О смерти Одуэна Сандеру сообщил вражеский меч, ударивший в спину. Чужой клинок пробил броню, но рана не была глубокой. Похоже, воин Рогге сам испугался своей удачи, или же прыжок почуявшего неладное Садана помешал предателю воспользоваться обретенным преимуществом. Александр Тагэре вздыбил коня, повернулся и полоснул убийцу мечом. Тот зашатался, потерял стремя и рухнул на уже мертвого виконта Гро, дольше всех защищавшего своего короля. Александр огляделся. Безумная атака захлебывалась. Сзади еще шла рубка, но на последний рывок их не хватит. Его не хватит! Если б не рана, он добрался бы до ублюдка, но между ним и Эмразом все больше и больше «оленей», порыв иссяк, а цель была так близко! Все было зря! Атака, бой, сама жизнь…
Сандер чувствовал, как немеет рука, по боку стекала кровь. Рана ерундовая, но как же она мешает! Впереди возник какой-то рыцарь с незнакомой сигной. Александр поудобнее перехватил меч, но ударить не успел – Садан вскинулся на дыбы и обрушил подкованные копыта на ошарашенного противника. У атэвских скакунов свои обычаи. Король еще держался в седле, и меч по-прежнему был продолжением его руки, но кровь не останавливалась, а легким не хватало воздуха. Его убьют или он просто истечет кровью? Садан совершил очередной кульбит, спасая седока от чужой секиры, и движение это отдалось резкой болью. Сандер прикусил губу и махнул мечом – жалкая пародия на коронный удар Тагэре, но противник упал. Отчего-то стало жарко, как в преисподней, из багрового марева появились еще двое, но он как-то управился и с ними.
Неужели он – последний?! Нет! Луи должен выжить, такие не умирают. И Рито… Байланте – с Игельбергом, тот за ним присмотрит. Еще один Белый, а он теперь такая легкая добыча. Легкая? Нет, рано он себя хоронит! Этого он уже пережил, а может, чем Проклятый не шутит, переживет и Пьера?! Король вновь поднял Садана на дыбы, пытаясь сквозь застилавший глаза туман рассмотреть Тартю или хотя бы Рогге. Не видно, лишь железные, безликие фигуры… До вожаков не добраться. Ты и впрямь сын своего отца, Сандер. Сто побед и одно предательство… Глупая смерть, и у тебя нет Рауля, который исправит твою глупость. Все мертвы. Нет! Луи жив! И Сезар… Живы… Они смогут…
«Они смогут…» – повторял, как молитву, Сандер, отбиваясь от последнего в своей жизни противника. Нет, не последнего. Дюжий наемник выронил секиру из раненой руки и поворотил коня, выбираясь из свалки. Кто-то попробовал схватить Садана под уздцы, глупец! Атэвские боевые подковы с «когтями» пробили броню, и убийца грохнулся на неловко вывернутую ногу Одуэна. Передышка… Лучше б ее не было, потому что кровь из теперь уже трех ран продолжает течь. Нужно забрать с собой еще одного, а лучше двоих или троих. Прежде чем все кончится раз и навсегда…
Что Сандер ранен, и тяжело, – Рафаэль понял сразу, едва увидел знакомую фигуру на черногривом жеребце. Секиры у короля уже не было, он орудовал отцовским мечом, и как орудовал… Проклятый! Он же один среди этой своры. Совсем один. Неужели все погибли?!
Но Сандер жив… Десяток коронованных Тартю с Рогге и всеми «паучатами» мира в придачу не стоят одного Сандера. А король, перехватив меч левой, все-таки свалил урода в зеленом и схватился с новым наемником. Будь друг здоров, этот скот уже бежал бы в преисподнюю с головой под мышкой, но Александр ранен и измотан. О себе Рафаэль не думал, равно как об Арции, победе, чести и прочих красивых вещах. Мирийцу было плевать на менестрелей, которые будут или не будут петь о гибели последнего из Тагэре. Потому что гибели не будет, Сандер будет жить, Проклятый его побери. Будет!
Рито Кэрна, извернувшись зверьком со своей консигны, ткнул мечом в глаз коня какого-то ифранца и, оставив врага на милость взбесившегося от боли и неожиданности животного, послал Браво вбок и вперед, прорываясь к другу. К Проклятому Кодекс Розы! На Гразском поле больше не было маркиза Гаэтано. Среди ублюдков Селестина и ифранских наемников бесчинствовал гварский разбойник, мирийский байланте, эландский корсар, для которого хороши все средства, лишь бы враг был убит, а друг спасен.
Между Рито и все еще сражающимся королем оставалось пятеро, четверо, трое… Если б не черногривый, Сандер уже был бы мертв, но конь коней в этот проклятый день доказал, что по праву носит свое имя. Мириец видел, что не всадник управляет конем, а Садан вертится, как бешеный, среди вражьих лошадей, отводя от ослабевшего седока кажущиеся неотразимыми удары. Александр был лучшим мечом Арции, он дрался, как бог, но бессмертным он, к несчастью, не был.
Какой-то «олень» возник рядом с обреченным, занося секиру, но она вместе со сжимавшей ее рукой свалилась на окровавленную траву под ноги обезумевшим лошадям. Какой удар! Перед Рито возник рыцарь с обрубленными перьями. Мириец саданул его по шлему, вернее, по крючку, на котором держалось забрало. Противник выронил поводья и медленно завалился на конский круп, но Рафаэлю было не до него. Он бросил Браво в образовавшуюся брешь и успел как раз вовремя, чтобы обрубить нацеленное в спину Сандера копье. Александр неуклюже обернулся на шум, но лязг и грохот глушат слова, если, конечно, король что-то сказал.
Теперь они бились рядом. Названые братья в легендах так и погибают – прикрывая друг другу спину, но Рафаэля это не устраивало. Мириец еще согласился бы умереть сам, но позволить сделать это Александру?!
Заставив Браво взбрыкнуть задом, угодив копытами в грудь еще одного убийцы и одновременно отбив чей-то клинок, Кэрна лихорадочно готовился к тому, что было единственным выходом. Они все еще оставались наконечником копья без древка, нацеленного на холм, где трясся ублюдок в красном. Впереди были тысячи три ифранцев, сзади арцийцев полукольцом обложил Рогге, но Штефан стоял насмерть… Рафаэль видел, что между холмом и предателями оставался небольшой просвет, в котором не было всадников, а толкались лишь пешие арбалетчики.
Садан сможет, его учили! Во имя Святого Эрасти… Рафаэль рванулся вперед, стремясь перехватить нацеленный на друга удар, но Александр управился сам. На место упавшего ифранца сунулся еще один, в желтых доспехах. Саброн?! Сам или кто-то из вассалов? Вот так встреча! Садан вскинулся и ударил чужого коня боевыми подковами, очередной раз спасая хозяина от неизбежной гибели. Рито сжал зубы и, подняв меч, плашмя вломил лучшему другу по голове.
Король ткнулся лицом в черную гриву, «желтый» опешил от неожиданности и, так и не придя в себя, отправился к праотцам, а Рафаэль лихорадочно обрубил поводья Садана, лишая врагов возможности его схватить, – хотя кто удержит под уздцы бурю?! Только б Сандер не пришел в себя раньше времени. Да нет, не должен. В седле держится крепко, стремя не потерял, но лишний ремень все равно не помешал бы… А теперь, Садан, Проклятый тебя побери, все в твоих руках, тьфу ты, копытах. Скачи, друг, скачи…
– Йеххоо! Талит, Ха, Талит! [13]
Покойный Обен мог бы гордиться своим внуком, не потерявшим в этот проклятый день головы. Луи понял все. И предательство Рогге, и замысел Сандера, безумный, но единственно возможный, и то, что бывшему авангарду на помощь не успеть. Молодой Хайнц, без разговоров с явным облегчением признавший первенство графа Трюэля, удивился, когда Луи твердо сказал: «Стоим здесь», но кивнул. И они встали на вершине покатого холмика, отражая атаку за атакой, впрочем, это было не так уж и трудно. Лучшие люди Рогге и отряд циалианских рыцарей сцепились с «волчатами», а на долю Хайнца достались ифранские наемники, с уважением относящиеся и к дарнийским секирам, и к собственным жизням. И те и другие понимали, что судьба битвы решается не здесь. Ифранцы вяло шли вперед, словно ленивые южные волны наползали на высокий берег, подгоняемые несильным ветром. Дарнийцы добросовестно отбивали атаки, но в наступление не переходили: для этого пришлось бы спуститься с холма, откуда можно было следить за основной битвой, и удалиться от оврага и леса, который в случае неудачи становился спасением. Луи был слишком Трюэлем, чтобы не понимать очевидного: смерть воина не должна быть бессмысленной. Если король погибнет или будет захвачен, нужно спасти все, что возможно. Спасти, собраться с силами и отомстить.
Ифранцы в очередной раз исполнили свой танец и отошли. Порыв ветра всколыхнул высохшую траву, сорвал с веток одинокого дерева ворох золотистых листьев, разогнал пылевую тучу, зависшую над Гразским полем. Луи никогда не жаловался на свои глаза, но сегодня предпочел бы стать слепым, как крот или сова. «Оленей» оказалось слишком много, а «волчат» – слишком мало, к тому же им пришлось рваться в гору. Из-за расстояния и поднятой пыли Луи никого не узнавал, но не понять, что происходит, было невозможно.
Хайнц, громко вскрикнув по-дарнийски, рванулся к зарослям рябины, где были привязаны кони, но Луи схватил его за плечо.
– Я прошу меня отпускать, – выдохнул наемник, – там есть мой дядюшка остаться.
– Там оба мои брата и все мои друзья, – тихо произнес Луи, – но мы туда не пойдем. Ты отвечаешь за своих людей, а я… Я отвечаю за Арцию.
– Ты будешь твой король покидать и предавать? – Светло-голубые глаза Хайнца от гнева потемнели.
– Я никогда не предам Александра, но мы отступаем. Твой дядя меня бы понял. Спасать некого, но отомстить мы сможем.
– Да, – дарниец подозрительно шумно втянул воздух, – да, дядя имел говорить мне, что проигранное сражение не есть побежденная война. Прошу меня прощать.
– Да что ты, – перевел дыхание Луи, – все в порядке.
Как же он ненавидел себя за то, что остался жив, что не бросился на помощь сам и удержал других. Но кто-то должен уцелеть, и стать этим «кем-то» выпало ему, графу Трюэлю.
– Монсигнор, – племянник Штефана Игельберга уже взял себя в руки, – я и мои люди есть к ваши услуги. Какие есть распоряжения?
– Прорываемся к мосту через овраг и разрушаем его за собой.
– Но… Так мы будет дорогу нашим друзьям отрезать.
– Хайнц, мы отрезаем дорогу нашим врагам. Наши друзья сюда не прорвутся. Если там кто-то уцелеет, он отступит на юг.
Рафаэль не исключал того, что умрет, но облегчать своим врагам задачу не собирался. Он не дал ифранским рыцарям немедля броситься за Саданом, теперь атэвский красавец будет скакать и скакать, пока не упадет от усталости или пока всадник не придет в себя. О том, что черногривый не вырвется, Рито не думал. Сделав то, что считал правильным, мириец вспомнил о себе, вернее, о том, что его смерть нужна Тартю, а не Сандеру и не ему самому. Пусть сегодня он прикончит на пяток рыцарей меньше, чем мог бы, зато потом спросит со всех и за все.
Шансов вырваться и ускакать не было. Браво – хороший конь, но не Садан, да и момент упущен. То, что Рито Кэрна сделал потом, могло прийти в голову лишь безумцу или байланте, что, по утверждениям некоторых, одно и то же. Все же он был прав, бросившись в бой в облегченном доспехе… Мириец поднял жеребца на дыбы и, якобы не удержавшись в седле, рухнул вниз, в «падении» оказавшись под брюхом чужого коня, в которое и всадил длинный, заблаговременно обнаженный кинжал. Несчастный конь вместе со своим всадником тяжело свалился на землю, но Рафаэль с кошачьей ловкостью сначала слегка отпрянул от своей жертвы, а затем прижался к хребту еще бьющего в агонии ногами жеребца и повалил на себя оглушенного рыцаря, для надежности всадив тонкий кинжал в прорезь шлема.
Теперь, защищенный и от чужих глаз, и от кованых копыт, маркиз Гаэтано мог ждать конца сражения. И ожидание это стало самым страшным в его безумной жизни.
О проекте
О подписке