Эпилог
Одинокий

1

В городе, что некогда назывался Кабитэла, а ныне – Оллария, цвела сирень. Белые и лиловые свечи, как и положено сгорающим свечам, были обречены. Обречены были и воркующие на крышах голуби, и суетящиеся на улицах и площадях люди, и сам этот мир, однако неотвратимость конца придавала весенней столице некое горькое очарование. Трудно любить то, что всегда было и всегда будет. Осознание неизбежности конца оживляет притупившиеся чувства, ты смотришь на былую обыденность будто впервые, и сердце начинает рваться от любви и грусти.

Одинокий шел улицами Олларии в последний раз – этот мир – нет, не умирал, становился вотчиной раттонов. Если так пойдет и дальше, то, во что превратится Кэртиана, придется уничтожить. Из великого Ожерелья выпадет очередная бусина – не столь уж и страшная потеря, ведь сама Нить уцелеет, да и случится всё отнюдь не завтра. То, что для Стража Заката «скоро», для смертных – почти «никогда». Спешащие по своим делам мужчины и женщины успеют дожить, домечтать, долюбить, доненавидеть, равно как их дети, внуки, правнуки… И все равно Одинокому было их жаль, он ведь тоже некогда был человеком. Был, пока не отрекся от себя самого. Его никто не вынуждал – в пламя Этерны нельзя ни столкнуть, ни заманить, так что свою нынешнюю судьбу он выбрал совершенно осознанно, хотя и не представлял почему. Не знал странник и где и как начался его путь – Нить длинна, а прошлое сгорело в вихре лилового огня, огня цвета поздней сирени. Бесконечный бой, в котором не может быть победы и не должно быть поражения, не оставлял места сомнениям и тоске, и все же в некоторых местах воину хотелось задержаться. Он полагал эти миры чем-то похожими на его прежнюю родину, но чем именно – не представлял; все, что случилось до того, как он шагнул в Закат, исчезло.

Наверное, это было разумно – минувшее имеет над нами слишком большую власть. Те, кто держит на плечах настоящее, должны быть свободны и от привязанностей, и от долгов, и от сожалений, но весенняя Кэртиана пьянила и печалила. Может, дело было в людской суете, а может, в захлестнувшем город цветении или стремительных острокрылых ласточках… Одинокий протянул руку, и могучий каштан медленно склонил ветви навстречу чужаку. Сильные пальцы коснулись цветочной грозди, и путник чему-то улыбнулся. Он мог обернуться стариком, юношей, женщиной, леопардом, драконом, наконец, но предпочитал оставаться самим собой. Внешность – единственное, что оставило ему пламя Этерны. Страж Заката надеялся, что кто-то когда-то любил его именно таким. Или ненавидел. В том, что первую свою жизнь он прожил воином, Одинокий не сомневался, но все остальное… Было ли ему что терять? Хотелось верить, что было.

Иногда он пытался придумать себе человеческое прошлое, но выдумки или таяли, как облака, или давили неподъемными ледяными глыбами. Вечный странник, он сочинял сказки о забытом счастье, а те не сочинялись. Он видел себя умирающим от удара в спину, ожидающим пыток и казни, идущим сквозь чужие зависть, злобу, презрение, страх, но только не счастливым. Отчего-то казалось, что ненависти в его жизни было больше, чем любви, а боли больше, чем радости, и все равно Страж Заката предпочел бы знать о себе все.

Торжественный колокольный перезвон вернул странника в Кэртиану. Смертные всегда и всюду молят небо о милости, не зная, что тех, кого они называют богами, больше нет, а взвалившие на себя их ношу не вправе отвлекаться ни на что. Дело Одиноких, их долг, жизнь и смерть – Рубеж, который отбирает у своих защитников почти всю силу. И пока в сгоревших мирах идет бой, смертным отвечают раттоны. Как легко сжечь зачумленный город и этим остановить заразу, но кто возьмется одолеть беду, выловив всех чумных крыс? Раттоны – чумные крысы Ожерелья, и их становится все больше. Теперь они подняли голову и под этими каштанами. В полную силу зараза еще не вошла, Кэртиана не знает, что смертельно больна, и в этом ее счастье, увы, не слишком долгое.

Воин отпустил ветку и присоединился к изливавшемуся из храма людскому потоку. Его не замечали. Не «не видели», а именно не замечали, зато он замечал и запоминал всё. Одетый в черное и алое чужак медленно шел залитыми солнцем улицами, наслаждаясь тем, что ступает по твердой земле, дышит полной грудью, видит цветы, слышит детский лепет и шум юной листвы. Грязь, старость, злоба, несправедливость здесь тоже были, но воин не думал о них, так же как не думал о завтрашнем дне. Он не создавал этот мир и не мог быть им создан – Страж Заката не найдет былую родину даже случайно, – но ему хотелось любить, и он полюбил Кэртиану. Почему так вышло, воин не понимал, похоже, он стал Одиноким прежде, чем это слово сорвалось с губ последней уцелевшей ады.

Чертоги Архонта с их вечными празднествами в честь вернувшихся с Рубежа и уходящих на Рубеж были прекрасны, но он не находил в них радости, наверное, это тоже выползло из его убитого прошлого. Страж Заката верил Архонту и стратегам, ценил своих товарищей, любовался адами и не чурался их ласк, но буйное веселье было не по нему, а каждая поднятая чаша отзывалась в сердце невнятной тоской. Однажды он покинул празднество прежде срока, беглеца не удерживали, зачем? Зов своего Стратега защитник Рубежа услышит всюду, а, услышав, окажется, где до́лжно, но передышка между боями принадлежит ему. Воин бездумно брел великой Нитью, пока его внимание не привлекла россыпь серебряных, отливающих алым искр, и он, сам не зная почему, свернул с дороги. Думалось, ненадолго, но рядом засмеялась юная женщина, ей ответил мужчина, а ветер принес запах цветущей сирени – тогда тоже была весна…

С тех пор этот мир жил и дышал за спиной Одинокого. С тех пор, залечив раны и набравшись сил, он, возвращаясь на Рубеж, проходил через Кэртиану, прощаясь и запоминая, а защищая Ожерелье, защищал в первую очередь ее. Так было, но так больше не будет. Схватки становятся все длинней и неистовей, следующая передышка почти наверняка выпадет слишком поздно. Раттоны сделают своё дело, и его вечность лишится части смысла.

Если б только он мог задержаться! Но место Стража на Рубеже, а вёсны… что ж, они приходят во все живые миры и, пока горит Закат, будут приходить. Люди наделены волей и разумом, они могут и должны дать отпор собственной гибели, только как им это объяснишь? Одинокий несколько раз пробовал говорить с кэртианцами – его не понимали. Вот и тот рыцарь, которому он сказал, что совесть выше и чести, и закона… Казалось, что человек понял, но честь схватила кинжал и ударила.

Вспоминать оказавшийся бесполезным разговор Одинокий не любил, но случившееся тогда отшвырнуло раттонов на несколько веков. Для Ожерелья – миг, для почти обреченной бусины – не столь уж и мало. Жаль только, что тот, кто подарил своему миру четыреста лет надежды, не дождался ни благодарности, ни понимания…

Улица заканчивалась возле остатков древней стены, к которой лепились торговые ряды. Прошлый раз здесь расстилались поля, которые топтали воины Франциска Оллара, бастарда, пожелавшего стать великим королем и ставшего им. Оллария Франциска поглотила прежнюю Кабитэлу. Новое или поглощает старое, или убивает, новое считает себя вечным…

Толпившиеся на площади горожане с улыбками расступались, пропуская черноволосого всадника на породистой лошади, и Одинокий невольно залюбовался. Человек был молод, красив и счастлив, как может быть счастлив лишь… человек, живущий единым сверкающим мигом. Он любил и был любим – Одинокий чувствовал это, как чувствовал весну. Подхваченный волной чужой солнечной радости, Страж Заката пожелал влюбленному сберечь свое счастье и выбросил мимолетную встречу из головы. Утром он простится с Кэртианой и, скорее всего, навсегда, но зачем об этом думать, когда солнце еще даже не думает садиться? Несколько мгновений боли кажутся вечностью, но вечностью можно сделать и несколько часов радости, Этерна учит и этому.

2

Ожерелье, Рубеж, бой без надежды и без конца – все это нет, не исчезло, но словно бы отодвинулось. Одинокий чувствовал себя свободным и смертным, он даже позволил себе зайти в таверну и устроиться в углу, куда немедленно принесли кувшин с вином, после чего в сторону зеленоглазого чужака никто даже не глянул. Люди приходили и уходили, а Одинокий смотрел на них – пьющих, смеющихся, поющих… Откуда-то вылезла маленькая пятнистая кошка, почти котенок, и остановилась, нерешительно глядя на гостя. Кошка – не человек, ей глаза не отведешь. Эти маленькие вольные твари не только чуют всех, владеющих силой, но и сами ей сопричастны. Одинокий поднял бровь, и кошка, расценив это как приглашение, прыгнула ему сперва на колени, а затем и на плечо. В зверьке билась магическая искра, маленькая и слабая, но отчетливая. Кошки понимали, что ждет Кэртиану. Кошки, не люди. Страж Заката взял кубок и поднес к белой с рыжим мордочке. Зверушка брезгливо сморщила нос и отпрянула, пробовать вино она не собиралась. Что ж, он выпьет сам. В память создателей Кэртианы. Их было четверо, и они собирались вернуться, хоть и были готовы умереть на Рубеже, а смерть настигла их в Этерне, казавшейся самым безопасным местом Ожерелья. Тогда погибли многие, и вместе с ними погибла надежда.

Одинокий залпом допил вино, словно ему, теперешнему, оно могло помочь. Вечер продолжался. Звенели стаканы, играла музыка, танцевала девушка в низко вырезанном платье, а он видел шар ревущего пламени. Чудовищную звезду, родившуюся из гибели Этерны. Что именно произошло, уцелевшие так никогда и не узнали. Был ли это заговор, неосторожность, несчастливая случайность или же сработал доселе неведомый закон мироздания, но случилось то, что случилось.

Те, кого в час беды не оказалось в чертогах Архонта, собрались на Рубеже. Их было больше, чем они боялись, и меньше, чем надеялись. Одинокий навеки запомнил глаза Стратега – глаза воина, осознавшего, что ему не дождаться ни помощи, ни приказа. Стратег стал Архонтом, а все они – Одинокими, не загадывавшими дальше грядущей схватки.

Воин с силой сжал пустой стакан, вновь ощущая непосильную тяжесть, словно ему и впрямь пришлось взвалить на плечи небесный свод. Сгоревшие миры, по которым пролегал Рубеж, были мертвы, защищать их особого смысла не имело, но, единожды отступив, отступишь снова, и он держался, они все держались…

Раздавшийся крик был неожиданным и непонятным. Сбросив раздосадованную кошку, Одинокий вскочил, ловя отголоски разгорающейся схватки. Неравной – кто-то в одиночку отбивался от целой своры убийц. Жертва была обречена, но умирать можно по-разному, обреченный дрался, и как дрался! Страж Заката словно бы видел тускло освещенную комнату, опрокинутую разбитую мебель, мечущиеся тени, вывалившуюся из подсвечника и тут же затоптанную свечу… Странно, ведь он отгородился от чужих мыслей и чувств, и отгородился надежно, откуда все это? По-прежнему никем не примеченный чужак выбежал на улицу. Город спал или делал вид что спит, было очень тихо, только Одинокий не сомневался: поблизости убивают. Он даже знал кого – показавшегося таким счастливым черноволосого всадника.