Германская нация, какой она является в описании Тацита, не была соединением равноправных, различающихся друг от друга только личными качествами индивидуумов. В ней существовало разделение на сословия. Но эти сословия не были тесно замкнутыми кастами и не задерживали свободного течения жизни; они не основывались также на разнице происхождения, национальности, а выработались внутри народа, или это были чуждые элементы, принятые в народ и слившиеся с ним так, что не осталось никакого воспоминания о различии.
Настоящих сословий было три.
1. Благородные (эделинги, Adeliche) – nobiles.
2. Свободные люди низшего сословия (fraie, фралинги – курлы или керлы (ceorl)).
3. Зависимые (Hörige, liberti, liti); к ним нужно еще присоединить рабов (Servi, Knechti), положение которых было таково, что они представляют собой не столько сословие, сколько противоположность настоящим сословиям.
В Германии не было особенного жреческого сословия, и это составляет важную отличительную черту их быта.
Зерно народа, естественно, составляли свободные простолюдины, они получили впоследствии у различных племен различные названия (friling – y саксов, ceorl – y англов и т. д.). Рождение от свободных родителей давало свободу. Свободная женщина только от свободного мужа могла иметь свободных детей.
Это разделение сословий мы выводим из сличения слов Тацита с немецкими источниками. Указания же Тацита не совсем точны. Он говорит, например, что у германцев существовали рабы, но германцы обращались с ними не сурово; что они хотя и не имели собственной земли, но получали от хозяина, как римские колоны, участки, которые они обрабатывали, и за это обязаны были платить господам ежегодный оброк, состоящий из хлеба, скота и одежды. В этом и состоит вся их служба. Весьма редко рабов заковывали в цепи, били или принуждали работать через силу («verberare servum ас vinculis et opere coercere rarum» – Germ., 25).
Но тем не менее, прибавляет он, каждый господин в минуту гнева мог убить своего раба даже с истязаниями, и это всегда проходило безнаказанно («occidere soient, non disciplina et severitate, sed impetu et ira, ut inimicum, nisi quod impune est» – Germ., 25). Затем Тацит говорит о вольноотпущенниках, положение которых немногим отличается от положения рабов, за исключением нескольких особенных случаев, когда они, вступая в дружину короля, возвышаются до высших степеней силы в государстве. Тациту, очевидно, недостает слова (термина), и он в одном понятии «servi» смешивает различные степени зависимых отношений: литов (letus, litus, lazzi, lissi) – полусвободных (Hörige) с настоящими рабами-невольниками (Knechti – холопы).
Первые происходили, вероятно, от потомков первобытных обитателей средней Европы – кельтов или народов туранско-финского корня, которых германцы частью вытеснили оттуда своим напором, частью поработили, привели в зависимое состояние. Покоренные народы занимали рабское положение среди завоевателей, что видно из слов, выработавшихся у некоторых германских народов для обозначения понятия «раб»; например, у немцев в позднейшем языке «Sclave», то есть «Slave» – славянин, у англов «vealch» – валах и так далее.
Много спорили в науке о правах литов: были ли они свободными или нет. Но нужно сказать, что они не были ни тем, ни другим, а составляли особенное сословие, которое имело особые права и занимало особенное положение в общине. В отличие от рабов литы – не просто вещь, они пользуются правом личной неприкосновенности (в этом литы походят на римских вольноотпущенников) и их число увеличивается через отпущение рабов на волю. Литы владеют землей не свободно, но от имени какого-нибудь хозяина, которому обязаны известными службами и повинностями. У них не было законных брачных отношений (римск. connubium) с людьми свободными. На народных сходках, когда дело шло об их частных правах, они сами могли лично являться как истцы и ответчики, но в политических делах не имели никакого участия. Что касается настоящих рабов – холопов (Knechti), то они вполне бесправны, происходили от военнопленных, от людей, потерявших свою свободу в азартных играх (Germ., 24) или каким-нибудь другим способом. Впрочем, их, по всей вероятности, было немного; основная масса населения состояла из свободных.
Перейдем теперь к дворянству.
Что касается сословия благородных (эделингов, nobiles Тацита), нужно заметить, что об этом также поднималось много споров в ученом мире. Раньше и естественнее всего должен был возникнуть вопрос, каким образом появился у германцев в их первобытном общественном устройстве этот первенствующий класс и какое он мог иметь значение? В прежнее время сословию этому, действительно придавали первенствующее значение даже и в политическом отношении, но такое мнение никак не может быть основано, по крайней мере, на словах Тацита.
Если собрать, разобрать и сравнить все места, в которых Тацит говорит о nobilitas, то обнаружится тот факт, что, по мнению великого историка, это сословие пользовалось скорее почетом и уважением, чем какой-нибудь особенной властью, каким-нибудь выдающимся политическим положением. «Германцы избирают своих королей между самыми благородными, военачальников между самыми храбрыми. Власть этих королей не ограниченная и не самовольная; что же касается военачальников, то они повелевают скорее примером, чем властью («Reges ex nobi-litate, duces ex virtute sumunt» и так далее – Germ., 7)». «Когда все в полном сборе (на вече), – говорит он в другом месте, – король или старшина, смотря по летам и по благородству происхождения, держит речь к народу и заставляет слушать себя скорее силой убеждения, чем своей властью» («Мох rex vel princeps, prout aetas cuique, prout nobilitas, prout decus bellorum, prout facundia est, audiuntur, auctoritate suadendi magis quam iubendi potestate» – Germ., 11).
Из только что приведенных, а также из многих других подобных мест «Германии» можно заключить, что дворянство пользовалось почетом, уважением, авторитетом, но только не политической властью, на которую нет и намека. «Благородство рождения, заслуги предков могут сообщить достоинство вождя и внимание со стороны военачальника даже юноше» («Insignis nobilitas aut magna patrum mérita principis dignationem etiam adulescentulis adsignant» – Germ., 13). Из этого видно, что заслуги и благородство происхождения доставляли уважение даже вождя, но именно уважение, а не власть. Прежде Савиньи и теперь Зиккель доказывают именно власть благородных, приравнивая друг к другу выражения Тацита principes и nobiles, но это воззрение неверное, и Вайтц убедительно опровергает его.
Обращаясь к позднейшим известиям V и VI веков, мы находим там те же указания на высокое общественное положение дворянства, на то уважение, которым оно пользовалось.
В одном Саксонском законе7 говорится, что за один мизинец эделинга платится такая же вира, как за убийство простого свободного человека. У некоторых германских племен вира за убийство эделинга полагалась вдвое или втрое большая, чем вира за убийство простолюдина. Обычай свидетельских показаний на суде также служит доказательством преимущества дворянства; свидетельское показание эделинга имело больше веса, чем показание простолюдина. Эделинг мог говорить сам за себя, и суд довольствовался этим; между тем как простой свободный человек непременно обязан был для подтверждения своего слова представить несколько соприсяжников (conjuratores), которые должны были клятвенно подтвердить его показание.
Из всех этих источников и свидетельств можно вывести ясно и последовательно поставленное нами выше положение, что германское дворянство (nobilitas) пользовалось только преимуществами почета и уважения своих соплеменников и что не было никаких прав и привилегий политических, которые были бы специально присвоены этим сословием и которыми бы оно наследственно пользовалось. Нужно полагать, что этот почет был закреплен за благородными еще в глубокой древности. Эделинги – это старые роды, из которых обыкновенно выбирались короли, поэтому племя привыкло смотреть на них как на лучших носителей своих интересов, так как их предки в отдаленные времена, еще во времена великих первоначальных переселений, были вождями народа, стояли во главе отдельных племен или частей племени и еще тогда оказали племени великие услуги. Происхождение эделингов бывает даже облечено в форму мифических рассказов. Это древнее германское дворянство, основывавшее свои преимущества на чисто нравственном фундаменте, отнюдь нельзя смешивать с позднейшим служилым германским дворянством.
Положение и численность знатных дворянских родов было неодинаково у различных германских племен. У одних их довольно много, но у большей части – число благородных незначительно, а у некоторых племен даже совсем не упоминается о них. Так, например, у баваров было только пять знатных родов кроме герцогского рода Арнульфингов. В то же время франки, кроме рода короля, совсем не имели эделингов в историческое время. У готов было два дворянских рода: Амалы – у остготов и Балты – у вестготов. У саксов совсем нет королевской власти, но упоминается о довольно значительном числе знатных родов. Этот последний факт служит неопровержимым доказательством против воззрения тех ученых, которые утверждают, что эделинги именно члены королевского рода. Такое положение решительно не выдерживает критики. Сопоставление королевского рода с эделингами невозможно, потому что мы встречаем постоянные указания на существование дворянства там, где нет королей. Возражение, которое делается на это, что будто бы у таких племен, как саксы, прежде существовала королевская власть, но потом исчезла, а потомки королевского рода обратились в эделингов, также недостаточно: еще Тацит, первоначальный источник, указывает на то, что были племена, у которых и в его время не было королей.
Таким образом, сословие дворян в германском быте существовало, но не имело привилегированного политического значения перед свободными простолюдинами.
Древнегерманский быт был по преимуществу демократическим. Ни в первобытной Германии, ни впоследствии в V и VI веках не видим мы, чтобы одно сословие присваивало себе исключительные права, чтобы один класс политически преобладал над всеми остальными. Даже право носить оружие, – как известно, это был признак благородного происхождения в средние века, – в первобытной Германии не принадлежало одним эделингам. На вечевых собраниях германцы все присутствуют вооруженными. «Они не обсуждают, – говорит Тацит, – никакого общественного или частного дела иначе, как с оружием в руках» (Germ., 13). Право являться на народный сход вооруженными принадлежало всем свободным. Оно сохранялось долго в виде обычая в лесных кантонах Швейцарии (Швиц, Ури, Унтервальден, Люцерн), и там собирались односельчане или жители одной волости, одного округа до последних времен для обсуждения общих дел, непременно со своим старым заржавевшим оружием в руках. Между вечевым собранием и ополчением их не было даже особенного различия, что ясно доказывает то право носить оружие, которое простой крестьянин имел наравне со знатным эделингом. В случае необходимости войско составлялось из всех свободных совершеннолетних членов общины. Следует заметить, что в устройстве и распределении рядов этого войска родовые связи имели еще большое значение: родичи обыкновенно располагались вместе и составляли отряд. «Более всего возбуждает их храбрость, – говорит Тацит, – состав отрядов войска, которые не представляют случайного набора чуждых друг другу людей: они собраны из членов одной фамилии и родственников».[22]
Кроме этой общей массы войска, германские конунги, старшины и князья (главари) имели еще свою дружину, и наконец, сверх всего этого, каждое войско имело еще избранный отряд, который даже у народов, обыкновенно сражавшихся пешими, составлялся из конников. Каждый из них выбирал себе смелого и расторопного товарища-пехотинца, и таким образом отряд этот, в общей сложности равнявшийся 100 человекам, становился впереди войска, как его надежда, его главный оплот. В рядах этого войска смешивались и стояли друг возле друга знатный эделинг и беднейший простолюдин.
Эта равноправность сословий, этот исключительно демократический социальный строй объясняется отчасти самим экономическим бытом древних германцев.
Рассмотрим теперь несколько подробнее эту сторону германской жизни.
О проекте
О подписке