибается. Лене больше года удаётся скрывать это от дирекции фирмы. Как решить проблему, Лена не представляет, так и живёт, мучаясь, постоянно об этом думая.

Лена точно не то, что он ищет, понял Толя.

Он переместил свой пронизывающий взор от складских помещений к гаражам и мастерским, но и там того, кто мог оказаться нужным, не нашлось. Там работали люди, у которых всё осталось в прошлом, в настоящем были только болезни, алкоголизм и надвигающаяся старость.

Толя открыл глаза, полежал задумчиво, потом снова сосредоточился.

Дальше наткнулся внутренним взглядом на Лосева. Улыбнулся: а Вася почти такой же простой, каким кажется. Хороший мужик. Хотя и не честен. Но куда в торговле с честностью? Лосев как-то говорил:

– Столько приходится врать… Продаёшь – врёшь, закупки делаешь – врёшь. С налогами, опять же. А уж если проверка…

Толя тогда подивился, как такие мысли уживаются в Васе со всем остальным.

Ещё Толя увидел, что Лосев очень ценит его, считает, можно сказать, незаменимым. И готов платить больше, как минимум, раза в полтора. Подумал: честно ли будет воспользоваться этим знанием? И решил поразмышлять об этом позже.

Грузчиков с рыбы «просеял» быстро – этих знал хорошо, всё с ними понятно. Кладовщик Сергеич уж точно не воин со сломанным мечом. Будь у него меч, давно толкнул бы налево или в пак с сёмгой подложил, для веса. А вот второй кладовщик – новый, Гуськов – Толю заинтересовал. В его, Гуськова, душе, где-то в постоянно уменьшающихся, съёживающихся под натиском жизненных обстоятельств ареалах, обитала хилая, давно приученная к компромиссам, сговорчивая, но – совесть. Как же несладко ей здесь придётся, понял Толя. И увидел, что с Гуськовым тоже что-то не так. Что-то странное в нём почудилось. Как и в тех, других, но – иначе.

Дальше в поле зрения попал человек с самыми большими на комбинате доходами: директор рыбной компании, главный арендатор Соболь. Толя узнал много нового. Оказалось, жизнь у Соболя не так безоблачна, как все об этом думают. Несмотря на «Лексус» и всё остальное. У этого невысокого коренастого мужчины хватало забот. Забеременела любовница и поначалу скрыла, теперь будет рожать. Жена, кажется, о чём-то догадывается. А ему жалко обеих: он, что удивительно, не совсем сволочь. И на фирме не всё благополучно, скорее, наоборот, и учредители недовольны. Тоже, кажется, о чём-то догадываются. Да, нелегка жизнь у Соболя.

А вот уборщица, баба Маша, человек с самыми маленькими доходами. Недавно к ней приехала погостить внучка. Толя слышал, она кому-то рассказывала. Теперь он увидел, как это – быть счастливым. Оказывается, для этого много и не надо. И Толя узнал, что именно для этого надо. И тут же понял, что в ту, настоящую жизнь, простой этот рецепт не протащить – ни за что и никогда. А если и протащишь каким-то чудом, там оно покажется глупостью, примитивом, банальностью из тех, что полно в любом женском журнале…

Это всё хорошо, подумал Толя, но где же чёртов воин со сломанным мечом? Неужели в конторе?

Стал перебирать обитателей двухэтажного здания, где находилась администрация комбината, а также руководители фирм и их немногочисленные служащие.

Сычёв и Собакин, директора бакалеи и мороженого – просто мелкие сволочи, забравшиеся на сравнительно высокие должности благодаря способности к интригам. Рыбника Соболя Толя уже рассматривал. Весь персонал торговых фирм работал самое большее полгода, кроме одной молодящейся тётки: та перешла бухгалтером в бакалею три года назад, а до этого сидела здесь же, на комбинате. Толя присмотрелся к ней и скривился: светлым воином она точно не была. Посмотрел на сторожей – тоже те ещё типы. Гадюкина и рассматривать не надо, и так всё с ним понятно.

Толя принялся за руководство и администрацию комбината: директора Быкова, бухгалтершу Бакланскую, болезненного вида вторую бухгалтершу по фамилии Мышаева, а ещё экономиста, секретаршу, престарелого главного инженера Туканова, директорского водителя Курочкина… Оглядев, восприняв всю эту компанию вот так, вместе, Толя вдруг заёрзал на диване. Что-то непонятное, страшное мелькнуло в сознании, он шарахнулся, отшатнулся от этого видения, не смог его понять, осознать, принять в полной мере. Сел на диване, растерянно потёр виски и щёки… А потом вдохнул поглубже, упрямо сжал зубы и закрыл глаза, лицо его стало сосредоточенным.

Большая, жутковатая картина постепенно открывалась, как будто выплывая из темноты. И отдельные части становились на место, дополняя общее, помогая его понять. Всё тот же огромный шевелящийся спрут заворочался перед внутренним взором Толи. Здесь монстр предстал полупрозрачным, сероватым, как бы сотканным из тумана и чего-то невидимого, но реально существующего, как магнитное поле или радиоволна. Щупальца чудовища шевелились, и Толя увидел: этими щупальцами были люди. Директор Быков, бухгалтер Бакланская, ещё конторские, а также кладовщик Сергеич, Витёк, карщик Стас… Да они уже как бы и не совсем люди, понял Толя. А другие – кладовщица Лена, бухгалтер Мышаева и ещё кто-то – показались опустевшими, иссушенными, высосанными оболочками. Спрут опустошил их тела… Нет, не тела, понял Толя – души…

От увиденного стало страшно, невыносимо, как будто вот здесь, перед ним, убивают человека, а он, Толя, ничего не может сделать. Он заметался, закричал, открыл глаза и пришёл, наконец, в себя.

Тут же послышался звук вставляемого в замочную скважину ключа: вернулась Алёна. Толя вскочил, вышел навстречу, остановился в коридоре и вдруг ощутил тёплую, светлую волну исходящей от Алёны любви и радости. Особенно подействовало это на контрасте с холодными злыми пучинами, откуда он только что вынырнул.

Алёнка посмотрела приветливо – обижаться ей, похоже, надоело.

– Ты тут что-то кричал?

– Да так, – смущённо пробормотал Толя. – Гол пропустили.

Алёна улыбнулась. «Как же сильно она любит меня, дурака», – понял, увидел Толя, удивившись, почти ужаснувшись мощи её чувства. Неожиданно перехватило горло. Он поспешил в ванную и там, сам себе поражаясь, разрыдался, едва успев включить воду, чтобы заглушить всхлипы.

Хорошенько умылся, изучил придирчиво в зеркале лицо, шагнул из ванной. Подошёл к Алёне, посмотрел в глаза, прижал к себе. С минуту они так простояли. Когда она начала удивлённо поглядывать, Толя заставил себя наконец её отпустить.

– Знаешь, – сказала Алёнка уже на кухне, – а я не на йоге была. Я к бабке ходила, знахарке.

Посмотрела на Толю, ожидая, наверное, ироничного взгляда или насмешливых слов, но тот слушал серьёзно, внимательно.

– Бабка сказала, на мне какая-то порча, – продолжала Алёна. – Такая плохая, что сама она снять её не взялась. Ты не смейся, – сказала Алёна, хоть Толя и не думал смеяться, – но я ей верю. Я-то сначала к настоящим врачам ходила: к терапевту, у невропатолога щитовидку проверила. Говорят: всё у вас хорошо. – Она улыбнулась так, что у Толи кольнуло в сердце. – Но у меня-то не всё хорошо…

Толя сидел, не зная, что на это ответить.

– А ещё, – продолжила вдруг Алёна, – бабка и про тебя сказала. Что у тебя сейчас в жизни очень непростая пора. Предстоит сделать сложный выбор…

Её глаза заблестели как-то пронзительно:

– У тебя кто-то есть? Ты собираешься меня бросить?

Толя крякнул, чуть не подавился воздухом, потом весь сжался, титаническим усилием сдержал истерический хохот.

– Ну ты и д… даёшь! – выдохнул хрипло. – Вот же глупыш!

Посмотрел на неё долгим взглядом, протянул руки:

– Иди сюда.

Вечером Толя обдумывал увиденное. А потом и на следующий день: воскресенье, было время поразмышлять.

Да, масштабное его посетило видение, ничего не скажешь. Откровение почти что. Люди-щупальца… Не бред ли это совсем? Нет, подумал Толя, не бред: слишком хорошо всё складывается в чёткую картину. И если существуют призраки, почему не может существовать потусторонний монстр, порабощающий людей, превращающий их в вызывающее оторопь и содрогание нечто?

То, что он увидел эту чудовищную картину, расшифровал часть окружающего мира, смог постигнуть – однозначно удача. Но искал он вообще-то другое – воина со сломанным мечом искал. Ну и где этот воин? Может, нет его давно – сожрал спрут и мечом сломанным не подавился… А эти, будёновцы, и не знают – скачут там на кониках, в войнушку играют. Кавалеристы хреновы… А тут не кавалерия, тут, скорее, артиллерия нужна, танки…

Что делать – надо дальше искать. Вот только сок закончился…

* * *

На третий этаж за соком Толя отправился в понедельник, в обед. Съел быстро бутерброд, вышел на эстакаду, замкнул кабинет. Невдалеке облепили стол грузчики с рыбы, разгадывали кроссворд, работы в последнее время у них было совсем мало. Толя попросил сказать: если что – он скоро вернётся.

Для вида постоял у двери, нажимая кнопки на телефоне, выбрал момент и нырнул в лестничный проём.

Забежав наверх, быстро снял оконное стекло и влез в сумрак большого пыльного коридора. Постоял, поморгал, пока глаза привыкали к полумраку. Днём здесь не так страшно, как ночью, но всё равно жутковато. Толя опасливо посмотрел в угол, откуда в прошлый раз его пугало что-то большое. В углу было пусто. Рядом на полу заметил старую швабру. Поднял, наступил, легко отломил поперечину и, сжимая это орудие, двинулся вперёд.

До стола с бумагами и притаившимся за ним бюстом Ильича добрался без приключений. Дальше было легче: в большой Г-образной камере сквозь дыры в крыше полосами проникал дневной свет. Толя почти дошёл до угла, и тут вверху что-то задвигалось, зашуршало. Отпрыгнул, едва не выронив палку, прикрылся, защищаясь, взгляд метнулся наверх. В прорехе крыши на фоне облачного неба шевелились серые тушки. Голуби, мать их! Какие же громкие…

Вздохнул, хмыкнул, пошёл дальше. Пахло затхлостью, мышами. Ступая по пыльному бетону, картонкам, большим кускам ветхого полиэтилена, обходя штабеля поддонов, кучки трухлявых ящиков из-под солёной кильки, Толя думал: невозможно поверить, что ночью здесь кипит потусторонняя жизнь, веселятся толпы призраков, носятся инфернальные собаки… Может, это всё ему просто привиделось? А может, привидения и сейчас наблюдают – из стен, из тёмных углов?…

Тут Толя добрался до места, и мысли резко поменяли направление. Там, где раньше поблёскивали металлическими крышками ряды пыльных банок, теперь в подсохшей луже лежала лишь груда осколков. Ни одной целой банки! Толя постоял, потом прошёлся, посмотрел по углам, под стенами, посветил телефоном за горами поддонов. Ничего. Нашёл только дохлую крысу, большущую, толстую.

Побрёл уныло назад. Что теперь делать? Вся надежда на Михалыча: может, знает про другие запасы сока. Ну, или придумает, посоветует что-нибудь.

Проходя мимо стола с кипами бумаг и бюстом, Толя зацепил стопку зашнурованных папок, те рассыпались по полу, подняв облачко пыли. На глаза попался белого цвета то ли альбом, то ли журнал в твёрдом переплёте. Наклонился, поднял. На обложке красовалось фото: проходная комбината, чистая, нарядная, в окружении пышных деревьев. Ниже написано: «Слава труду! 1982».

Толя отошёл туда, где посветлее, раскрыл журнал, бегло пролистал. С фотографий заулыбались ударники труда: белозубые водители, молодые учётчицы и средних лет товароведы, счетоводы в галстуках и очках – обычная совдеповская показуха. На одном фото Толя узнал Быкова – тогда ещё, конечно, не директора. Узнал случайно – тот был молодой, подтянутый, почти не толстый. Сунул журнал за пазуху: захотелось просмотреть, когда будет время, не спеша.

Раздосадованный потерей сока, Толя наскоро вставил на место стекло и сбежал по ступенькам. У двери кабинета уже ждали – покупатели. Приходящая каждую неделю невыносимо приветливая старушка заглянула Толе в лицо:

– Можно три килограммчика окорочков?

– Давайте пакет, – пробурчал он.

Не успела уйти старушка, как на старой белой «Волге» прикатила суетливая и шумная компания с какого-то предприятия. Эти мучили Толю с полчаса: выбирали, вычисляли, просили развесить им всё по куче разных пакетиков. Расплатились и тут же стали все вместе что-то громко пересчитывать; результат не понравился, о чём они и заявили. Толя быстро бросил их покупки на весы-площадку рыбников, убедился, что всё посчитал правильно, хотя в этой кутерьме не мудрено и ошибиться. Компания проверила свои записи, отыскала ошибку, извинилась и наконец-то уехала.

Толя прибрал пустые коробки и мусор, ушёл в кабинет, посидел там, поиграл на телефоне, а потом вспомнил о журнале. Протёр белую книжицу салфеткой, не спеша полистал, посмотрел на лица, на знакомые, ещё не тронутые разрухой места. Да, жизнь при Союзе тут кипела, вон какие толпы на фото. Тем грустнее им всем, наверное, наблюдать теперешний развал…

И тут Толя замер, уставившись в очередную картинку. Групповое фото, пять человек на фоне какого-то здоровенного механизма. Подпись гласила: «Работники цеха холодильных установок», фамилии не указаны. А один из этих пяти, белобрысый парень в рубашке с коротким рукавом – тот самый! Кавалерист, будёновец из сна! Тот, что дал подсказку.

Толя заёрзал, лихорадочно пролистал журнал до конца. Будёновец больше не попался. Кто же это, мать его, такой? Как узнать?

Посидел, нервно покачал ногой и понял: да очень просто узнать. Нужно спросить того, кто здесь давно работает, старожилов тут полно. Не желая терять ни минуты, вскочил, пошёл к двери и остановился. Нет, спешить не нужно. У тех, кто в обзорном видении представлялся щупальцем спрута, спрашивать, пожалуй, не стоит. А у кого же тогда? И тут осенило: баба Маша, уборщица! Говорили, она главный ветеран комбината, дольше всех тут работает.

Уже подходя к бытовке около проходной, Толя подумал: как же так получилось – баба Маша столько лет здесь, она добрая, не подлая, и до сих пор её не убило, не переварило? Как же она держится? Может, всё-таки она и есть тот светлый воин?

Стал вспоминать видение. Сначала воспоминания приходили тяжело, а потом как нахлынуло, Толя едва не потерялся, с трудом осознав, когда отпустило, где находится и куда идёт. Остановился, ещё раз прокрутил всё в голове. И понял: да, баба Маша личность светлая. Но не воин, точно не воин. И умение противостоять – это только её умение, выстраданное, с большущей долей везения сложившееся, нащупанное интуитивно. Для других оно непостижимо, бесполезно. Главное в нём – смирение, непротивление. И для воина это, конечно, не пригодится.

Бабу Машу Толя нашёл в коридоре возле туалета, она мыла полы.

– Здрасьте, тёть Маш, – подошёл к ней. – А можно у вас кое-что спросить?

Протянул открытый на нужной странице журнал, показал пальцем:

– Вы не знаете, кто вот этот?

Баба Маша прислонила к стене швабру, вытерла руки о халат, взяла журнал. Подошла под лампу, откуда-то достала и надела очки.

– Который?

– Вот этот, – показал Толя.

Баба Маша приблизила журнал к лицу, потом отдалила.

– Так это Паша Скворцов.

Она закрыла журнал, посмотрела обложку:

– О, у меня тоже где-то такой лежит. – Улыбнулась, полистала. – Тут и я есть.

– Скворцов… – пробормотал Толя. – Константиныч, что ли? Который компрессорщик?

Баба Маша посмотрела в журнал, подняла взгляд на Толю:

– Что? А, да, он. А вот я.

Она протянула раскрытый журнал. Толя посмотрел на фото немолодой полноватой женщины в платье в горошек, отдалённо похожей на бабу Машу. «Заведующая столовой Мария Ивановна Лебедь», – прочитал он под фотографией.

«Скворцов, значит, – думал Толя, идя вечером домой, – Павел Константинович…Под самым носом сидит – в компрессорной. И как я про него раньше не подумал? Когда после сока комбинат рассматривал – вообще не увидел. Странно… Что же, получается, молодой Константиныч дал мне подсказку о себе самом постарше?»

Толя решил, что так оно и есть. Больше воином со сломанным мечом быть просто некому.

Воодушевлённый удачей с фотографией, Толя пришёл домой, и там его воодушевление мигом пропало. Алёнка вышла навстречу осунувшаяся, не похожая на себя. С кухни странно пахло, посмотрел – в накрытой миске настаивался отвар каких-то трав.

Подошёл к Алёне, та обняла его, уткнулась головой в плечо.

– Мне страшно, – услышал её шепот.

Прижал к себе, погладил по голове. Что ей сказать, не знал.

Ночью Толе приснился старый кошмар, но в новой версии. Теперь во сне с ним была Алёнка. Толя шёл на комбинат, и она шагала рядом. Хотел остановиться – и не мог, ноги сами вели туда, к монстру. «Не ходи со мной!» – силился крикнуть, но получались только стоны и жалобное мычание. Раньше Толя думал, что ничего хуже кошмара со спрутом и быть не может, теперь понял – может, ещё как может. Когда они с Алёной оказались в камере и из стены полезли толстые щупальца, Толя с усилием проснулся, сел на кровати, приходя в себя. Ничего себе…

И тут почувствовал: рядом мечется, стонет Алёнка. Зажёг свет, бросился будить. Долго не получалось, а когда вырвал-таки жену из тисков сна, наполненные ужасом глаза не узнавали Толю, и с минуту она кричала и яростно отбивалась, а потом, постепенно стихнув, вдруг затряслась в рыданиях. Толя увёл Алёну на кухню, буквально влил в неё стопку водки, а когда закипел чайник – горячего чаю.

Они просидели на кухне до самого рассвета, но и потом ложиться в кровать Алёна отказалась, и Толя уложил её в другой комнате на диване, а сам примостился рядом на полу.

* * *

На следующий день Толя, отработав, закрыл торговлю на час раньше: нужно действовать, тут не до трудовой дисциплины.

Завесил средних размеров мороженую курицу, положил в пакет к двум бутылкам водки и отправился к Скворцову – пока тот домой не ушёл. Скворцов работал компрессорщиком, и от него зависело, какая будет температура в камерах. Толя постучал, заглянул. Скворцов в потёртом рабочем комбинезоне сидел за столом, читал газету. Он удивлённо посмотрел на Толю поверх очков.

– Здравствуй, Константиныч, – сказал Толя. – Тут тебе просили передать…