Пробужденье

 
Пробудился рано, и не в силах спать –
За окном бурана больше не слыхать,
Колыбельной песней не звенит метель,
А из поднебесья – звёздная капель!
Лунный свет струится, всё белым-бело!
Сон – ночная птица, а кругом – светло!
Всюду блеск убора снежной белизны:
На деревьях бора, ветках бузины,
На лукавой чёлке ивушки седой,
Как невесты, ёлки светятся фатой,
На плечах у сосен – кипенная шаль,
И берёзок косы серебрит вуаль!
Ветерок боится невзначай вздохнуть,
Нелегко решиться красоту спугнуть!
И луна, стараясь, льёт лучи с небес,
Смотрит, в них купаясь, как из сказки лес!
Нет, совсем не рано!
Разве можно спать –
До зари багряной радость растерять?
Полно, сон, кружиться,
Бить в окно крылом!
Прочь, ночная птица! –
На душе светло!
 

30 марта 1982 года

Мне и горестно, и грустно

 
Мне и горестно, и грустно –
Нервы струнками дрожат,
А за грядкою капустной
Тыквы, радуясь, лежат.
Мне удача не даётся,
В невозможное влечёт,
А в глаза ручей смеётся,
Звонкой песенкой течёт.
Я в пучину дум ныряю,
В них, барахтаясь, тону;
Рядом ветер, замирая,
Обнял стройную сосну.
Вот бы мне освободиться
От раздумий и тоски,
Песней в поле устремиться –
Пусть танцуют колоски.
 

6 марта 1985 года

Тополиный шлейф

 
Летний ветер за окошком
Шубу тополя трясёт
И, как паж, по всем дорожкам
Тополиный шлейф несёт.
Разгулялось девой зрелой
Лето с ветром под окном
И своей одеждой белой
Всё окутало кругом.
Да! Куда б ни бросил взгляда:
Всюду, всюду белый пух!
Слёзы льёт аллергик рядом
И ругает лето вслух.
Помню: так же вот зимою
Вилась белая метель,
И страдали мы с тобою,
Как аллергики теперь.
Замела, запорошила
Нам она к свиданью путь,
Поворот судьбы свершила
Так, что вспять не развернуть!
И не верю я примете:
Счастьем светел белый цвет.
Болью он нередко метит
Уходящий в душу след.
 

10 июня 1996 года

Призвание

Сыну Андрею

 
Люблю смотреть я летнею порой
На церковь с золотыми куполами,
Когда она, как Божий часовой,
Царит над необъятными полями.
Плывут над куполами облака,
Застыли кроны и кресты в дремоте,
И солнца луч, упавший свысока,
Танцует на церковной позолоте.
В моей душе становится светлей,
И сердце рвётся в творческой отваге;
Мне хочется всё это поскорей
Перенести на чистый лист бумаги.
Чтоб, может быть, потом, осенним днём,
Когда с небес заморосит тоскою,
Склониться с Богом данным мне резцом
Над выдержанной липовой доскою.
И пусть она, впитав восторг души,
Расскажет вдруг ожившими штрихами
Про летний день, полей российских ширь
И церковь с золотыми куполами.
 

Храма купола

Сыну Алексею

 
Течёт река вдоль редких перелесков,
Лучистый взгляд бросая на поля,
А на холме, с рекою споря блеском,
Зовут, сияя, храма купола.
И я готов за этой речкой быстрой
Вдоль жидких перелесков и полей
Спешить к холму на этот блеск лучистый,
На этот зов, волнующий людей!
 
 
Мы все не прочь покаяться порою,
Хотя бы лишь перед самим собой!
Не потому ль за быстрою рекою
Готов бежать я в этот храм святой?
Мы все грешим, пока в избытке силы,
Пока нам мнится бесконечным путь,
И лишь у первой сверстника могилы
Решаем вдаль по-новому взглянуть!
 
 
И видим вдруг, что мы, к несчастью, смертны,
Плоды ж корысти не возьмёшь с собой!
И бросит в дрожь за каждый шаг неверный,
Которым омрачаешь путь земной!
Захочется скорей очистить душу,
Осмыслить промахи в поступках и делах,
И, выплеснув грехи свои наружу,
Цедить сквозь совесть каждый новый шаг.
 

В тисках ностальгии

 
Вдали от родимого тына,
Невольница воли чужой,
Грустит одиноко рябина
Средь пальм, подпирающих зной.
Не в радость земли плодородье
И вечного лета тепло,
Ей помнятся: звон половодья,
В сугробах родное село,
Короткого лета объятья
И осени яркий наряд,
Когда её сёстры и братья
Багрянцем заката горят.
И чуждый уклад не приемля,
Она с ним затеяла спор,
Одна с октября до апреля,
Как дома, роняет убор!
И преданно более века
Всё грезит Россией своей
И холодом белого снега,
И стайкой родных снегирей…
Я сам был в тисках ностальгии,
Был узником боли и грёз,
И в трюме из милой России
Невольнице снега привёз!
 

Цена бессмертию души

 
Нам с папертей твердят – душа бессмертна наша;
И весь наш путь земной прикован к ней судьбой;
Мы связь судьбы с душой – фатальной жизни чашу,
Как приговор, с собой уносим в мир иной.
Но вновь, когда душа на землю возвратится,
Судьбой клеймённый путь уже не изменить:
За каждый прошлый шаг придётся расплатиться
И новую судьбу свою определить.
 
 
Весь от рожденья путь нас привлекают раем,
А за грехи грозят – расплатой будет ад;
Но мы простую суть вокруг не замечаем –
Земные рай и ад свой суд давно вершат.
За всё, что совершил, здесь каждый отвечает:
Был в прошлой жизни чист – земной вкушает рай,
А если нагрешил – в земном аду страдает
И впрок судьбу вершит, как пахарь урожай!
 
 
Зря бедный раб клянёт свою стезю земную,
Несчастный не поймёт – её он создал сам:
В той прошлой жизни он, быть может, жизнь такую,
Презрев мольбы и стон, навязывал рабам.
Богач, что норовит лакейский труд умножить,
Считая, что любой к богатству верен путь,
Не знает, что творит себе же ад, быть может,
Чтоб новый цикл земной лакеем спину гнуть.
 
 
Вол тощий обречён – его ведут на бойню:
Глаза полны тоски, он чует смерть свою;
Быть может, в прошлом он определял спокойно
Конец судеб людских на плахе иль в бою.
Бездельник, что, молясь, у Бога просит рая,
Не ведает, глупец: безделье тоже грех,
На землю возвратясь, в труде изнемогая,
Постигнет, наконец, что труд удел для всех.
 
 
Постигнуть все должны, что подлость непростима;
Что, зло творя другим – себя караем злом;
Что совесть от судьбы, увы, неотделима;
И если вдруг скорбим, то платим поделом!
 

«Летят быстроногие кони…»

 
Летят быстроногие кони
Сквозь пёстрый берёзовый строй,
Вдоль сосен, простёрших ладони
Над сказочно белой землёй.
Навстречу несутся снежинки,
И справа, и слева бело:
Дороги, поляны, тропинки –
Всё, всё до весны замело.
А с сосен, как стражники с вышки,
Глазами преследуя всех,
Глядят бородатые шишки,
Надвинув папахами снег.
Молчат присмиревшие ели,
Укутавшись в сказочный плед,
И в пику хозяйке-метели
Пестрит незасыпанный след.
Несутся проворные кони,
И с чудом прощается взгляд:
Где сосны простёрли ладони,
И шишки, как с вышки, глядят.
 

Веснушки мая

А. К. Толстому – автору «Колокольчиков»

 
Вдоль дорожки полевой, вдоль лесной опушки
Май заботливой рукой разбросал веснушки.
И веснушкой каждой той ожил, улыбаясь,
Одуванчик золотой, в зелени купаясь.
Ожил, солнышком горит, радуясь, не знает:
Счастье птицей пролетит – яркий цвет слиняет.
Был вот так же я хорош и пригож собою,
Золотился, словно рожь, чуб над головою.
 
 
Нынче даже и в мечтах не до птицы синей –
Зрелой грустью на висках серебрится иней.
Вот и ты, красавец мой, день последний мая
Встретишь, сникнув головой, сединой сверкая.
А в ненастный день иль ночь ветер из долины
Налетит, развеет прочь и твои седины.
И настанет срок грустить, вспоминать, как было,
Только в памяти хранить, что плыло, да сплыло!
 
 
Но пока, друг золотой, радуйся и радуй,
Угощай жужжащий рой сладкою наградой,
Не спеши грустить о том, что наш век не вечен,
Светел май твой золотой, хоть и быстротечен!
 

«Ещё сугробы на просёлке…»

 
Ещё сугробы на просёлке,
И ночью душит лужи лёд,
Но жёлтым цветом на пригорке
Уже мать-мачеха цветёт!
Ещё листок не распустился,
Едва приметен стебелёк,
Но ярким солнышком раскрылся,
Весну приветствуя, цветок!
Вот и душа, как это чудо,
Из бездны горя и невзгод
Спешит с добром туда, откуда –
Надежда верою блеснёт!
 

Плакучая ива

 
Ива сиротливо в пойме загрустила,
Шёлковые косы в воду опустила;
Ветерок весёлый ивушку ласкает,
В волнах серебристых косы полоскает.
Плещет, украшает радугой-дугою,
Но грустит, качает ива головою,
Всё трясёт косами, безутешно плачет,
По ветвям синичка, как сердечко, скачет.
В чём кручина, ива? Может, услыхала
Разговор точила с остриём металла?
Может, душу гложет боль разлуки с дубом,
Что погиб в неравной схватке с лесорубом?
Не кручинься горько! Не тряси косами!
Улыбнётся зорька добрыми глазами,
Оживёт орешник – там, за перекатом,
Соловей-волшебник встречи ждёт с закатом!
И подарит вечер, окунувшись в звуки,
Радость новой встречи, а не боль разлуки!
В блеске звёзд предстанет небосвод счастливый,
Чтоб побыть с тобою, одинокой ивой!
 

Звёздный час

 
Над рекой возвышается лес,
У воды притаился камыш;
Лишь дыханьем повеет с небес –
Их звучаньем наполнится тишь.
И в звенящем напеве осин,
В звонком хоре берёз, тополей,
В плеске волн, подголоске вершин
Не расслышать припев камышей!
Но утихнет под снегом река,
И умолкнут литавры ветвей,
Вот тогда на призыв ветерка
Отзовётся лишь хор камышей!