…Безносый скерат оказался совсем лёгкой добычей: неуклюжий замах, корявая палица ещё не начала опускаться, а меч Тита уже вонзался дикарю в живот. Больше впереди живых врагов не было, и младший трибун поспешил обернуться. Как раз вовремя – прикрывавший командиру спину десятник в запале боя сделал глупость: отшагнул к краю стены как раз между зубцами и тотчас поймал в правое плечо стрелу – степные лучники только и ждали такой удачи. Тяжёлый ланг[6] вывалился из раненой руки, пара наседавших на ветерана лохмачей тут же кинулась добивать. Топор первого десятник успел принять на щит, а второй точно бы выпустил бедняге кишки, но тут уж вмешался Спентад. Лохмач с разрубленной башкой полетел во внутренний двор. Приятель покойного боя не принял. Вонючке повезло: совсем рядом вгрызались в камень осадные крючья. Бросив осевшего на камни стурнийца, степняк крысой метнулся к спасительной верёвке и, вцепившись в неё, скользнул вниз. Кожу на ладонях стесал, но голову, похоже, спас.
Не утерпев, Тит прикрылся щитом и глянул меж зубцов: скераты отходили – уцелевшие, те, кто успел спуститься или не успел подняться, торопливо откатывались от недобрых рыже-серых стен. Доставлявшие чуть ли не больше всех хлопот лучники убирались вместе со всеми. Следом за здоровыми ползли или ковыляли раненые. Скадария снова отбилась.
Напряжение боя ушло, уступая место боли. Только что исправно служившее тело заныло и зажаловалось сразу в нескольких местах: правое плечо и бок, левая рука, голень, по которой успел пнуть тот, с жёлтой лентой в бороде… Голова тоже гудела, пусть не сильно, но надоедливо, хотя кто и когда успел приложить его по шлему, Тит не помнил – желающих было хоть отбавляй.
Где-то слева хлопнула тетива. Хромавший за своими скерат выпустил копьё, на которое опирался, и покатился вниз по склону. Со стрелой под лопаткой. Больше со стен не били – запас стрел и так уменьшался слишком быстро, изводить его на покалеченных врагов было глупо, чтобы не сказать больше. Подранки – не угроза для осаждённых, а обуза для осаждающих, в крепости же хватает своих дел, невесёлых, но необходимых.
Тит вытер меч об овчину на спине ближайшего трупа, осмотрел клинок и вложил в ножны, а на стену уже взбирались определённые Приском разбирать раненых и мёртвых поселяне. Своих раненых – в барак к паре измотанных лекарей, убитых – в отведённый для могил угол за конюшнями; ну а степнякам одна дорога – на надречную стену и вниз, под обрыв. Спентад посторонился, пропуская носильщиков, и принялся растирать занемевший локоть. Рухнуть бы прямо тут, на грязные камни, да какое там! Второй помощник коменданта – как же быстро настигают должности на войне! – должен обойти свою стену, выслушать доклады, понять их, как бы ни звенело в этой треклятой башке, и доложить «самому». И чем быстрей это сделать, тем лучше, значит, нужно идти. Три сотни шагов и две лестницы… Время Всемогущее, как же это много!
Этот штурм обошёлся куда дороже предыдущих. В первый раз скераты лишь пробовали Скадарию на зуб, проверяя, не струсят ли защитники от одного воя и визга. Не струсили, а несколько десятков удальцов, среди бела дня вздумавших забраться в крепость с помощью арканов, удалось положить полностью и без серьёзных потерь.
Лохмачи подумали и решили проверить, не спят ли стурнийцы по ночам беспробудно, как сурки; дождались темноты и полезли на стену по обрыву, со стороны реки. Выдрессированные часовые не подвели – короткая схватка, и ублюдки отправились прямиком к своим рогатым божкам. Вот тогда-то скераты и взялись за дело как следует. Два дня готовились, на третий вооружились лестницами и верёвками с крючьями и попёрли. Приступ отбили, а за конюшнями у западной стены появились первые могилы. Первые, но не последние. Большинство погибало от стрел, которыми привычные к луку степняки осыпали любого хоть на миг высунувшегося из-под прикрытия стен. Зато в рукопашных схватках наверху преимущество оставалось за стурнийцами. Второй штурм, третий, четвёртый… Сегодня нападавшие были особенно настырны. Трижды вожаки гнали толпу на стены, и трижды она убиралась ни с чем, хотя какое там «ни с чем»! Гарнизон таял, как весенний лёд.
– Восточная стена, – отрывисто доложил измотанный Спентад. – Семнадцать убито, сорок два ранено, из них серьёзно – десятка три. Остальные будут завтра драться.
Приск только сплюнул с досады: из двух державших восточную стену сотен в строю осталось едва ли две трети, а судя по физиономии явившегося с северной стены Сервия, там вряд ли веселее.
– Младший трибун Руфин поймал стрелу в горло, – подтвердил тот худшие опасения. – И ещё полтора десятка полегло…
Хвала Времени и тому, кто выбирал место для крепости, две стены из четырёх идут краем обрыва, и кочевники лезут только с востока и севера, но пара таких дней, и будет не закрыть и этого…
– Возьмёшь Фертара, – велел помощнику Приск. – Не Руфин, но…
– Приказ коменданта. – Пятнистая от копоти физиономия сморщилась, словно от кислятины. – Но Скадария отвечает за жизнь Аппия Фертара перед императором и Сенатом.
– Ну уж нет! – громыхнул Приск. – Скадария отвечает за брод! За брод, а не за столичн… Не за всяких придурков! Мне прислали офицера, а офицеру место на стенах. Пристрелят, и небец с ним. Туда и дорога.
Больше Сервий не возражал.
Поселяне очистили стену от трупов, а солдаты подтащили к камнемётам новый запас булыжников. Отстоявший над душой у подчинённых положенное Тит счёл, что честно заслужил ужин и сон, но намерения смертных лишь веселят дочерей Времени. Не успел младший трибун ополоснуть руки и лицо, как от лагеря скератов донёсся надсадный вой. Сигнальный рог выводил нечто особенно заунывное, словно ему тоже намяли бока. Тит с тоской глянул в сторону кашеваров и потянулся к снятому было нагруднику, но лучше знавшие степь ветераны закачали головами: ха, поговорить решили.
Может, и так, но отдых всё равно откладывался. Спентад накинул плащ и под повторный вой поплёлся к коменданту. Тот подтвердил: да, таким образом скераты сообщают о мирных намерениях. Тит тоскливо выругался. Словно в ответ, вновь загнусавил чужой рог, пришлось возвращаться на стену. Они поднялись как раз вовремя, чтобы увидеть, как от скопища шатров отъезжает десятка полтора всадников.
– Вчера и сегодня лохмачи потеряли много людей. – Приск смотрел не на приближающуюся кавалькаду, а на разрезающих небо стрижей. Словно считал. – Гибель воинов – ослабление племени. Вождь мог додуматься до того, что класть своих и дальше ему невыгодно.
Стрижи летали, комендант молчал. Похоже, ждал ответа, и Тит ответил:
– По всей вероятности, они предложат нам…
– Либо сдаться им на, тьфу… милость, – а вот Сервий глядел на всадников, и только на всадников, – либо, если мы упрёмся, – отдать им Скадарию. В обмен на жизнь и свободу.
– Которые они тут же постараются забрать, – буркнул Приск. – Весны своей не побоялись, дедов на празднике перерезали, а уж «пахарей»…
– Это да… Нас одурачить им как конопли накуриться.
Скераты остановились на расстоянии двойного перестрела и опять протрубили. Комендант велел ответить обычным «Мир и покой», степняки поняли. Некто на мышастой лошади выехал вперёд и затряс копьём со светлым конским хвостом и красными лентами. Затем последовал вопль на стурнийском, корявом, но вполне понятном: отважный вождь, имени коего Тит не разобрал, желал говорить с главарём «пахарей». Проорав что положено, посол шустро развернул своего мышастика и галопом помчался назад. Приск с минуту подумал.
– Я к нему не выйду – решил он. – Глупо. Скадария на мне, а совести у этой образины – что пя́ток у Меданта. Но ответить надо… Сервий, пойдёшь ты, как второй по рангу. Выслушай. Получится тянуть время, тяни, нам каждый день на вес золота; ну а если ответ нужен немедленно – сам понимаешь… Мы не сдадимся и не уйдём, пусть не надеются.
– Приказ коменданта, – подтвердил Сервий и принялся расправлять смятую тунику.
Тит поморщился и в сотый раз повёл плечами. Избитое тело продолжало болеть, а желудок требовал хоть чего-то, но дух возобладал над плотью, или не дух, а спевшаяся с гордыней совесть. Спентад вскинул руку.
– Слово для коменданта. Трибун Сервий опытен. Он может заменить выбывшего коменданта, я – нет. Зато на переговорах я могу заменить трибуна. Сказать «нет» легко.
– Так! – Приск свёл брови, Сервий потёр плечо точно так же, как сам Тит минутой раньше, и младшему трибуну стало почти смешно. – Так… Для Скадарии лучше всего отправить Фертара, но лохмачи стихов не оценят. С варварами и убийцами надо говорить по-варварски и с мечом в руке. Хорошо… прокуратор, пойдёшь ты.
От облитой лучами низкого солнца группы отделилось двое всадников. Проскакали с полсотни шагов, красиво вздыбили лошадей, спешились и, сверкая нашитыми на куртки бляхами, направились к крепости. Выезженные кони шли за хозяевами, словно их вели в поводу. Колчаны, луки и щиты смирно висели у седел – похоже, вождь и его спутник оставили при себе лишь сабли да ножи.
– Видать, приспичило, – решил Сервий. – На стены лезть – не коров воровать.
– Да, – согласился Приск, – умирать никто не хочет, ни мы, ни они. Мезий, пойдёшь с младшим трибуном. По двое так по двое.
Скераты не спешили и на лошадей не оглядывались. Надевший под не очищенный от крови панцирь свежую тунику Тит гадал, где степняки остановятся, а те всё шли. Осталась позади похожая на змею трещина, затем – доцветающий кустик. Два белых камня, ещё один куст… Всё. Встали.
– Разумно. – Нужно было что-то сказать, вот Тит и сказал. – Там их со стен не достать.
– Будут хвататься за сабли – врут и испытывают, – тихо напомнил Приск, – схватятся за поводья, бей не дожидаясь… Спешенный степняк – треть степняка.
– Я знаю.
А теперь вниз по верёвке. Вслед за изукрашенным шрамами Мезием. Уставшие руки с неохотой перебирают узлы, но не открывать же ворота. Слезли. Сапоги утонули в ещё свежей траве, даже цветок попался. Жёлтый и маленький, а ведь цветёт…
– Я иду первым, – заявляет кавалерист. Тит не спорит, степь Мезий пока знает лучше, хотя угадать, как пойдёт разговор, столичный умник, пожалуй, возьмётся. Скераты не «грифы», они ещё не вкусили сладости политики – сладости игры змей со змеями, у них все просто и грубо, хотя это же у нас Приск груб… Зато Аппий Фертар – сама утончённость! Нужна она здесь, в захолустье, как Меданту рыбий хвост.
Ржёт лошадь, обычная, с обычным хвостом. Её хозяин свёл брови и задрал подбородок. Не стóит принимать гордую позу перед теми, кто выше ростом, ох не стóит! Кожа, бляшки, ленты, косицы, борода. Сколько лишнего… Лишнее на варварах, лишнее – на сенаторах, и только солдаты таскают на себе то, что нужно, и ни пёрышком больше.
– Ты не вождь «пахарей», – объявляет на стурнийском загорелый варвар. Если он и старше Тита, то на пару лет, не больше.
– Наш вождь там, где ему следует быть, но он услышит твоё слово.
– Ваш вождь труслив, как трусливы старики. Вы глупы, ходя за ним. Зачем? Вас мало, и каждый день бывает меньше. Пока все не умирали – уходите.
– Чтобы нас перестреляли в поле? – пожал плечами Тит. – Мы не дети, чтоб верить сказкам.
– Я не хочу обманывать. – Вождь смотрит прямо. Красная лента в бороде напоминает о крови. – Зачем мне обманывать? Я даю залог. Даю своего брата и коней везти раненых. Вас не будут загонять. Если захотим, договоримся. Отвечай – да. Сейчас отвечай.
Такие переговоры не затянуть. Лохмач молод, но не глуп, он не станет вертеть круг без точила, и он торопится: Скадария не должна помешать вывезти добычу, а добыча будет у брода уже скоро.
– Не можешь решить сам, иди назад. Быстро. Пусть решит старый вождь, но решит, пока солнце здесь.
– Нет. – Вот так, спокойно и коротко, но скерат не договорил. Он готовился, он думал… Начал с обещаний, теперь в ход пойдут угрозы.
– Завтра снова будем вас убивать. – Светлые наглые глаза, светлые лохмы, прямой нос… Не зверь, не урод даже в своих лентах. Обрей и отмой – будет человек как человек…
– Ты не отвечаешь, пахарь.
– Я слушаю.
– Слушай. Завтра я снова буду давать вам жизнь, но свободы уже не дам. Снова будете глупыми – все на своём холме сдохнете.
– Время решит, кому сдохнуть раньше.
– Я – Артайт, сын Банýрта. Я возьму вашу крепость и перережу глотку вашему трусливому вождю, как барану. Я выгоню из-за стен глупых «пахарей» и запрягу в телеги. Я…
Значит, Артайт… Тит зевнул. Это было оскорблением, хоть и случайным – младший трибун в самом деле устал до невозможности.
– Запряжёшь? – Дипломатии здесь места нет, но и площадной перебранки не будет. – Лучше выпей Перонт. Это проще.
Стоявший за плечом Мезий одобрительно крякнул, а Спентад повернулся и мерным шагом легионера пошёл к болтавшейся на стене верёвке. Стрелы в спину он не опасался, зато предстоящий подъём казался кошмаром.
О проекте
О подписке