– Нет. Тут совсем другое. В вашем понимании они… вообще не существуют.

«Так, хорошо, – подумал я. – По крайней мере, неординарно».

Поскольку я уже решил любым путем продолжить столь неожиданное и в высшей степени интригующее знакомство, мне оставалось только играть в ее игру и по ее правилам. А в них еще предстояло разобраться, не давая ей оснований усомниться в моей искренности и лояльности. Когда тебе под сорок, такими подарками судьбы не разбрасываются. Это в юности я мог на предложение нравившейся мне девушки пойти в кино ответить, что этот фильм я уже видел…

– Знаете, Ирина Владимировна, давайте так: вы мне все расскажете подробно, с самого начала, а то я не силен в теории. Как говорил Козьма Прутков: «Многие вещи нам непонятны не оттого, что наши понятия слабы, а оттого, что сии вещи не входят в круг наших понятий».

– Ну, если вы так считаете и располагаете достаточным временем…

– Неограниченным! – без тени лицемерия воскликнул я. Но про себя добавил: лишь бы не оказаться в положении супруга Шехеразады… А в глазах Ирины вдруг, как мне показалось, промелькнуло нечто очень похожее на плохо скрываемую иронию.

Я сейчас, разумеется, не в состоянии более или менее связно пересказать все, что она мне говорила этим долгим вечером. И потому, что заведомо настроился не принимать ее слова всерьез, и потому еще, что не с моим образованием все это можно было понять.

Пришельцы, от имени и по поручению которых говорила со мной Ирина, в природе действительно не существуют. Может быть, они будут существовать неизвестно где через непредставимое количество лет, если я оправдаю возлагаемые на меня надежды.

Как известно, наша Вселенная началась 10—20 миллионов лет назад или около того так называемым Большим взрывом, когда из некой элементарной частицы возникло все остальное. А также и многое другое, чего даже самые светлые умы представить себе не могут. Закончит же свое существование указанная Вселенная через десять, по-моему, в 69-й степени лет превращением всех звезд и галактик в черные дыры с последующим их испарением. И вот когда во Вселенной вообще ничего не останется и ее самой тоже, тогда все и начнется сначала.

А поскольку очевидно (sic!), что время там, у финиша, поменяет знак, то развитие новой Вселенной происходит навстречу нам, и вот в этом все дело. Когда мне об этом говорила Ирина, я как-то лучше все понимал, сейчас же я опять путаюсь… В итоге идея встречных вселенных воплотилась для меня в образ кинопленки, которую механик перематывает, когда фильм окончен.

На самом деле все выглядит несколько иначе. Ирина мне объяснила, что время – в широком смысле Время, а не то, что мы с вами под этим понимаем, – следует рассматривать в виде потока некой субстанции, ну, допустим, чем-то напоминающей водяные потоки. И, как в горной реке, в нем масса струй, вихрей, водоворотов, заводей и омутов. И целая, в нашем понимании, вечность может оказаться лишь пузырем в одной из воронок на перекате. А какая-нибудь метагалактика – щепкой в стремнине. Впечатляюще звучит, не так ли?

А теперь к этому следует добавить, что их время – такой же горный поток, мчащийся навстречу нашему.

И вот если все это представить и допустить, то остальное уже проще. Существуя в своем противоположном времени и иной Вселенной, развиваясь на сотни тысяч лет больше нашего, они – эти инопланетяне, а точнее – иновселенцы и иновременцы сугубо усовершенствовались в познании природы, проникли в тайны времени и научились почти свободно использовать его в практической жизни и деятельности, не хуже, чем наши, скажем, гидротехники ту же воду во всем ее многообразии. А может, даже и лучше. Эйнштейн, говорят, пытался создать теорию единого пространства – времени – тяготения. А они, по словам Ирины, пошли на много порядков дальше. И если бы я мог хоть как-то осмысленно или хотя бы наукообразно изложить то, что услышал, то имел шанс претендовать на Нобелевку, как минимум.

Проникнув в столь невообразимые тайны естества, наши гипотетические сапиенсы вдруг осознали, что на пути их безграничного прогресса камнем преткновения обнаружилась какая-то необозримо примитивная цивилизация. И даже не она сама как таковая, а некоторые из нее следствия. По расчетам их теоретиков, историческая мировая линия (?) нашей цивилизации таким образом взаимодействует с их мировой линией, что в некий момент неминуема «хроноаннигиляция», которая поставит точку на их прогрессе, развитии и самом существовании. И, естественно, на нашем тоже, хотя для них, как я понял, этот факт имеет сугубо побочный интерес.

Вот примерно такие вещи она мне изложила в виде преамбулы. Впрочем, из ее рассказа я сумел вычленить, наверное, столько же, сколько сумел бы передать своим приятелям из двухчасовой беседы о научных и социальных проблемах сегодняшнего мира какой-нибудь средний интеллигент-гуманитарий Киевской Руси XI века.

Следует признаться, что я не только, а может, и не столько вникал в тонкости теории, как пытался понять, отчего с ней приключился такой сдвиг по фазе, женщинам, как правило, несвойственный. Но более всего я эстетически наслаждался. Потому что прямо перед собой, в каких-нибудь двух метрах, видел ее ноги, немыслимо изящные, прелесть которых она великолепно осознавала и безжалостно подчеркивала высоким разрезом юбки.

Как бы не замечая специфической направленности моего внимания, она продолжала излагать свою жуткую историю.

Единственный путь, который пришельцы нашли для спасения своего, а попутно и нашего мира, – искусственно искривить эти пресловутые мировые линии, как на железной дороге переводят стрелки, чтобы избежать столкновения встречных поездов.

– То есть, простите, – перебил я Ирину, – если я правильно улавливаю, они намерены вмешаться в нашу земную историю? – Меня, ей-богу, даже начал увлекать ход ее рассуждения.

– Да, совершенно верно. Вы быстро сообразили. Только самое главное в том, что сделать это можете именно и только вы, Алексей.

Это у нее хорошо получилось. Небрежно и вместе с тем категорично.

– Они в совершенстве изучили земную историю, философию и культуру, определили пути и способы поворота, но сами не могут произвести нужное воздействие.

– Эм-эн-вэ, – сказал я.

– Что?

– Да так, Азимова вспомнил. Минимально необходимое воздействие. Термин из романа «Конец вечности». Ситуация там похожая описана.

Она не читала, кажется, но кивнула. Помолчала, потом попросила сварить еще кофе. Меня эта просьба более чем устроила. Требовался тайм-аут хотя бы на пять минут.

Пока я помешивал сандаловой палочкой густую суспензию в турке, у меня появились кое-какие мысли, неясно только – уместные ли.

– Так вот, – продолжала Ирина, – они знают о нас все, но физически вмешиваться не могут. Нужна наша помощь.

– Странно… Зачем менять нашу историю? Она какая ни на есть, а привычная, родная. Пусть свою и меняют, – возразил я.

– Собственное время необратимо, – объяснила она, – их прошлое для них недоступно, а будущее неопределенно. Наше же прошлое – для них будущее, причем по другой координате, и они в состоянии переместить туда человека, где он и сделает то, что нужно. Они рассчитывают, что это сделаете вы.

– Все-таки я. Из миллиардов и миллиардов живущих и живших на Земле, каждый из которых, по вашим словам, для них равно доступен, – только я, и сейчас. Почему?

Я решил, как говорят шахматисты, обострить партию. И таким путем определить, до каких пределов это у нее зашло.

Она вздохнула:

– Ну, давайте снова обратимся к аналогии с поездами. Кто-то на одном поезде понял, что столкновение неизбежно. Но тормозов на этом поезде нет. По условию задачи. Остается одно – передавать сообщение о грядущей катастрофе по радио, надеясь, что некто, имеющий приемник, услышит сигнал тревоги, поверит в него, поймет, что нужно делать, затормозит свой состав, найдет и переведет стрелку… Считайте, что приемник оказался у меня. Но все остальное мне не под силу. Известно, что это можете сделать вы, но как мне вас убедить? А больше никто сигнал не принял. У кого-то приемника вообще нет, другой вместо аварийной волны слушает концерт по заявкам, третий просто не понимает язык, на котором ведется передача…

Спорить было просто не о чем. Или принимать ее вводную целиком, или отвергнуть. Как говорится, третьего не дано. Отвергать я не собирался изначально, но продолжать… У меня уже просто не было сил. Состояние мое напоминало такое, что бывает, когда целый день ходишь по достаточно большому музею. Вялость, отупение, безразличие…

Конечно, проще и приятнее всего было бы перевести наше слишком уж сложное общение в совсем иную плоскость. С любой другой женщиной я бы и не стал колебаться, ведь тот факт, что она здесь, уже сам по себе подразумевает все остальное. Но с Ириной так не получалось. Как говорят режиссеры, я просто не видел ее сейчас в этой роли.

И я впрямую ей намекнул, что на сегодня с меня хватит. Вопросов масса, но я не чувствую в себе достаточной ясности мысли, чтобы хотя бы грамотно их сформулировать, а не то чтобы принимать исторические решения. Надо отдохнуть. Она может остаться ночевать здесь, нимало не опасаясь за свою честь, либо, если таковое предложение чем-нибудь не удобно, я почту долгом сопроводить ее в любую точку города или далее…

Мой пассаж произвел на нее благоприятное впечатление, она даже улыбнулась, оценив тем тонкость моего обхождения.

– Спасибо, но я действительно лучше пойду домой.

Мы шли по пустынным улицам, в тумане неизвестно для кого оранжево светились высокие фонари, изредка с гудением, словно сторожевики в ночном море, проносились последние троллейбусы. Мы шли и говорили так, как говорят недавно познакомившиеся и почувствовавшие взаимную симпатию люди – обо всем сразу, будто спеша сказать и услышать как можно больше, не зная, представится ли еще такая возможность.

Она несколько лет назад окончила филфак МГУ, занималась творчеством Уайльда, кое-что переводила, фантастикой никогда не увлекалась и даже не интересовалась, как и большинство здравомыслящих женщин, для души читала в основном толстые журналы, книг, за исключением нужных для работы, не коллекционировала. По средам ходила в бассейн, а по субботам – в конно-спортивный клуб. Иногда – театр, реже – консерватория. Приличный, но довольно стандартный стиль и образ жизни женщины ее типа и круга. Никак не соответствующий сегодняшней ситуации.

Как бы между прочим, я спросил, не будет ли у нее семейных осложнений по поводу нашей с ней поздней прогулки.

– Я третий год не замужем, – спокойно сказала она, и я, чтобы скрыть радость, смешанную с некоторым удивлением, деликатно ушел от этой темы. С давних времен меня поражало, что женщины и девушки, на мой взгляд, неотразимые отнюдь не всегда счастливы в личной жизни. Умом я это понимать научился, а вот эмоционально – нет.

Под аркой на Большой Переяславке мы простились, договорившись о завтрашней встрече, совсем как в безвременно ушедшей молодости, и я с трудом удержался, чтобы по тем же традициям не попытаться поцеловать ее на прощание.

Я шел обратно по еще уцелевшим старым переулкам мимо Ботанического сада, по проспекту Мира, Садовой, Цветному бульвару, Трубной, курил не знаю какую по счету сигарету, ловил губами капли мелкого дождя, не спеша приводил в порядок эмоции и мысли.

Разумеется, все это можно и нужно считать приятным приключением, подарком судьбы, сведшей меня если не с «девушкой моей мечты», то уж, во всяком случае, с женщиной, наиболее отвечающей самым строгим категориям внешней привлекательности. И если не заглядывать слишком далеко вперед, и всем другим критериям тоже. А изощренные космогонические построения следует считать ее сугубо личным делом. Я сам не чужд тому, чтобы в подходящей компании потешиться мыслью, и не поручусь, что все и всегда понимают меня правильно. Так что «не судите, да не судимы будете». И на этом можно было бы и прекратить прения, если бы…

Как и для чего она меня нашла? Как сумела три раза за день перехватить на никому не известном и непредсказуемом маршруте?

Ей что, больше в Москве и поговорить не с кем? Рационального объяснения этим вопросам я дать не мог. Иррациональные же объяснения меня устраивали еще меньше, ибо иррационального не приемлю в принципе. Хотя бы потому, что тогда исчезает всякая возможность действовать адекватно обстановке.

Зато все это еще более усиливало мой к Ирине интерес. Ну ладно, предположим, что рано или поздно все объяснится… И будем с нетерпением ждать завтрашнего дня и дальнейшего развития событий.

…Она уже ждала меня у Сретенских ворот, как раз в

тот час, когда люди с улиц вдруг, как по сигналу, исчезают все разом и в городе становится неожиданно просторно, только светят радужными огнями витрины да с шелестом пролетают машины, мелькая белыми и красными огнями. Еще десять лет назад такого явления не наблюдалось, и Москва, как любой крупный город мира, до глубокой ночи кипела людскими водоворотами, а по улице Горького и вообще было не протолкаться. А теперь только одинокие прохожие попадались нам навстречу. При виде вполне обычной пары могли ли они представить, что не просто мужчина и женщина идут рядом, а осуществляют контакт две цивилизации, нет – даже две вселенные.

Говорили мы с ней на этот раз о вещах практических. Я, в силу ограниченности своего воображения и излишней начитанности, представлял вмешательство в историю слишком драматически. Вплоть до физического устранения каких-то значительных личностей, экспорта техники и технологии, еще чего-то столь же конкретного и впечатляющего, вполне в духе лучших образцов нашей и зарубежной фантастики.

Ирина же меня одновременно разочаровывала и успокаивала. Наша история, говорила она, и наша цивилизация выглядят такими, как есть, оттого, что в силу неведомых причин в ограниченном регионе Земли, а именно в Европе, вдруг изменились стиль и способ человеческого мышления. Люди стали по-иному смотреть на мир, иначе оценивать связь явлений. Возникли европейская психология и философия, вызвавшие развитие науки в нашем понимании, прогресс, научно-техническую революцию и так далее. Нигде больше ничего иного не произошло. Ни в Индии, ни в Китае, ни на американском континенте самые гениальные открытия и озарения не стыковались, не воздействовали друг на друга, не подкреплялись хоть какой-то общей теорией. Те же китайцы сотни лет жгли порох в фейерверках, но так и не догадались засыпать его в подходящую трубу, вложить какой-нибудь снаряд, хоть камень, и поджечь с другого конца… Ну и так далее. Значит, без европейского поворота в способе мышления мир был бы совсем другой, на наш никаким образом не похожий. Все было бы другим – и культура, и уровень материального производства, и психология. Лучше это было бы или хуже – совсем другой вопрос. Все остальные народы жили по-своему тысячи лет и не испытывали потребности в чем-то ином. Кстати, для наших пришельцев сама концепция так называемой истории – вещь совершенно чуждая. Да и на Земле история, как цепь взаимосвязанных событий, определяемых объективными законами, тоже чисто европейское понятие, в других местах имели место совсем иные мнения на этот счет. Вот и у тех (тут Ирина махнула рукой куда-то вверх и в сторону) и логика совершенно иная, и взгляд на то, что важно и что нет в жизни разумных существ, и даже представление о том, что это такое вообще – событие. И какие из этого события последуют причинно-следственные связи… Мы, к примеру, думаем, что цель постройки электростанции – снабдить энергией промышленность и граждан, а с их точки зрения гораздо важнее, что в освещенном городе ночью не видны звезды, следовательно, мышление его обитателей будет совершенно иным, нежели при регулярном тех же звезд созерцании…