399 год К.С. 7-й –18-й день Летних Скал
Иэтот старик с лысиной и тяжелым лицом – Альберт?! Вот так и понимают, что хватит касеру хлестать, пора о душе думать. В Агарисе Матильду занимало другое, да и темновато было, зато теперь… Твою кавалерию, полвека назад Альберт был очень даже неплох, а что осталось?! Руины… Да и тебе, милая моя, на живодерню пора, а ты все еще задом взбрыкиваешь. Стыдно!
– Ты совсем не изменилась, – великий герцог Алатский поднялся и раскрыл объятия блудной сестре.
– Ты тоже, – объявила сестра, – как врал, так и врешь.
– Ма́тишка…
Матишка… Так ее звали только здесь. Анэсти сначала звал жену звездой и розой, потом цедил сквозь зубы «Матильда», Адриан дразнил ее паломницей, а шад уверял, что ей подходит имя Шалаи́н, знать бы еще, что это значит, Матишка же осталась в Черной Алати. Она сама позабыла, как звучит это имя, и незачем вспоминать!
– Из меня сейчас такая же Матишка, как из тебя… – Ее высочество задумалась: все же нехорошо начинать разговор с точных сравнений, – неважно кто… За какими кошками я тебе понадобилась? Только не говори, что в тебе заговорила братская любовь.
– Ох, Матишка, – лысая голова укоризненно качнулась, – ты еще не знаешь, что такое старость, а я знаю. Старики хотят удержать хоть что-то из юности, а моя юность – это ты и Розамунда. Я хотел бы, чтоб вы обе были рядом, но это невозможно. Роза в Кадане, мы вряд ли когда-нибудь свидимся.
Врет? Леворукий эту скотину знает – с одиночеством шутки плохи, кому об этом знать, как не ей.
– Я догадывался, что с тобой приедет маркиз Эр-При, но про девушку ничего не знал. Кто она?
– Беглая гоганни. – Ты всегда считал себя хитрецом, братец. И всегда лучшим способом тебя обмануть было выпалить правду.
Тонкие губы Альберта искривила улыбка:
– Нет, ты не изменилась: как не умела врать, так и не умеешь. Могла бы придумать что-то поумнее. Гоганни? Ха! А то я гоганни не видел. Даже ты у них за тощую сойдешь, а твоя Мелания и вовсе – дунешь, и улетит! Кто она?
– Мелания? – Матильда вздохнула: – Может быть, сядем?
– Ох, прости…
– Если нальешь – прощу. Мансайские виноградники еще не засохли?
– Нет. – Альберт снова улыбался. Теперь он сожрет любую брехню, только чтоб была позаковыристей и погадостней. Чем гаже, тем лучше: такие, как богоданный братец, обожают грязь и верят в нее сразу и до конца.
– Я отвыкла от мансайского… Его так трудно достать.
– Что поделать? – Здесь паршивец не врал, он и впрямь был искренне огорчен. Еще бы, терять прибыль из-за каких-то суеверий. – Начни я продавать мансай, меня бы не поняли, в Алате против предрассудков не попрешь, но ты мне зубы не заговаривай. Откуда Мелания?
Матильда внимательно и строго глянула в лицо Альберту. Только б не разоржаться.
– Мелания – моя внучка. Моя и покойного Адриана…
– Я так и думал, – лицо герцога напомнило морду обожравшегося медом медведя, – так и думал. Иначе с чего бы…
Альберт Алати осекся на полуслове, но Матильда и так поняла. Братская любовь и не думала просыпаться, приглашение добыла церковь. Родственничек уверен, что сестра была любовницей покойного Эсперадора, но она-то сама знает, что это не так. Причина, по которой их выставили из Агариса, в другом. Святой Град хотел помириться с Олларией? Но ведь не помирился же!
– Кстати, изволь называть ее Мэллицей. Я сделаю из нее алатку и выдам замуж.
– Ты ее откорми сперва, – хмыкнул братец, – а то на такое несчастье и ложиться-то боязно.
– Ничего, витязи у нас смелые. Ты уже решил, где мы будем жить?
– Разумеется. У вас будет дом, но его еще нужно подготовить, а пока в твоем полном распоряжении Сакаци.
– Вместе с Аполкой?
– Матишка, прекрати. Ты в сказки никогда не верила.
Не верила, пока не прогулялась ночью по кладбищу, только Алат не Агарис. Про Сакаци чего только не болтали, но на памяти Матильды там никто никого не съел. Тетка Шара дожила до девяноста шести, куда уж больше.
– А призрак Шары не спросит, кто пускал к ее борзым сукам кобелей?
– Так это была ты… – с наслажденьем протянул Альберт. – Я всегда подозревал.
– Твою кавалерию! Я еще призракам на старости лет не врала. Это был Ферек.
Альберт захлопал глазами, не находя слов от негодования. Точно так же он изображал вытащенного из пруда карпа полвека назад. Только теперь Матильда поняла, к кому вернулась. Сама притащилась и Альдо с Робером приволокла…
Делать было нечего, что по такой жаре не могло не радовать. Зачем Рокэ торчит на артиллерийских учениях, Марсель не понимал, но маршал день за днем, наскоро пробежавшись по стенам и заскочив на верфи, уезжал на побережье, где до шестнадцатого пота гонял корабельных канониров. Несчастных рассаживали по тряским повозкам с тупорылыми крепостными мортирками и заставляли палить на ходу по здоровенным телегам, забитым мокрыми мешками с сеном. Мохноногие лошадки в наглазниках и наушниках то рысили, то резко останавливались, то пускались вскачь, то неожиданно разворачивались. Через час и люди, и лошади становились мокрыми, как мыши, но ученья продолжались. Телеги спускали с поросших выгоревшей травой горок, таскали между стреляющими, вновь заволакивали на холмы – и так до заката.
Сначала канонирам не везло. Из сотни выпущенных ядер внутрь проклятых телег попадало от силы одно-два, остальные собирали хмурые солдаты. Ядра берегли на случай, если бордоны все же перережут тракт. Пороха в Фельпе хватало, имелись и пороховые мельницы, и запасы угля, селитры и серы, а вот с ядрами было хуже. Порох, впрочем, тоже берегли, стреляя по вконец обнаглевшим «дельфинам» лишь в случае крайней необходимости.
Неудивительно, что бордоны чувствовали себя как дома. Для порядка постреливая в сторону города, они лупили по нижней стене, которую на исходе второй недели с начала обстрела назвать стеной можно было лишь из чистой любезности. Дыры по ночам заваливали и загораживали земляными турами, но даже Марсель понимал, что истерзанное сооружение вот-вот рухнет. Сбивать вражеские пушки из города не получалось – Паучий холм надежно защищал бордонские батареи, и крепостные артиллеристы заметного урона врагу не наносили, хоть и старались. Целью незваных гостей был не штурм, а блокада, и всяческой осадной мути они понастроили так, чтоб фельпские ядра до нее не долетали, благо похожая на улитку долина это позволяла.
Горожане волновались, дуксы злились, артиллеристы во главе со своим генералом пожимали плечами и берегли ядра, а Рокэ зачастил за город. Марсель полагал, что Ворону наскучили вопросы гран-дукса и генералиссимуса. На нижней стене, которую оборонял Варчеза, маршал тоже не показывался, предпочитая валяться на плаще, лениво переговариваясь с Джильди и наблюдая за артиллерийскими мучениями. Утром шестого дня трое канониров приловчились забрасывать ядра, куда хотели, за что получили по десятку золотых. К вечеру сносно стреляло уже человек двадцать, еще через сутки повозки стали ездить быстрее, но число удачливых стрелков все возрастало. Зато приходилось по нескольку раз на дню менять телеги – заполнявшие их мешки с сеном не спасали.
– Еще денька четыре, и будет толк. – Джильди удовлетворенно проследил взглядом за удаляющейся повозкой.
– Похоже, – согласился Рокэ из-под накрывавшей лицо парадной шляпы.
– Вы же не видите! – Валме с отвращением потянул шейный платок, не понимая, с какой радости Рокэ внезапно возлюбил мундиры. Где-где, а здесь кэналлийские тряпки пришлись бы лучше некуда.
– Не вижу, – донеслось из-под шляпы, – но я вам верю.
– Рокэ, – адмирал с маршалом чуть ли не на второй день стали называть друг друга по имени, изрядно разозлив половину Дуксии, – канониры пускай стреляют, а нам неплохо бы прокатиться к стене.
– Массимо и Вейзелю я тоже верю, – пробормотал Ворон. – Курт обещал сегодня закончить, значит, закончит. Лучше Вейзеля минное дело знает разве что Леворукий…
– Леворукий?
– Ну или кто там зажигает вулканы. – Алва отбросил шляпу, перекатился со спины на живот, поднял камешек и швырнул в жесткую траву. Раздался какой-то треск.
– Созрел. – В голосе маршала послышалась нежность. – Фоккио, как вы их называете?
– Бешеные огурцы. – Адмирал последовал примеру Алвы, бросив в том же направлении еще один камень, но треска не последовало. Видимо, сбитый Рокэ огурец был единственным.
– Мы их зовем вурьо́зо, – маршал накрутил на палец травинку, – в Кэналлоа они созреют недельки через полторы.
– Здесь тоже. Еще дней десять, и проходу от них не будет.
– Вот и славно. По зарослям бешеных огурцов ящерица и та незаметно не проскочит… О, попал! Молодец!
Джильди пригляделся:
– Лука Ло́тти, канонир с «Влюбленной акулы».
– Вы знаете всех своих людей?
– Гребцов – нет, остальных знаю. Хорошо, дуксы за нами не таскаются. Думал, не продохнуть от этих… будет.
– Ну, это-то как раз понятно. – Рокэ по-кошачьи потянулся и прикрыл глаза. – Им застит взор алая ройя. Если бордоны перережут тракт, будет повод поднять вопрос о переходе залога к славному городу Фельпу. Но если дуксы станут совать нос в наши дела, их можно будет обвинить в измене и выдаче наших планов. Кстати, Фоккио, нам понадобится кто-то, кому нечего терять и кто отменно плавает и разбирается в зарядах.
– А в чем дело?
– Я открою вам тайну, когда созреют бешеные огурцы, и ни днем раньше.
– С вами не соскучишься. – Адмирал кинул наудачу еще один камешек, в ответ что-то щелкнуло и зашуршало. Не огурец, тот трещал иначе.
– Киркорелла, – сообщил моряк.
– Показали б вы эту вашу живность, что ли.
Адмирал внимательно посмотрел на Рокэ и усмехнулся:
– Ничего нет проще, в детстве я их прорву наловил.
– Ну так давайте поохотимся.
– Почему нет? Надо только смолой запастись и мясом. Ну и веревка нужна… А за какими кошками вам паукан занадобился?
– Возможно, ни за какими. – Маршал тряхнул неподвязанными, несмотря на жару, волосами и глянул на небо. – Завтра дождя не будет, – объявил он, – и послезавтра тоже.
Нечего сказать, удивил. Да тут дождей не бывает до самой осени.
– Рокэ, а почему бы нам и в самом деле не съездить на стену?
– Скучаете, – улыбнулся Алва, глядя на приближающегося всадника, – ничего, сейчас развлечемся.
Офицер в запыленном мундире осадил покрытую пылью лошадку.
– Теньент Джованни Марци. Генерал Вейзель докладывает: он готов.
О проекте
О подписке