Ведь отец твой, слышал я, помнится, полтавский помещик.
– По званию своему – помещик, по призванию же – актер и драматург.
– Скажи, пожалуйста! Что же он сочинил такое?
– Две комедии.
– Никак в себя приходит? – заметил Орлай. – Николай Васильевич, голубчик! Как вы себя теперь чувствуете?
– Как завороченный внутрь дикобраз, который проглотил ежа, – отвечал Гоголь, по-прежнему не открывая глаз.
Мы все тут и без того знаем, что баллада ваша из рук вон плоха. Но чем плоше, тем лучше: и нам-то веселее, и вам здоровее; как осмеют вас всенародно, так узнаете, по крайности, цену своему непризнанному стихотворству.
Как ни плохи мои стихи, но смеяться над ними я никому не позволю… – дрогнувшим голосом проговорил Гоголь и, с шумом отодвинув стул, стремительно вышел вон из комнаты.
Стыдно, стыдно, молодой человек! Вам и имя-то при крещении как бы нарочито дано классическое: Нестор. А вы нашим бессмертным классикам – Ломоносову, Сумарокову, Хераскову – предпочитаете кого? Бог ты мой! Какого-то мальчишку, недозрелого выскочку