Глава 4

Раздражённо закрыв книгу, Алекс придержал страницу пальцами. Ну невозможно читать, когда так трясёт! Буквы прыгают перед глазами, строчки разбегаются, а голова от такого чтения разламывается.

Дама, сидящая напротив выразительно уставилась на попутчика, еле заметно ткнув локтем сидящую рядом товарку. Алекс предпочёл не заметить взглядов и снова открыл томик. Пусть даже читать невозможно, но развлекать скучающих дам? Увольте.

Будь они хоть немного умны и чем-то интересны, но нет. Попутчицы, как назло, попались на редкость невыразительные, серые, и при этом с раздутым самомнением.

Постоянно отвешивать вымученные комплименты давно увядшей (скорее даже никогда не расцветавшей) красоте, смеяться над заплесневелыми шутками и сохранять любезно-восторженное выражение лица? Пусть лучше рассказывают, что ехали с совершенно невоспитанным хамом. Благо, попаданец немного обтесался в девятнадцатом веке и знал, что его невнимание к женщинам пусть и не совсем прилично, но за рамки не выходит.

Путешествие не заладилось с самого начала – сперва в попутчики достался молоденький священник-лютеранин с блеклыми глазами фанатика, разговаривающий цитатами из Библии, да на повышенных тонах. Благо, хоть супруга священника, сильно смахивающая на рыбу специфическим лицом и глазами навыкате, молчала, вздрагивая при каждом резком движении мужа.

Отмолчался, хотя цитаты, коими священник встречал всё мало-мальски интересное, проплывающее за окнами, раздражали донельзя. Особенно шизофренические утверждения фанатика, что это знаки, и они повсюду. Тот самый случай, когда человек беседует с Богом, и Бог ему отвечает^[36].

Потом сел чересчур дружелюбный коммивояжёр с лишним весом, от которого несло застарелым запахом пота и сильно воняло изо рта. Причём сильно – это по меркам девятнадцатого века, где подобным мелочам не придают особого значения. Окно не открыть, ибо угольная пыль из топки воняет не менее резко, вызывая раздирающий лёгкие кашель, и оседая вдобавок на лице и одежде.

Теперь вот две молодящиеся дамы, возвращающиеся из поездки к дальней родне. Избыточно надушенные, чтобы перебить запах пота, одежды постоянно шуршат, этот мерзкий жеманный смех, отточенный ещё в третьесортной частной школе для девочек. Алекса передёрнуло.

Уйти некуда, каждое купе по сути – отдельная ячейка с дверью наружу, этакие каретные экипажи, сцепленные один с другим. Свои достоинства в этом есть, наверное. Но попаданец бы предпочёл ехать в самом занюханном плацкарте РЖД, с неработающим сортиром, дембелями и цыганским табором, чем в вагонах первого класса, образца пятидесятых годов девятнадцатого века.

Железные дороги в Европе имеют более узкую колею, чем русские или американские, отчего вагоны трясёт заметно сильней. Короче рельсы, стыки подогнаны не так тщательно, как в двадцатом и двадцать первом веке. Много мелочей, и к сожалению, сплошь неприятных.

Теперь попаданец прекрасно понимает, что значить устать с дороги. Душу вымотает такая поездка! Право слово, легче провести столько же времени в седле!

– Подъезжаем, Эльзас, – Глянув в окно, выдохнул с облегчением Фокадан, вскакивая с набитого конским волосом сиденья – весьма неудобного, к слову, – пойду разомнусь. Дамы…

На плиты перрон Алекс соскочил, как только поезд остановился, и как оказалось – зря. Клуб угольного дыма, выпущенный напоследок из паровозной топки, заставил закашляться, негромко ругаясь и сплёвывая угольную пыль.

Почистившись с помощью услужливого носильщика щёткой и влажной тряпкой, дав тому на чай мелкую монету, Фокадан отправился в привокзальный туалет, а затем в ресторан при станции. Стоять будут больше двух часов, есть время подзаправиться.

В девятнадцатом веке рестораны при вокзалах не тошниловка с неоправданно задранными вверх ценами, а лицо города. Отменное качество гарантировано, даже торговцы пирожкам и прочей снедью для простонародья из вагонов третьего класса, проверены и перепроверены. Всё свежайшее и вкуснейшее.

Отдав плащ и шляпу гардеробщику, Алекс прошёл вглубь помещения, отделанного с большим вкусом. Строгие, лаконичные обводы мебели, белоснежные скатерти на столах, картины с натюрмортами и пасторальными пейзажами на стенах, шахматный рисунок пола составлен из плашек разных пород деревьев. С десяток больших фотографий вокзала и города у входа, дабы посетитель мог совершить мысленную экскурсию, не покидая уютного помещения.

– Чего-нибудь сладкого, – садясь на стул, устало попросил материализовавшегося немолодого официанта с одутловатым лицом.

– Яблочный штрудель у нас сегодня особенно удался, – доверительно сказал официант надтреснутым баском, чуточку наклонившись и забавно шевеля пышными седоватыми усами с лёгкой желтизной, – повар прямо-таки сам себя превзошёл. А потом – чудесные пирожные на меду с орехами. Персидский рецепт, очень интересный вкус. Господа все в восторге, а многие дамы так и рецепт спрашивают. Необыкновенное лакомство!

Благосклонный кивок.

– Чаю или кофе подать? Может, покрепче чего?

– Чаю, – жестом и гримасой показывая неуместность чего покрепче, – Зелёный есть? Покрепче.

– О, вы ценитель! – Восхитился официант, исчезая.

Штрудель и вправду оказался выше всяких похвал. Что-что, а готовят в девятнадцатом веке прекрасно. Никаких перекусов на бегу, никаких полуфабрикатов. Хорошая кухня – предмет особой гордости хозяйки.

– Извините, месье, – снова неслышно возник официант со смущённо-виноватой физиономией, чуточку напоказ теребя переброшенную через руку снежно-белую салфетку, – вы позволите одному почтенному господину присоединиться к вам за столом?

– Разумеется.

– Благодарю, месье, извините за беспокойство.

Грузный молодой мужчина с рваным, плохо зажившим шрамом на скуле и массивной тростью, тяжело сел, отставив больную ногу в сторону.

– Благодарю, герр…

– Смит. Алекс Смит.

– Френсис фон Страу.

Настроения разговаривать не было ни у кого, так что обменявшись дежурными фразами о поездке, ели молча. Алекс покончил со штруделем и пирожными менее чем за полчаса, как бы ни растягивал время.

Он так и не проникся местными привычками сидеть за столом часами. Представители хороших семей тратят просто неимоверное количество времени на еду. Минимум сорок минут на завтрак, полтора часа на обед, два-три на ужин, ещё всякие там чаепития и перекусы. Именно минимум, порой за столом проводят большую часть светового дня.

Понятно, что за столом люди не столько едят, сколько общаются, решают какие-то вопросы. Да и развлечений в девятнадцатом веке по большому счёту очень немного, хорошая еда и алкоголь в этом списке на первых позициях. Но всё равно, неужели нельзя проводить время с большей пользой?

Те, кто может себе это позволить, едят очень много, но что странно – по-настоящему толстых людей почти не встречается. Правда, это не мешает каждому второму маяться от болезней желудка или кишечника, да и несварение считается чем-то совершенно естественным. Касторку регулярно употребляет почти каждый хроноабориген, некоторые прямо-таки у лошадиных дозах.

Избыточным весом обладает большинство представителей среднего и высшего класса, но толстяков весом от полутора центнеров и выше попаданец не встречал ни разу^[37]. Может, правду говорили, что толстеют не только от калорий, но и от добавок в пище?

От безделья Алекс прошёл по вокзалу, прикупив сувениров и оценив строгую красоту здания и прилегающей площади, заботливо выложенной гранитной брусчаткой.

– Очень, очень недурственно, – вслух проговорил он на немецком, оглядывая лаконичную архитектуру, великолепно вписанную в пейзаж.

– Местный уроженец проект создал, – доброжелательно отозвался жандармский^[38] офицер, оказавшийся неподалёку.

– Талантливый архитектор, – поддержал разговор Алекс.

– О! Вы не поверите, но это обычный учитель гимназии, преподающий латынь!

– В самом деле?

Завязался разговор, в котором офицер попытался прощупать немного попаданца, но услышав имя Алекс Смит, быстро остыл и вежливо откланялся.

Размолвка Франции с Пруссией сказалась на политике государств, ведены взаимные санкции и ограничения, но пересекающих границу пассажиров почти не трогали. Времена сейчас такие, что состоятельный человек может спокойно перемещаться по Европе с оружием, и ни одному таможеннику, жандарму или полицейскому не придёт в голову останавливать его. Какие там разрешения и лицензии? Видно же, что приличный человек, что ещё надо?!

Ещё раз обойти вокзал и посетить магазинчик с сувенирами, затем привокзальная площадь, экскурсия по центру города. Заняться решительно нечем, взятые в поездку книги, рекомендованные услужливым продавцом из книжной лавки, оказались исключительной ерундой. Хороший слог, неглупые рассуждения, но описание природы на десяток страниц?! Экскурсы в детство то автора, то главного героя, да непременно с идиллически-фальшивыми воспоминаниями, созданными будто под копирку?

Посмотрев на часы, Алекс поморщился от двоякого чувства. Отчаянно не хочется возвращаться в купе, к попутчицам, провонявшим потом, духами и чем-то вроде нафталина. Но и затягивать путешествие, длящееся вот уже третий день, нет никакого желания. Ох…

* * *

В Париж попаданец прибыл совсем разбитый. Носильщик и поездка на фиакре почти не запомнились, осталось только впечатление бесконечной стройки и слова извозчика:

– Барон Осман^[39] город перестраивает.

Прельстившись названием Козочка^[40], взял номер в гостинце классом чуть выше среднего. Отдав бельё в прачечную, отмылся в ванне и залёг в кровать почти на сутки. Проснулся ближе к полудню вялый и немного разбитый, но в общем-то работоспособный.

Одежда, выстиранная и выглаженная, лежала на стуле стопочкой, так что попаданцу осталось только отправить мальчика-служку с запиской в адвокатскую контору и ждать ответа. Дела нынче ведутся неторопливо, поэтому сидеть в гостинице и ждать Алекс не видел смысла.

Одевшись, наскоро перекусил и отправился гулять по фактической столице Европы. Впечатление грандиозной стройки подтвердилось – повсюду высятся строительные леса, а улицы перекопаны будто в ожидании танков. Правда, и результат впечатляет.

Вместо прежних средневековых улочек, кривых и узких, застроенных такими же кривыми фахтверковыми^[41] домиками из говна и палок, где жители сидели друг у друга на головах^[42], обозначились проспекты и бульвары, добротные дома. Появилась возможность нормальных грузоперевозок по городу, а количество люмпенов^[43] начало уменьшаться.

– Столица преображается, – панибратски обратился к нему небогато одетый старичок, чертами лица и манерами сильно похожий на очеловеченную крысу, – какой город будет!

В разговор попаданец ввязываться не стал, заметив несоответствие умильной улыбки милого старичка и холодного, расчётливого взгляда профессионального вора. Здесь таких персонажей много.

Возможно, знакомцы из берлинского университета и перегибали палку, рассказывая о парижских бандитах и мошенниках, всё-таки отношения у государств далеки от идеала, что не могло не сказаться. Но и официальная, сильно заглаженная статистика пугала. Количество краж, убийств, афёр, принуждений к проституции и прочего зашкаливало за все разумные рамки. Париж воистину является столицей Европы. По крайней мере, криминальной.

Пообедав в неплохом ресторанчике с традиционными блюдами, составил мнение о французской кухне: вкусно, хотя местами и на любителя, но очень уж жирно. Без вина во рту будет навязчивый вкус масла или жира. Да и разрекламированное французское вино не пошло. Впрочем, гурманом или ценителем алкоголя попаданец никогда себя не считал.

* * *

– Очень интересные игры, молодой человек, – месье Леблан пожевал дряблые старческие губы, откинулся на спинку антикварного кресла, и ещё раз окинул старческим дальнозорким взглядом разложенные на столе проекты попаданца, – не могу сказать, насколько бурный коммерческий успех их ожидает. Сами понимаете – подделать такие вещи легко, никакой фабрики не понадобится. Но очень интересно. Знаете, я бы взялся. Знакомых у меня много, накопились как-то за долгую жизнь. Так как, полковник Фокадан, продадите мне генеральную лицензию на территории Франции и её колоний?

Приблизительные расценки Алекс знал, так что сговорились за двадцать тысяч франков золотом^[44] единовременно, и достаточно скромный процент с продаж. Он было начал торговаться, но переспорить матёрого адвоката с более чем полувековым стажем непросто. К тому же, ощутимо давила обстановка богато обставленного кабинета, где каждая вещь с историей. Ну и жаркая духота с тяжёлыми запахами немытого стариковского тела мешала, не без этого.

– Взявшись за дело самостоятельно, вы может выручить большие деньги, а можете и прогореть, – давил Леблан, положив на стол сцепленные руки и чуть наклонившись вперёд, – В таком деле нужен не столько даже опыт, сколько связи. Реклама, поставщики, благожелательно отношение властей, помощь полиции и жандармерии в ловле нарушителей патента. В чужой стране не стоит и браться.

– Повышаем до семи процентов, – предложил Алекс, на что Леблан молча потянул руку, скрепляя сделку.

Скрэбблс представлен только на английском, немецком и французском. К своему стыду, современного русского^[45] попаданец просто не знает, зато помнит алгоритм, по которому можно составить свои варианты игры для каждого языка.

Мелочиться не стали, наняли грамотных носителей языка и перевели игру более чем на два десятка языков, включая турецкий, чешский и шведский. Пусть будет.

– Можно устроить, чтобы выпуск игр в Конфедерации шёл через Фреда Виллема? – Поинтересовался Фокадан, – а в САСШ – через Томаса О'Брайена.

– Родне и друзьям помочь? Похвально, почему бы и нет? Насколько я помню, они у вас хваткие.

Написав письма близким, Алекс по телеграфу предупредил хозяйку пансионата, что задержится. После оформления патентов и получения денег, настроение стало самым легкомысленным.

Есть деньги, молодость и желание покуролесить. Так почему бы и не задержаться в Париже?