Цитаты из книг автора «Вера Богданова»

голова все равно была тяжелой, словно наполненной водой, и в ней неповоротливыми рыбами толкались мысли о прошлом

Дианкина сестра жила с родителями в сталинской извилистой трешке, укутанной в старые обои и книжные шкафы

Дашку ловили чаще всех, из-за чего она обиделась, ушла на второй этаж и кричала оттуда, что Илья – штопаный гондон. Бабушка ее наругала (ты же девочка, да разве ж можно такие слова говорить?). Знай она, как Дашка еще умеет, совсем ее бы заперла и разжаловала из девочек, наверное.

Но как он ей завидовал, этой фантастической легкости, возможности куда-нибудь сорваться, жить в кампусе, видеть настоящий Биг-Бен, а не тот, что на обложке учебника.

– Что? – спрашивает ее Илья. – Дело не только в деньгах. Я же не наркоманка. И ты не наркоман.

– Будь у Олега деньги, он бы комнату снял. Спокойно уроки бы делал, он же… ну… не тупой был. Одевался бы нормально, дружил бы не с гопотой из подвала. Совсем другая жизнь была бы. – Без денег ты никто, хочешь сказать? – Из говна без денег трудно выбраться, вот я о чем. И чем глубже сидишь в говне, тем сложнее.

Они обходят ДК и идут по полю вброд, через траву, на вид мягкую, но, когда ложишься на нее, колет спину, выпустив сухие стебли. Ночь прозрачна, ветрена. Кажется, что небо не наверху, а под Ильей, как дремотное зыбкое море. Кажется, они с Женей вот-вот провалятся в него. Мир слегка качается, воздух делается мягче, земля приветливей – Илью немного развезло.

– Ты пойми, мужчины, они по сути своей охотники, – говорит она так, будто раскрывает Жене великую женскую тайну. – И если ты не хочешь внимания, не надо их дразнить. Ты у нас девочка фигуристая, понятное дело, они смотрят на тебя, обзываются, потому что ты им нравишься. А ты не провоцируй, говорит она, просто не обращай внимания и папе не рассказывай об этом. Он будет переживать. Женя кивает, желая уйти уже. И вроде бы мама права, но правая грудь все равно болит.

горел костер, вокруг которого плясали человеческие тени, а тени лесные то откатывали, убегая в непривычке прочь, то стекались к мангалу, поедая шашлык.

Стыд-и-срам приглядывал за Женей, как темный властный бог, ждал за углом и выбирал момент для главного удара. И привели к нему двухтысячный, две тысячи четвертый и уж точно две тысячи пятый – все они стали чередой падений Жени в собственных глазах и глазах тех, кто знал. Но начало неотвратимому положил, конечно же, девяносто пятый.