– Можешь использовать, Алексей Петрович, мне не жалко, я таких слов еще много знаю. Однако, давай ближе к делу. Разговор мы начали. Кто я, ты теперь знаешь. Ну и мне про тебя немало известно. О чем ты хочешь поговорить, если конечно, тебе можно с ведуном общаться?

Император помедлил, костяшками худой, но твердой руки, легонько ударил по столу и произнес:

– С колдуном общаться грех, но я его отмолю. Меня интересует несколько вопросов. Ты на них ответишь?

– Разумеется, а иначе бы я здесь не находился.

– Скажи, Никифор, откуда ты узнал, что Ромодановский и Шереметев просчитались, и Меншиков их опередил?

– Колдовство. Летучие мыши нашептали, что скоро законному наследнику престола Российского худо придется.

– Врешь?

Алексей поймал мой взгляд, я с удовлетворением отметил, что дух у молодого императора крепок и, дождавшись, пока он первым отведет глаза, ответил:

– Вру. Агентура у нас хорошая, как среди слуг, которые вельмож обслуживают, так и во дворцах царских. Давай следующий вопрос, а эту тему отставим в сторону как несущественную.

– Ладно. Тогда, может быть, ты скажешь, откуда про Евфросинью Фролову узнал?

– Видение из будущего было, и это правда. А ты все же нашел свою половинку?

– Нашел, и ты оказался прав, Никифор. Это моя девушка, – Алексей помедлил, и продолжил расспросы: – Ты знал, что все так случится, и что я смогу власть взять?

– Зряшный вопрос. Когда мы с тобой в Коломенском разговаривали, я сказал, что все в твоих руках, так что сам смотри. Если бы ты промедлил, сейчас бы тебя черви или рыбы догрызали, а мне пришлось бы рубиться против русских солдат. Нет предопределения, а есть возможности, и твоя задача, как императора, выбрать для своего государства и народа самые наилучшие, не оглядываясь на интересы иноземцев, дворян и духовенства, симпатии которых очень недолговечны.

– Это да, – Алексей тяжело вздохнул. – Все чего-то хотят и многое обещают. Однако выполнять эти обещания никто не торопится. Теперь мне понятно, как нелегко было покойному батюшке. Особенно иностранцы наседают.

– Датчане с англичанами? Наверное, требуют возобновить войну против шведов, которые сейчас на германские берега высаживаются?

– Они самые, – император посмотрел на меня, вновь не выдержал взгляда и спросил: – Никифор, почему тебе хочется верить?

«То, что люди мне верят, это понятно, не даром я своим направлением выбрал Слово, мастерство понемногу растет, но Алексею этого знать не надо», – промелькнула у меня мысль.

– А это потому, что я не о себе беспокоюсь, и не о собственном благе, а про наши народы думаю, Алексей Петрович.

– И поэтому вы отделяетесь?

Мой собеседник еще больше погрустнел и я его подстегнул:

– Вот и сделай так, чтобы нам самим под крыло империи вернуться захотелось. Сможешь ведь, если правильно себя поведешь. А что отделились, на это много причин было, и ты, Ваше Величество про них прекрасно знаешь. Не хотим мы быть рабами, не желаем этого, и пока на Руси крепостное право, нам всегда будет не по пути.

– Ты предлагаешь мне упразднить крепостничество?

– Да.

– Это невозможная утопия. Мы не Европа.

– В том-то и дело, что мы не Европа. Сейчас невозможно отменить рабство, понимаю это. Однако, что будет через десять лет твоего правления или через двадцать? Повторяю, все в наших руках и если ты поставил перед собой цель – иди так далеко, насколько духа и сил хватит.

– Смогу ли?

– Отчего нет? Ты наследник Петра, у тебя такой же ум и такая же кипучая энергия, но ты к народу жалостливей и нужды его больше понимаешь. И оттого ты совершенно иной, и сможешь сделать больше, чем твой батюшка.

– Никифор, а поехали со мной? Советником тебя сделаю, и будешь ты при мне, как Брюс при батюшке. Не бойся, церковь тебя не тронет, я заступлюсь.

Ожидая ответа, Алексей подался чуть вперед, но я был вынужден его разочаровать:

– Нет, Алексей Петрович, не получится, и на это несколько причин. Во-первых, мой дом здесь. А во-вторых, пример с Брюсом неудачен. Он астролог и алхимик, а это хоть и грех для христиан, но допустимый. Так что если я окажусь в Москве, от инквизиторов меня даже твое монаршье слово не спасет. Кстати, Ваше Величество, а что ты с мятежниками сделал?

Император помедлил и сказал:

– Меншиков выдал все украденные деньги и отправлен на Соловки. Брюс сослан воеводой в Пустозерск на Печоре, и теперь на звезды вместе с самоедами смотреть станет. Екатерина ждет ребенка, а когда родит и оправится, сразу же отправится в монастырь, тот самый, где моя матушка находилась. Канцлера Головкина оштрафовал и на месте оставил. Дьяка Автонома Иванова лишил всего, что он имел, и в солдаты определил. Остальных изменников, кто помельче, в Соль-Камскую отправил и еще дальше. Пускай прощение зарабатывают. А так-то все воруют, даже Шафиров, который эти переговоры организовал, и Шереметев, и адмирал Головин. Кругом ворье. Однако других людей у меня нет, вот и приходится только особо зарвавшихся наказывать.

– Князя Матвея Петровича Гагарина забыл, бывшего московского коменданта, а ныне воеводу сибирского.

– А он что натворил?

– Пока еще ничего, но вскоре начнет ясак от сибирских инородцев половинить и в торговые караваны на Китай свои товары добавлять.

– Сгною, подлеца! Совсем недавно его губернатором Сибирской земли назначили, а он уже о воровстве промышляет.

Государь-надежа ударил кулаком по столу, но буйствовать не стал, быстро успокоился и я заметил:

– Изменился ты, Алексей Петрович. Очень изменился.

– Не мудрено. Кругом такие люди, что чуть расслабься и съедят.

В это время за пологом зашуршало, и в павильоне появился еще один человек, широкоплечий приземистый крепыш, который посмотрел на меня словно на врага народа. Насколько я помнил, это дьяк Мухортов, начальник императорской охраны и верный человек князя Ромодановского.

– Государь, – Мухортов поклонился, – срочная депеша от генерала Репнина.

Мой собеседник обернулся и спросил дьяка:

– Что в ней?

– Ваше Величество, здесь посторонние.

– Этот посторонний побольше нас с тобой знает. Впрочем, – Алексей снова посмотрел на меня, – может быть, ты расскажешь, о чем пишет генерал?

Прикинув ситуацию, я ответил:

– Армия Репнина сейчас стоит в Полоцке и Могилеве, и раз депеша спешная, значит, она касается западной границы. Думаю, что Станислав Лещинский требует от Репнина покинуть территорию Речи Посполитой и желает получить деньги за пребывание русских войск на его территории.

– Мухортов, это так?

– Да, Ваше Величество, – с трудом, выдавил из себя дьяк.

– Выйди!

– Но…

– Мне повторить свое приказание!?

– Никак нет, государь.

Дьяк покинул нас, и молодой император спросил:

– Можешь что-то посоветовать?

– Могу, только ведь ты сам все видишь и верное решение уже принял.

– И все же, хотелось бы тебя услышать.

– Ладно, слушай. Армию Репнина отведи к Смоленску, а денег Лещинскому ни рубля не давай, перетопчется. Конечно, он станет войной грозиться и шведами тебя пугать. Только Карлу Двенадцатому не до него, и восемь тысяч солдат из корпуса Крассова, которые Лещинского охраняли, скорее всего, уже покидают Речь Посполитую и уходят в Померанию. А сам по себе король Станислав никто и звать его никак. Шляхта на войну против России не подпишется и страна разорена. Так что максимум неприятностей от ляхов – это набеги и провокации, но Репнин, если ему хвоста накрутить, с этим разберется.

– Как у тебя все легко и красиво получается.

– А чего мне суетиться? Окончательное решение все равно за тобой, так же как и ответственность.

– Верно. – Алексей встал и, кивнув в сторону своего лагеря, спросил: – Может быть, все-таки со мной?

– Нет, Ваше Величество, ты сам по себе, а я сам по себе. Но если тебе понадобится помощь, а я смогу помочь, ты знаешь, где меня найти.

Император Всероссийский протянул мне правую ладонь, и я ее пожал. Рукопожатие вышло по-мужски крепким, еще один явный признак того, что на Руси появился приличный государь. Затем, не говоря лишних слов, мы раскланялись и одновременно развернулись на выход. На ближайшее десятилетие у каждого свой жизненный путь, а пересекутся наши тропки или нет, того мне знать не дано.

Я вышел из павильона и полной грудью вдохнул свежий ветерок, который прилетел с верховьев Дона. Как там пелось в песне группы «Сектор Газа», которую любил слушать сосед Богданова? «Классно если, здоровый ты и сильный бугай, повалялся, погулял по травке, и бухай». Конечно, бухать у меня потребности нет. А вот насчет всего остального песня права – жизнь хороша и жить хорошо. Особенно если ты молод, здоров и горяч.

Тем временем началась уборка павильона. Охрана с обеих сторон стала покидать посты, и я обратил внимание, как неслась служба у наших воинов и у русских гвардейцев. Как я уже говорил, на страже стояла рота преображенцев и сотня пластунов. Однако в самом начале царские офицеры были удивлены тем фактом, что рано утром возле павильона находилось всего пятьдесят человек вместе с пятью есаулами. Весь день они втихую посмеивались над этим, мол, казаки не могут сотню справных бойцов набрать, и потому выставили на стражу вполовину меньше воинов, чем изначально заявлено. Теперь же, когда переговорный процесс окончен и дело к вечеру, их улыбки исчезли, ибо оказалось, что вся пластунская сотня находилась на месте. Вот только на виду всего пятьдесят казаков, а другие пятьдесят стали появляться лишь в самом конце мероприятия.

Прозвучали команды есаулов и начали подниматься целые пласты дерна и травы, а затем из-под земли появились до зубов вооруженные пластуны, которые сутки просидели в засаде и никто не смог их обнаружить. Как говорится, на лицо две военные системы. Одна рассчитана на жесткую дисциплину, а другая на эффективность и сохранение жизни бойца. Преображенцы в парадной форме стоят на виду, надраенные штыки на солнце сияют и богатырская грудь колесом – все как положено, идеальные мишени. А казаки все это время их на мушке держали и были готовы к тому, что придется придти на помощь своим атаманам. Вот так вот…

В Козлов я вернулся вместе с пластунами и застал в городке необычайную суету. Понятно, что армии готовятся к возвращению домой. Следовательно, должны заниматься сбором имущества и комплектованием обозов. Но все равно, что-то было не так, и никто не мог сказать ничего конкретного. Люди знали, что все атаманы и представители независимых государств собрались на экстренный сход и это не к добру.

В общем, получить достоверную информацию можно было только непосредственно от должностных лиц, и вскоре я оказался в доме князя Воротынского, бывшего Козловского воеводы. Оставил Будина во дворе, прошел в терем и в большой горнице застал наших самых важных верховодов, которые о чем-то спорили.

Само собой, в разговор я встревать не стал, не по чину. Поэтому остался у дверей и спросил Василя Чермного, который находился здесь же:

– Василь, что случилось?

– В Астрахани беда. Город снарядил торговый караван к персам и направил его в Ардебильский домен. Добрались хорошо, остановились в портовом городке Астара, и торговля вроде бы пошла. А тут местный сатрап узнал, что Астрахань независимый город, на товары позарился и приказал все отобрать. Купцы и солдаты из охраны, ясное дело, в драку кинулись, и городским воякам сопротивление оказали. Первые пару приступов на порт и на склады отбили, но когда армия подошла, не сдюжили. Короче говоря, персы половину наших людей положили, почти сто семьдесят человек. Другая половина порт подожгла и морем домой ушла. Это война.

«Вот тебе и независимость, – подумал я в тот момент. – Только из одной войны выбрались, как в другую влезли. Попроще, конечно. Ведь персидские туфенгчи и гулямы, далеко не русская пехота и драгуны. Но тоже не в радость, так что драться все равно придется всерьез».