Глава 5

1

Высоченный лохматый хитано протянул руки ладонями вперёд, а потом неторопливо скрестил их на груди. Непонятный гость был выше и Лопе, и старших де Гуальдо, не говоря о самом Карлосе, смотревшем на появившегося из зарослей бородача снизу вверх.

– Мы пришли к вам, – спокойно сказал хитано.

– Вы? – не понял де Ригаско, – Зачем?

– Праздник, – холодно произнёс гость, – слишком много женщин. Бесноватые хотят крови. Мы – мужчины, у нас есть навахи.

– Постойте! – Сеньор Лихана отстранил потащившего из ножен шпагу Себастьяна. – Это Мигелито, вожак здешнего адуара. Хитано пришли ещё при моем отце и остались… Мигелито, как ты узнал? Где Хенилья и его солдаты? Ты их видел?

– Солдаты в казармах, – Мигелито был немногословен, – офицеры в таверне, за ними пошли. Антоньито пошёл, а Хенильи в городе нет.

– Дьявольщина! – Себастьян топнул ногой, словно желая пробить покрытый трещинами камень. – И куда этого ящера унесло?!

– Командор уехал, – повторил хитано, – он и десять солдат. Их видели, а ваш человек разбился. Лошадь упала, её не поднять. Выбоина и неудачный день. Не нужно садиться в седло, не нужно брать нож…

– Он жив хотя бы? – Карлос с тревогой оглянулся на старшего из де Гуальдо.

– Конь упал по вине моего внука? – соизволил изречь патриарх. – Если это так, его стоимость будет возмещена.

Карлос провёл рукой по лбу, переводя взгляд с лица на лицо. Маноло с Себастьяном, старик в допотопных одеждах, его до одури похожие сыновья и внуки, лохматый хитано, растерянный Хайме… Люди замерли средь рыжих, пронизанных солнцем стволов, словно сами стали деревьями.

– Леон де Гуальдо жив? – Время потеряно безвозвратно и глупо, а как просто было отправить двоих. Того же Хайме на Пильо, да что теперь за ветер хвататься, тем паче ветра-то как раз и нет.

– Гонец жив, – разжал губы хитано, – я оставил его с женщинами. Письмо повезли в город, но мы не стали ждать. Гонец сказал, вы идёте от брода вдоль дороги. Нас три десятка. Все, кто шёл в Сургос. Мы вели коней и шли танцевать, мы повернули.

– Спасибо, Мигелито. – Три десятка хитано с навахами и кнутами, дюжины полторы горцев, столько же загонщиков со своими мулами… Вот тебе и полк, счастливчик де Ригаско, а крепости или хотя бы бастиона тебе не построили. Ты сам теперь крепость. Ты и эти люди, большинство которых видишь первый и, очень может быть, последний раз. По крайней мере на этом свете.

– Сеньор Лихана, – уточнил де Ригаско, – я правильно понимаю, что хаммериане будут у монастыря раньше солдат, даже если офицеры гарнизона рискнут выступить, не дожидаясь командора?

– Капитан Бертильо рискнёт, – голос муэнца был не менее ровен, чем голос герцога, – я его хорошо знаю. Бертильо ранили под Сан-Марио на моих глазах. После выздоровления его перевели в Сургос. Он не станет мешкать и пойдёт галопом… Солдаты могут успеть, особенно если хаммериане… отвлекутся.

– То есть? – Себастьян опять теребит перчатки, дурацкая привычка. – По дороге же ничего нет, Тутор ведь не тронут? Уже не тронули.

– Дальше – адуар, сеньор Доблехо, – объяснил Лихана, – а ещё гостиницы для паломников и лагерь тех, кому гостиницы не по карману. Грабить нечего, но хаммериане не грабят. Они, как бы это сказать… ересь искореняют.

– Мы знаем, – прорычал Альфорка, – видели!

– Прошу прощения.

Муэнец замолчал, и разговор оборвался. Вот так и бывает – трещина в камне, немного глупости, и всё летит в тартарары. Гонец валялся без памяти, а хаммериане шли вперёд, минуя место за местом, где можно было их придержать, отступив затем к следующей узости. Четыре задержки, и Хенилья бы успел. То есть не Хенилья, а какой-то капитан, воевавший вместе с Лиханой и получивший на старости лет тёплое местечко. Только тёплое вдруг стало горячим! Муэну защищает Пречистая Дева… В Муэне нечего бояться ни паломникам, ни хитано…

– «В Виорне больше не пляшут, а поёт лишь та, что вечно косит…»

– Ты о чём? – Маноло не понял, а ты сам понимаешь?

– Ни о чём! – Лола избежала хаммерианских лап в Виорне, повезёт ли девочке снова? Хитана сказала, что идёт в город, её не будет в адуаре. В праздник палатки стерегут старики да детишки… Ампаро там тоже нет, нет и твоей дочери или сына, а Иньиту Бласко давно увёз. Два коня в один день ноги не сломают…

– Сеньоры, прошу подойти ближе. Нам следует обсудить наши действия.

Подошли. Встали. Дон Луис держится за эфес, Себастьян зачем-то задрал голову и сразу же опустил, Маноло морщит нос, сейчас чихнёт, у Хайме горят глаза, хитано наклонил голову, старик де Гуальдо смотрит на детей и внуков, словно пересчитывает. Он привёл всех или кто-то остался в замке? В странном замке, как сказал Лихана.

– У нас есть выбор, – на самом деле его нет, по крайней мере нет у тебя и Мигелито, – мы можем уйти, а можем задержать хаммериан своими силами. Сколько сможем, столько и задержим, а дальше… Господу виднее.

2

Проводника звали Хиронимо, но Матье Лабри́ звал его Жеромом. Онсиец терпел – пять сотен золотых: две у перевала, три у монастыря – своё дело сделали. Жером казался надёжным, и все же Лабри предпочёл бы подкупленному еретику собрата по вере. Увы, к югу от Сьерра-де-Онсас все тонуло в папистском мраке^[8], что не мешало пособникам дьявола воевать, и воевать неплохо. Лабри досадливо дёрнул головой, та не замедлила откликнуться тупой болью, напоминая о старой ране и о том, что самая спокойная дорога может вести в ловушку. Если они до сих пор не встретили солдат, это не значит, что встречи не случится вообще, а проводник и его пока неведомый свояк не окажутся предателями.

– Жером, когда мы выберемся из этой ловушки?

Проводник оглядел похожие друг на друга и на столпившихся серо-зелёных ежей горы и неторопливо объявил:

– Через час, сеньор. Да вы сами увидите. Холмы на север сдадут, а нам – на восток.

– Ты уверен в своём родственнике?

– А куда он денется? – удивился онсиец и замолчал. Болтуном он не был, что не могло не радовать. Простучали копыта – подъехал граф Крапу́ и сообщил, что петляние по запутанным тропам ему порядком надоело.

– А вы, я вижу, рассчитывали на парад? – поморщился Лабри, глядя на украшенные тонкой вышивкой графские перчатки. Хорошо, не золото, но дойдёт и до этого. Роскошь и похоть – оружие дьявольское, а девка Дорифо́ не просто хороша, как десяток суккубов. Шлюха умна, недаром она дочь проклятой ромульянки!^[9] Королева надела белый чепец, но рубашки у неё шёлковые, а Луи падок на женщин. Слишком падок для достойного государя…

– Я рассчитывал и рассчитываю на успех, полковник, – Крапу и не подумал отвести взгляд. Любимчик короля слишком быстро позабыл, кто превратил молодого Бутора из жениха Дианы Дорифо в повелителя Лоасса. Хочется верить, у самого Луи память длиннее.

– Господь нас не оставит, – желание отхлестать наглеца по щекам было острым до мучительности, но Лабри в очередной раз сдержался. – Но раз вы проявили беспокойство, ведите колонну. Дорогу покажет Жером.

– Слушаюсь, полковник! – почтительные слова и насмешка в глазах. Луи такой же. Маршал считает, это пройдёт. Во время войны. Значит – да здравствует война, и смерть папистам!

Лабри придержал жеребца, пропуская колонну мимо себя. Солдаты шли рысью, в хорошем порядке, никто не отставал, ни у кого не захромала лошадь, все были должным образом вооружены и одеты. Братья по вере, не раз проливавшие за Господа свою и чужую кровь, они были готовы к тому, что предстояло. Ветеран пяти войн, воин до мозга костей, Лабри мог по праву гордиться своим отрядом, и он им гордился. Собой полковник тоже был доволен – подобрать людей для столь важного дела непросто, но он не ошибся ни в ком. Недельный марш через горы это подтвердил.

Нахлынувшее раздражение понемногу стихало, уступая место уверенности, что приказ маршала Танти будет выполнен с блеском. Нельзя позволять королю заключать мир с еретиками, нельзя оставлять молодёжь без дела. Праздность для души человеческой страшнее вражеских армий и злее чумы. Не зря Господень Молот^[10] называл безделье ржавчиной, разъедающей железо, и гнилью, подтачивающей стропила…

Сухие знакомые хлопки донеслись из-за очередного холма, за которым скрылся авангард. Привычные ко всему ветераны не попёрли вперёд и не заметались, как бараны, а замерли, ожидая приказа. Солдаты своё дело знали, как и офицеры. Капитан Пивоне́ обернулся и поднял руку, Лабри кивнул. Вооружённые лучшими виттскими аркебузами стрелки стремительно спешились и рассыпались по сторонам, беря на прицел ближайшие склоны. Остальные ждали, стискивая рукояти шпаг и беспокойно оглядываясь.

Новый залп не заставил себя ждать, его слитность и мощь подсказывали – бьют свои, авангард. В ответ раздалось несколько разрозненных выстрелов. Лабри неторопливо поправил пороховницу, погладил коня и шагом направился в голову колонны. Пусть видят, что ничего особенного не произошло. Полдюжины стрелков в холмах – не повод махать руками и скакать галопом, но кто же всё-таки стрелял? Гарнизонный дозор, кознями дьявола оказавшийся на дороге? Или, того хуже, засада? Задержали в этой узости и сейчас окружают колонну, чтобы обрушиться сверху? Если Крапу с его перчатками не озаботился проверить, ему будет очень невесело. Очень.

Крапу озаботился. Не успел полковник обогнуть предательский холм, как прискакал молодой Шетэ и доложил о том, что авангард обстрелян.

– Сколько их, Роже? – для порядка уточнил Лабри, не столько желая знать, сколько проверяя графа.

– Пять или шесть аркебуз и несколько арбалетов. Солдаты стали стрелять в ответ, а два десятка сейчас обходят засаду.

– Потери есть?

Сын покойного друга нахмурился:

– Убит один, и ранено двое. Господин полковник, мне очень жаль, но ранен проводник.

– Тяжело?

– Боюсь, да.

То, что вырвалось из уст полковника, вряд ли бы понравилось пастору, но тот отвечал всего лишь перед Господом, а Матье Лабри ещё и перед маршалом. Малыш Шетэ потупился, словно был виноват. Матье потрепал его по плечу и, плюнув на осторожность, поскакал к авангарду.

Жером лежал на земле, рядом скрючился солдат, над которым хлопотал Дени-мясник, лет десять подменявший убитых или сбежавших лекарей. Крапу и двое офицеров замерли возле мёртвой лошади, вглядываясь в молчащие заросли. Громко, словно перед грозой, трещали цикады.

– Откуда стреляли? – осведомился Лабри. Крапу носил поганые перчатки, лез не в своё дело и слушал не маршала и мадам Иоанну, а Луи, но в том, что случилось, был неповинен.

– Оттуда. – Граф махнул рукой и поморщился, на колете расплылось тёмное пятно, которое могло означать лишь одно.

– Вы ранены?

– Царапина… Стрелки удрали, не дожидаясь, пока их окружат. С другой стороны холма их ждали лошади. Сержант Клеро нашёл следы.

– Куда смотрел боковой дозор? Они вообще живы или нет?

– Неизвестно. Донесений от них не поступало. Я отправил на поиски Мату́. Дал ему два десятка солдат и отправил…

Всё верно и держится молодцом, но от царапины таких пятен не бывает.

– Покажите рану!

– Она перевязана, – запротестовал Крапу, – мне бы не хотелось вновь снимать и надевать колет. Клянусь честью, ничего страшного! Бок задело.

– Вам виднее, – напросившийся в поход граф не так плох, как казалось, а от вышивок и оборок война отучит. – Что с проводником?

– Две пули. В плечо и в грудь. На ладонь ниже сердца… Я мало в этом разбираюсь, но…

Лабри разбирался лучше, но толку от этого было немного. Опыт подсказывал, что больше Жерому никого через горы водить не придётся. Вздох Мясника лишь подтвердил неутешительный вывод.

– Час протянет, – объявил самозваный лекарь, бросая наземь что-то измазанное в крови и вырывая у стоящего рядом солдата кусок полотна, – ну да все там будем, а этому ещё повезло! За святое дело прибили, так что спасётся… Да не дёргайся ты! Будешь подыхать, скажу…

Мясник колдовал над солдатским предплечьем, а проводник глядел вверх, на зависших над отрядом коршунов, и было их до странности много. Ничего, лошади да пары двуногих для начала хватит, а потом могут лететь к монастырю. Лабри перешагнул через ещё живого Жерома и нагнулся над лежавшим чуть дальше мертвецом. Ему не почудилось – в шее покойника торчал арбалетный болт. Такой же швырнул в пыль Мясник.

– И здесь тоже. – Догадливый Роже тронул сапогом труп лошади. Бедная животина получила две пули и болт. – По проводнику били.

Нужно было надеть на онсийца плащ и колпак, ну да все мы задним умом крепки. Уповайте на Господа и готовьтесь к худшему, но болты… Два из трёх – грубая деревенская работа. Ополченцы?

Вверху зашумело, раздались голоса и шаги, шорох осыпающихся камешков.

– Господин полковник, вернулся Мату. Они встретили дозор, все целы.

– Вижу.

Ни убитых, ни раненых, но морды кислые. Боятся если не Господа, то полковника. И правильно боятся.

– Говорите. Быстро и самое главное.

– Парням не повезло, – закрыл грудью провинившихся Мату, – пришлось обходить склон… Я там был, по откосу в самом деле не пройти. Выстрелы раздались, когда дозор был по ту сторону гряды. Пока повернули, пока карабкались вверх, еретики успели уйти, но их удалось разглядеть. Это не военные.

– Там были местные, – вмешался командир разъезда, – и ещё двое, в колетах и шляпах…

– А кони?

– Кони тоже разные. Спасением клянусь, не солдаты это.

Если не солдаты, то кто? Проводник говорил, в Альконье не охотятся. Контрабандисты? Но зачем им стрелять?

– Дени, проводник может говорить?

– А что ему сделается… Хуже не будет.

– Жером, кто в тебя стрелял?

– Коршуны. – Глаза раненого, не моргая, шарили по небу. – Сеньор… не бросайте меня здесь… За холмами бросьте! Где хотите… Только не здесь…

– Тобой займётся твой свояк, – пообещал Лабри, – где его искать?

– Недалеко… Прямо… Этой тропой прямо до мелового холма. Начнётся сухое русло… Сейчас сухое… Густаво там… Он выйдет сам… Деньги в поясе… Заберите, пока кровь течёт! Отдайте…

– Лежи! – велел Лабри. – И молись, как можешь! Тебе повезло умереть за правое дело. Открой душу Господу и будешь спасён. Мату, ты всё понял?

– Да.

– Бери два десятка и за проводником. Блуждать нам некогда.

– Пояс, – руки раненого шарили по окровавленной рубахе, – коршуны…