Новгород

Улицы Новгорода мощены дубовыми плахами с умом, мостники головами за каждое бревно отвечают. Если какое обветшает или прохудится, его тут же вон, это лучше, чем ноги ломать на негодном. И для снега, что тает весной, и для дождевой воды свои желобки в порядке содержатся. Но сейчас улицы завалены выпавшим ночью снегом. У дворов хозяева или их холопы уже расчищают сугробы деревянными лопатами. Молодцы новгородцы, с толком хозяйствуют! Спуски к мосту расчищены, чтоб сходить или везти что было удобно. Великий мост и впрямь немал, о семнадцати устоях, за которыми тоже тщательно следят. Мост разбирали, когда Добрыня пришел новгородцев крестить, потом пришлось восстанавливать. Сделали лучше прежнего, но память осталась. Зимой можно и по льду перебираться через Волхов, многие, кому до моста идти далеко, так и делают. Натоптаны дорожки через реку, наезжены. Торговый берег низкий, да и Софийская сторона невысока, там только Детинец на горе стоит, грозит врагу, если такой найдется, своими башнями. В Детинце городская скотница – казна, которую берегут, да хоромы епископские. От бывших княжьих Ярослав отказался сразу по приезде, не глянулись ему, не легли к душе. Себе он двор поставил на Торговой стороне. Новгородцам такое решение князя понравилось, поддержали.

Ярославу терем сложили каменный, так, чтоб двор примыкал к торговой площади. По другую сторону гостевые дворы иноземных купцов приткнулись – Варяжский, Свейский, многие другие. Вроде защиту у князя ищут. А чего ее искать: торгуй по справедливости, веди себя уважительно – новгородцы не обидят. В городе любым гостям почет и уважение, если те без злого умысла приходят.

Ярославу очень полюбился этот вольный город, который и себе цену знал, и гостей принять умел тоже. Хочешь торговать честно – милости просим в Новгород. А станешь обманывать – не видать милости на новгородском торгу! Стоило один раз нарушить данное слово, и купец лишался всяческого доверия, об этом знали и потому вели дела честно.

Понравилась и забота новгородцев о своем городе, каждый конец норовил у себя церковь поставить одна другой краше. И чтоб мостки выложены были лучше, чем у соседей, и чтоб парни на кулачках крепче других дрались. Только бои эти бывали до первой крови, стоило кому губу или нос расквасить, бой останавливался.

Сначала Ярослав дивился: шла стенка на стенку, а ни одного изуродованного или калечного не было. Оказалось, и здесь твердое правило: если дознаются, чьи люди виноваты, тот конец на год лишится права в праздниках участвовать. Большего позора, чем знать, что у тебя живет такой нарушитель, для кончанских старост не было. Честь своего конца берегли пуще собственного глаза.

В общем, нравился Ярославу этот город, а он сам нравился Новгороду. Потому как был любопытен, незаносчив, крепок, хотя и хром. Эта любовь к хромому князю останется у горожан навсегда, хотя много будет у них и стычек, и даже убийств! Зато свою «Правду» Новгород тоже получит от Ярослава, только уже киевского князя.

* * *

От Святополка из Турова приехал посланник. Тайно, чтоб никто не вызнал, а потому ему пришлось долго пробиваться к князю. Не потому, что Ярослав окружил себя охраной или был недоступен, а потому, что присланный боялся выдать кто он и зачем приехал. Но все же смог поговорить с глазу на глаз, как велено.

Князь с изумлением смотрел на то, как вспарывает подшитый низ своего кафтана человек, как достает оттуда смятый свиток и почти дрожащими руками протягивает ему. Но пробежав глазами написанное, вскинул их на гонца:

– Что на словах велено передать?

– Ничего, только отдать…

– Обратно поедешь?

– Если отпустишь, завтра.

– На что ты мне? – усмехнулся Ярослав. – Езжай. Ответ твоему князю сам дам.

Когда человек вышел вон, князь присел, все еще держа свиток в руке и крепко задумавшись. Послание было от Святополка, хотя… как он может быть уверен, что от него? Вместо печати оттиск какого-то перстня, то ли туровский князь побоялся свой след оставлять, то ли это чья-то подстава. Вот именно подставы и боялся Ярослав. Недругов много, а написанное в послании странно…

Святополк напоминал, что отец немолод и часто недужен. Привечает же больше Бориса, явно собираясь назвать наследником его. Но Борис по отчине и по дедине прав не имеет. Если и держать ему Киев, так только с согласия старших братьев.

Хотя и сказано не было, а понятно, что больше всех прав имеет сам Святополк. С этим Ярослав был согласен, он старший, да и рожден гречанкой скорее от старшего брата князя Владимира Ярополка, Киев должен быть его. Но у Святополка все западные земли.

Ярослав и без этого послания понимал, что оставь отец Киев на Бориса, и Святополк потребует своего. Зачем тогда советоваться с Ярославом? Но брат предлагал другое: загодя договориться о делении Руси! Мол, его по праву Киев и те земли, что под ним сейчас. Ярославу же Новгород и все, что за ним. А Борис с Глебом пусть остаются там, где сидят, – в Ростовских и Муромских землях. Это закрепляло то положение, что уже было и вполне самого Ярослава устраивало. Он прекрасно понимал, что держать Киев, сидя в Новгороде, не получится.

Через несколько лет князь столкнется с этой проблемой и действительно будет держать и Киев, и Новгород, по полгода проводя то там, то там. Но тогда в Киеве правил отец, а сам Ярослав еще не вполне справился с вольным Новгородом.

Он понимал, что Святополк прав, но принять такое, значило пойти против воли отца, а ведь именно его волей сам Ярослав поставлен на любимый Новгород. Да, князь Владимир собирался нарушить отчину и дедину, отдавая Киев своему любимцу, далеко не старшему сыну и, если честно, далеко не самому способному этот город держать.

Вот это и было главной бедой. Больше всего Ярослава мучило не то, что Киев будет не его, а понимание, что если завтра отца не станет и киевским князем будет Борис, то уже послезавтра под его стенами встанут печенеги, и кто знает, как повернет дальше.

А если Святополк? За ним придет его тесть, гнезненский князь Болеслав, объявивший себя королем. А Болеслав – это ляхи, которые тоже своего не упустят… И Ростовских земель с Муромом при Глебе не видать как своих ушей: либо отделятся, либо попадут в зависимость к Булгарии. Получалось, что Русь ныне держится только князем Владимиром, умри тот, и сыновья развалят ее по клочкам.

Где-то в глубине души он знал, кто способен удержать всю Русь крепкой рукой, но этого ответа боялся. Это означало пойти не только против отцовской воли, но и против старших братьев. Тогда война и разор русским землям. Святополк предлагал договориться загодя, вполне разумно и в его пользу.

Если бы князь Владимир при жизни переступил через свою нелюбовь к хромому сыну и назвал наследником его, кто знает, как повернуло бы. Вряд ли Святополк решился бы выступить против сильного Ярослава, которого поддерживал Новгород. Но произошло то, что произошло, Владимир не назвал наследника, при этом явно давая понять, что им станет Борис.

У Ярослава появилась мысль самому съездить в Киев и поговорить с отцом, открыто объяснив все и обещая не обижать ни Бориса, ни Глеба, ни кого-то из братьев. Почему он не посоветовался с Блудом на сей раз, не знал и сам. Нутром чуял, что это уже за пределами возможности кормильца. Князь и его заботы переросли Блуда.

От принятого решения полегчало. Лучше честно рассказать отцу все свои думы, и будь что будет. Что он сделает? Взъярится, накричит, но не посадит же в темницу? Князь умен, он должен понять, что Борис не сможет противостоять более сильным братьям. Во главе должен встать самый сильный. Если отец поймет и посадит в Киеве Святополка – так тому и быть, Ярослав подчинится, за ним останется Новгород.

Сделай Ярослав то, что задумал, кто знает, что было бы дальше. Но его закружили дела, решил съездить в Киев весной. А Святополку просто не знал, что ответить, потому пока тоже тянул.

* * *

Все старшие сыновья сидели по уделам, держали Русь. Князь мог бы и отдохнуть, но не получалось… Умерла горячо любимая княгиня Анна. Похоронив, словно осиротел.

А сердце ныло и ныло… И не только после тяжелых разговоров или дел, все сильнее тоска накатывала по вечерам, когда оставался в пустой ложнице один. Он везде один, любимые сыновья Борис и Глеб далече, а больше вокруг никого… При стольких детях Владимир был одинок.

Потому, когда нужный человек из Новгорода сообщил, что от Святополка к Ярославу был гонец с предложением заранее договориться о разделе Руси, стало совсем тошно. Весь день князь Владимир не мог ни с кем разговаривать.

И вдруг у него появилась совершенно неожиданная мысль. Сыновья делят за его спиной Русь оттого, что считают отца ни на что не годным стариком? Он им покажет на что годен! Пришло решение… жениться! Да, жениться на молодой девушке чинным браком и даже родить детей!

Эта придумка настолько заняла мысли князя, что он напрочь забыл обо всем остальном, и о своем больном сердце тоже. Твердо решив жениться, Владимир принялся размышлять, на ком. Греческая царевна у него уже была. Полоцкая княжна тоже. И чехиня была. И болгарыня. И русская боярыня. И даже монахиня-расстрига. Оставалось обратить взор на запад. Но о ляхах и думать не хотелось после неприятностей от Болеслава. А если сосватать кого-то из родственниц Оттона? О том, пойдет ли за него, уже имевшего внуков, молодая знатная девушка, почему-то не думалось, слишком сильна Русь, чтобы бросаться таким женихом, пусть даже и в возрасте.

В таких вопросах, как женитьба или просто завоевание женщины, князь никогда не тянул, решено – сделано. Сыновья с изумлением узнали о новом браке своего неугомонного отца. И чуть позже о том, что новая мачеха понесла! Вот вам и старый князь!

Предслава писала брату в Новгород:

– Новая мачеха Адиль моложе не только тебя, но и меня! Сколь княгиня Анна была бледна и тоща, столь эта румяна и пышна. Дети не заставят себя ждать. Кажется, мачеха уже непраздна, хотя как разглядеть? Пухлая, точно булка, высаженная из печи. И квохчет как наседка.

Ярослав хохотал:

– Князь решил всем доказать, что его силы на ложе неиссякаемы? Пусть старается. Пусть лучше воюет с женщинами, чем со своими сыновьями!

Это было жестоко, но справедливо.

И снова сыновья разделились. Святополк и Ярослав посчитали это блажью, недостойной великого князя, Святославу, как всегда, все равно, Мстислав посмеялся над чудачествами престарелого отца, только Борис и Глеб порадовались за него, приветствуя новую мачеху.

А новая княгиня оказалась действительно плодовитой, быстро понесла и родила дочку. Назвали Добронегой, а крестили Марией. Ее судьба сложится удивительно, через много лет Ярослав выдаст младшую сестру замуж за польского короля Казимира.

* * *

А потом в Киеве произошло что-то непонятное и страшное этой самой непонятностью. Князь Владимир вызвал к себе Святополка с женой и… посадил их в темницу. Их и еще священника княгини Рейнберна, каждого в свою, где бедолага священник быстро окочурился!

Вести до Новгорода доходят с опозданием. Когда Ярослав узнал, ехать к отцу с разговорами было поздно. Он ужаснулся: неужто Святополк поговорил начистоту?! Но тогда следующая очередь за самим Ярославом, небось, старший брат рассказал о своей попытке с ним договориться.

А тут еще новгородские бояре под руку: к чему платить две трети дани Киеву, если защиты от него никакой, кто хочет в Ладоге хозяйничает! В Варяжском море и впрямь полный разбой, купеческие корабли грабит всякий, кому по пути попадутся, сами гости грозят прекратить возить товары к свеям или норманнам. И на Ладогу то и дело набеги. Держать в ней новгородскую дружину? Для такой крепость нужна хорошая, да и почему Новгород должен все сам делать, а дань Киеву отправлять?

– Чего хотите?

– Варягов надобно нанять, чтоб нашу Ладогу да ладьи охраняли!

– На варягов деньги нужны, и немалые.

– А вот Киеву не давай, на них и наймем!

Как ни крутил Ярослав, выходило, что новгородцы правы. Киев только дань берет, не давая взамен ничего. Но перестать платить означало отделиться – этого князь тоже не мог не понимать. И все же…

После вести о заточении старшего брата Ярослав решился.

* * *

Новгородцы когда-то попросили себе Владимира, потому как были совсем без князя, а сейчас у них есть свой. Сильный, умный, даже хитрый Ярослав. Новгороду нравился такой князь, и город готов поддержать его в отделении от Киева! Беседа закончилась тем, что тысяцкий Ярославу так и сказал:

– Город за тебя, князь! В обиду супротив Киева не дадим! Только, когда в Киеве сядешь, не забудь, как твой отец забыл, про помощь новгородскую.

У Ярослава раскрылся рот от изумления, он говорил только про отказ от дани, а горожане решили, что князь против Киева выступает? Так далеко его мысли не шли, вернее, шли, но совсем тайно, ни с кем не делился. Но возражать Ярослав не стал, сделал вид, что не понял. В это тысяцкий не поверил, с умом Ярослава мало кто может поспорить, потому знал Якун, что все князь понял, а что говорить сразу не хочет, так на то, видно, свои причины.

По первой воде к Олаву Харальдсону и на варяжский Готланд поплыли посланники с приглашением варягов на службу к новгородскому князю. Желающих нашлось много, хотя и знали, что новгородский князь серебра на ветер не бросает, скуповат, но лучше уж скупому князю служить, чем совсем никакому.

* * *

А в Киеве князь Владимир тоже не сразу решился на заточение старшего сына с женой. Он знал, что Святополк в сговоре с Болеславом. За Туровским князем стояла вся его земля, да и среди других земель Руси сторонников немало. Многие города обижены Киевом, в стольный град издавна идет большая часть повоза, туда оттекают люди, великий князь забирает в дружину сильнейших, лучших. Киев стягивал на себя торговые пути, ослабляя другие города. Соперничать с ним мог только Новгород, но и тот все чаще против князя Владимира, и сидит там сильный Ярослав…

А теперь вот принесли весть про сговор двух братьев, будто от Святополка тайно был гонец к Ярославу. Им не о чем сговариваться, сидеть вдвоем на киевском столе не станешь, это не времена Аскольда и Дира. Владимиру бы позвать Ярослава и поговорить, но он решил начать со старшего, опасаясь, как бы тот, прослышав про приезд в Киев Ярослава, не принял свои меры.

Святополка вызвали в Киев под предлогом, что отец хочет земли загодя поделить меж сыновьями. С князем вызвалась ехать и его жена, а с ней священник Рейнберн, надеявшийся повлиять на Владимира своими советами.

Вот уж кого меньше всего хотелось слушать киевскому князю, так это советчиков Болеслава! Он долго приглядывался и к самому Святополку, пытаясь понять, насколько тот опасен. Туровский князь, не обнаружив в Киеве никого из братьев, осознал, что его обманули, но, не поговорив с отцом, уехать не мог, да это был бы побег, а за ним следили ежеминутно.

Может, князь Владимир на это и надеялся? Неизвестно. Только как ни тянул, а говорить пришлось.

– Зачем Рейнберна при себе держишь?

Святополк пожал плечами:

– Он с княгиней Мариной из Гнезна приехал. Ее духовник, как могу запретить?

Глаза князя блеснули недобрым светом:

– Болеславу все про тебя доносит?

– Пусть, я ничего плохого не делаю. – Хотелось возразить, что и киевских соглядатаев при нем немало, но смолчал, ни к чему зря злить князя, его пока сила. Пока…

– С Болеславом дружишь?

– Как не дружить, тесть он мне.

– А с Ярославом о чем сговаривались? Думаешь, не ведаю о твоем к нему посланнике в Новгород?!

Откуда было знать Святополку, что только это и известно князю Владимиру – что посылал он к брату в Новгород, а о чем посылал, никто не знал. Спроси князь Владимир иначе, просто поинтересуйся, о чем сносился туровский князь с новгородским, Святополк честно ответил бы, может, все и обошлось бы. Но глаза старого князя смотрели в глаза пасынка так, словно норовили вывернуть наизнанку его душу. Внутри у Святополка всколыхнулось все нехорошее, что копилось столько лет с самого рождения. Долго копилось, всю жизнь, зрело и вызрело. Вскочил, метнулся по горнице, в которой вели беседу, зашипел точно гусак на дворе:

– Мой Киев, по праву мой! Я за князем Ярополком, моим отцом, тобой убитым, Русь взять должен был. А ты не только меня принадлежавшего по праву на много лет, что сам в Киеве сидишь, лишил, но и теперь Бориске отдать хочешь?!

Святополк словно забыл, что говорит с великим князем, воспитавшим его как сына, что в его власти, что и возрастом ему в сыновья годен, что назван сыном еще до рождения. Говорил то, что много лет не давало покоя, о чем много лет думал.

– Не одного меня обходишь, князь, таким решением, и своих сыновей обижаешь. Перед Борисом старших много. Ярослав, Мстислав, Святослав…

Видя, что князь Владимир смотрит на него широко раскрытыми глазами, видно, не ожидал, что рискнет пасынок такие речи вести, Святополк вдруг остыл. Чуть устало добавил:

– Плохо ли, чтобы мы загодя с Ярославом свои наделы определили? Ему Новгород, мне по праву Киев…

Договорить не успел, лицо князя перекосила гримаса гнева:

– Вы… за моей спиной… Русь делить?! Я ее собирал! Я ее крепил и оборонял! Я!.. И отдам, кому пожелаю!

Глаза метали молнии, изо рта брызгала слюна, голос сорвался почти в хрип. Страшная боль сжала сердце, не хватало воздуха, губы посинели. Святополк кинулся к нему, стараясь поддержать. Как бы ни ненавидел он убийцу своего отца, но не помочь сейчас не мог. Не в силах ничего произнести, Владимир только оттолкнул эту руку, разрывая ворот рубахи, добрался до двери, потянул на себя и почти вывалился в переход. Стоявший у двери гридь бросился на помощь, кликнул еще людей. Святополк услышал только, как князь Владимир прохрипел, видно, указывая на него:

– В темницу! И его княгиню… и священника! Всех врозь… И не… вы… не выпускать… без… меня…

Приказ выполнили, в тот же день Святополк, Марина и Рейнберн сидели взаперти врозь. Посадить их прямо в узилище не решились, но держали под крепкими запорами, дожидаясь новых распоряжений князя. Кормили, правда, из княжьей кухни, все трое ни в чем отказа не знали, кроме одного – к ним никого не подпускали.

* * *