Глава I
1770–1787

Предки Бетховена. – 1650 г. – Вильгельм Бетховен. – Генрих Бетховен. – 1712 г. – Людвиг Бетховен. – Курфюрсты Кельнские – Курфюрст Иосиф-Климент. – 1709 г. – Курфюрст Климент-Август. – 1724 г. – Иоганн Бетховен. – 1740–1761 гг. – Курфюрст Максимилиан-Фридрих. – 1770 г. – Людвиг Бетховен. – Первые уроки музыки. – Пфейфер Неефе, ван-ден-Эден. – Курфюрст Максимилиан. – Служба, внешность и нрав Людвига в детстве. – Приятели и знакомые. – Семья Брейнинг. – Город Бонн. – Beethoven-Haus. – Театр и искусства в Бонне.

Ежегодно сотни туристов посещают городок на берегу Рейна, где родился Бетховен; летом вереницы любознательных гостей разных сословий и возрастов входят в дом на Bonngasse, чтобы посмотреть множество рукописей, портретов, мелочей домашней обстановки, расставленных здесь и некогда принадлежавших знаменитому композитору; в эту коллекцию входят предметы, подаренные ему знатными сановниками, владетельными князьями и графами, имена которых остались бы неведомы потомству, если бы не милостивое покровительство их бедному музыканту, впоследствии обессмертившему их своим знакомством.

Привилегии так называемых высших классов, проявлявшиеся сто лет тому назад в Австрии, как и всюду, более ярко, чем в наши дни, были соблазнительной мечтою для многих скромных граждан и честных тружеников, не знавших в своей родословной ни прославленных полководцев, ни титулованных сановников. Многие стремились выйти из низшего порабощенного слоя населения и вступить в ряды случайных баловней судьбы. Основываясь на приставке ван к своей фамилии, Бетховен также добивался утверждения своего в дворянском звании, хотя голландское ван не всегда соответствовало немецкому фон или французскому де, и Людвигу ван Бетховену было известно, что в окрестностях Брюсселя можно встретить хлебопашца и ремесленника, носящих эту фамилию, нередко встречающуюся там и в наши дни.

Один из предков композитора в 1650 году поселился в Антверпене; его сын, Вильгельм, занялся здесь виноторговлей и женился на Катерине Гранжан, давшей ему сына Генриха-Аделара; последнего крестили двое из знатнейших вельмож, вероятно, пользовавшихся впоследствии услугами их крестника-портного. Женившись на Катерине Герт, он произвел на свет, согласно местному обычаю, около двенадцати наследников, из коих третий, получивший 23 декабря 1712 года, при крещении в церкви Св. Якова, имя Людвига, был дедом нашего знаменитого композитора.

Дела Генриха-Аделара шли сначала успешно и дали ему возможность приобрести в Антверпене, на Новой улице, дом, называвшийся Sphera Mundi (ныне № 33 в улице Longue Neuve), но впоследствии ни портняжная мастерская, ни движимое имущество не спасли его от нищеты; счастье изменило Генриху, и он был очень рад случаю избавиться от одного из окружавших его голодных ртов, от десятилетнего Людвига, принятого певчим в церковный хор в Генте. Восьмилетние музыкальные занятия там настолько развили природное дарование мальчика, что он стал мечтать о более выдающейся и самостоятельной деятельности. По возвращении к родителям, которые не могли ни приютить, ни накормить его, Людвиг немедленно пускается в путь, направляясь на юг, в Брабант; здесь, в Лувене, в старинном соборе св. Петра, он пристраивается певчим и временно замещает больного регента. Спустя год он переселяется еще дальше к югу и в начале 1732 года поступает сверхштатным певчим в капеллу архиепископа Кельнского, проживавшего в Бонне.

Вольный город Кельн, воспользовавшись дарованными ему в ХIII веке привилегиями, запретил архиепископу своему продолжительное пребывание в черте города; с 1257 года кельнский князь-архиепископ мог проживать в Кельне не долее трех дней подряд; впрочем, прелести новой резиденции и огромные доходы с его обширных владений могли вполне утешить сиятельного изгнанника; в Бонн поступали миллионы талеров со всех концов богатой и плодородной епархии, из Льежа, Мюнстера, Оснабрюка; только налог на судоходство приносил епископу ежегодно миллион талеров, немало давали также его кассе сотни церквей и устраивавшиеся периодически лотереи, столь излюбленные в Европе даже в наши дни. Ко всему этому архиепископ, обладавший дипломатическим дарованием, прибавлял секретную ренту, получаемую им одновременно от австрийского и французского правительств за соблюдение интересов двух соседних государств. Вместе с тем архиепископ-курфюрст, будучи одновременно начальником епархии и как бы генерал-губернатором страны, был одним из влиятельнейших прелатов Германии; он возлагал в Ахене корону Карла Великого на главу нового монарха и сам принадлежал обыкновенно к царствующему дому. Богатство и власть окружали принца-электора многочисленной свитой, блестящим двором и постоянными спутниками последних, – представителями искусств. В отношении покровительства искусствам наиболее выдающимся из курфюрстов кельнских был Иосиф-Климент, собравший здесь, в Бонне, в начале XVIII века прекрасный оркестр и не менее замечательный хор певчих. Это был урод низкого роста с огромной головой в парике, с горбом на спине и на груди; проницательный ум сочетался в нем с порочной нравственностью, со страстью к музыке и отвращением к духовному званию. За свое долголетнее пребывание в Бонне он устраивал часто спектакли, балы, маскарады и только один раз, 1 апреля 1709 года, собрался произнести проповедь; изумленные прихожане сбежались в собор послушать речь прелата на тему о суете мирской. Князь-электор взошел на кафедру, кашлянул, плюнул и шутливо объявил толпе:

– Первое апреля!

Затем, при громких звуках оркестра и весело смеясь, направился к выходу, оставив толпу разгадывать смысл этого фарса.

В музыкальных делах он также не был чужд причуд. «Я композитор, – писал он своему камергеру, – мои произведения нравятся слушателям, и, следовательно, я не лишен музыкального вкуса и слуха, хотя ничего не смыслю в музыке и не умею писать нот. Последнее я поручаю другим, а мелодии заимствую у лучших авторов. Я откровенен и не приписываю себе чужих идей».

Этот чудак-композитор собрал себе оркестр, вызывавший зависть не одного коронованного мецената того времени. Состав его оркестра был следующий:

– 1 главный капельмейстер, руководивший преимущественно певцами;

– 2 капельмейстера (назывались концертмейстерами), из коих один для оркестра, другой – для хора; 6 музыкантов без определенного назначения, вероятно, в помощь капельмейстерам в качестве органистов и т. п.;

– 12 певцов и певиц; кроме того, певчие – дети, музыканты – слуги и т. п.;

– 17 инструментистов (исполнителей на различных струнных инструментах);

– 8 трубачей и литаврщиков (включая 4 трубы, 2 валторны и 2 литавры);

– 6 гобоистов (сюда входили также фаготисты).

В таком составе оставил он оркестр в 1724 году своему преемнику, Клименту-Августу, к которому Бетховен-дед явился в начале 1732 года, прося принять его в хор, хотя бы только на испытание, бесплатно. Спустя год его зачислили в штат и назначили жалованье 400 флоринов, довольно значительное для того времени и для двадцатилетнего юноши. Его движение по ступеням музыкальной иерархии можно проследить по документам о рождении его детей от Марии-Иозефы Полль, с которой он венчался 7 сентября 1733 года; спустя год после женитьбы он назван просто музыкантом, спустя два – господином, затем – господином придворным музыкантом, и наконец, в 1761 году – господином придворным капельмейстером, или управляющим капеллой. По случаю зачисления Бетховена-деда в штат придворных музыкантов объявлен следующий декрет архиепископа:

Кл.-А. – Сим его светлость курфюрст Кельнский, Климент-Август, герцог верхней и нижней Баварии и пр., и пр., наш всемилостивейший государь, на всеподданнейшую просьбу Людвига ван Бетховена, такового милостиво объявил и принял своим придворным музыкантом, а также назначил ему четыреста рейнских гульденов ежегодного жалованья, в чем выдается ему сей указ за высочайшей подписью и с приложением печати тайной (собственной) канцелярии; сим же предписывается советнику Ризаку упомянутые 400 гульденов выплачивать ему, Бетховену, с начала сего года по четвертям года и надлежащим порядком вносить в бюджет.

Март 1733 г.

Спустя 13 лет появляется новый декрет о прибавке дополнительных ста талеров:

Так как его светлость курфюрст Кельнский, Климент-Август, герцог верхней и нижней Баварии, наш милостивейший государь, изволил прибавить своему камер-музыканту ван Бетховену, сверх получаемого им жалованья, ежегодно еще сто имперских талеров, каковые остались свободными за недавно последовавшей смертью мастера музыкальных инструментов Иосифа Кайзера, то сим доводится до сведения придворного камер-советника и казначея Ризака и всемилостивейше повелевается уплачивать ему, ван Бетховену, также упомянутые сто талеров под расписку по четвертям года, начиная с нижеуказанного числа; сумму эту надлежащим порядком вносить в отчет. В удостоверение чего и т. д.

Поппельсдорф, 22 августа 1746 года.

С годами росло благосостояние деятельного антверпенца, а вместе с тем росло стремление к богатству, к наживе, побудившее придворного капельмейстера заняться виноторговлей; жена Людвига-деда слишком пристрастилась к напиткам своего погреба и умерла от пьянства 30 сентября 1775 года. Этот порок унаследовал от матери третий сын (первые двое умерли еще в колыбели) Иоганн, отец знаменитого симфониста, родившийся в 1740 г., не одаренный ни способностями, ни трудолюбием Людвига-деда и всю жизнь проведший в нужде.

В начале 1761 года князь-электор Климент-Август отправился гостить к своему коллеге архиепископу в Трир (на Мозеле). Любезный хозяин, зная вкусы своего гостя, развлекал его музыкой и танцами, концерты сменялись балами, поездки на охоту – роскошными обедами, и престарелый прелах, в бесконечном вальсе с сестрой хозяина, баронессой фон-бальдендорф, не заметил, как смерть подкралась к нему, чтобы 6 февраля очистить трон курфюрста Кельнского для Максимилиана-Фридриха, также любителя танцев и музыки, но получившего от предшественника в наследство не золотые слитки и полные погреба, а бесчисленные долги прелата-композитора. Только благодаря удачному выбору первого министра новый архиепископ поддержал славу своего двора; барон Гаспар-Антон фон Бельдербуш, забрав в руки управление всеми владениями и делами курфюрста, сначала распустил многих артистов, сократил число концертов и разных празднеств, разогнал лишних поваров и слуг, оставив лишь самое необходимое для жизни курфюрста Кельнского. Толпа, привыкшая к роскошным фестивалям, негодовала и со злорадством повторяла:

 
«При Клименте наряды были светлы,
Что день, то праздник был для нас;
Но мрачными всех сделал Фридрих-Макс,
И с голоду искать все стали петли».
 

Однако первый министр не унывал и, уплатив всем кредиторам, восстановил плотность кошелька и амбаров электора.

Характер этого человека совмещал в себе дерзкую решительность Ришелье, деспотизм Мазарини, не останавливающегося ни перед каким насилием, жадность к деньгам и жестокость; свой собственный кошелек был при этом главной целью деятельности. Когда был возбужден вопрос относительно предварительного выбора преемника Максимилиану-Фридриху, то Бельдербуш запел с некоторыми вариациями те же песни, что и при назначении своего патрона курфюрстом. Прусский король, император австрийский, влиятельные сановники и придворные партии наметили каждый своего кандидата, а Бельдербуш, якобы желая угодить каждому и пользуясь своим положением проницательного дипломата, успел от всех получить более или менее значительные взятки, не брезгуя, конечно, подкупом самих кандидатов. По смерти Максимилиана-Фридриха было произнесено немало глубоко прочувствованных надгробных речей, проповедей, немало появилось письменных и печатных панегириков, в том числе один в 14 страниц, где покойный курфюрст, правление которого было исполнено «кротости, справедливости и заботливости», назван не только благодетелем страны, но даже всего мира. Впоследствии истинное положение дела, конечно, обнаружило всю ложь дифирамбов, воспетых современниками; оказалось, что благодетель довел страну до ужасного упадка, что при нем допускались вопиющие злоупотребления, интриги и вымогательства, что суд руководствовался не законами, а размером взяток, что произвол и насилие не имели пределов; после временного сокращения придворных штатов они были восстановлены еще с большей роскошью; двор состоял из ста камергеров, нескольких сот молодых праздных дворян, ежедневно веселившихся за счет угнетенного народа, более 200 аббатов, помогавших дворянским недорослям развращать население; множество иностранцев, останавливавшихся во дворце, как в гостинице, разделяли времяпрепровождение паразитов богатого правителя; тратились громадные суммы на представительство, а празднование высокоторжественных дней обставлялось такой роскошью, какой не видели даже старые холопы покойного курфюрста Климента-Августа; например, 13 мая 1767 года, в день рождения архиепископа, празднество состояло из следующих номеров:

1) рано утром три пушечных выстрела с крепостных валов;

2) двор и публика милостивейше допущены к целованию руки его светлости;

3) торжественное богослужение с пушечными залпами;

4) большой обед, на котором присутствовали гости, два папских нунция, иностранные министры (послы) и дворянство; обед сопровождался прелестной застольной музыкой;

5) после обеда многочисленный раут;

6) «серенада, написанная специально к высочайшему радостному дню», и комическая опера в придворном театре, исполненная с большим успехом;

7) ужин на 130 кувертов;

8) маскарадный бал до 5 часов утра.

В такие праздники Бонн принимал, конечно, необычный вид; на всем лежала печать торжественности; ранги и чины, сословия и монашеские ордена выделялись рельефнее. Колокола звонили на башнях замка и церквей, из окрестных деревень являлись к заутрене крестьянки, навьюченные множеством ярких материй, дворяне важно выступали в длинных кафтанах, широких жилетах и коротких панталонах; все это было из шелка, бархата и атласа ярких цветов, вокруг шеи белел широкий воротник, на руках такие же манжеты, у колен и на башмаках блестели золотые пряжки, шляпы, с поднятыми краями, кокетливо покоились на высоких завитых и напудренных париках; шпага на боку или трость с золотым набалдашником составляли такую же необходимую принадлежность парадного туалета, как красный плащ в скверную погоду; дамы, в длинных и туго затянутых корсетах, в широко развевающихся платьях и высоких прическах, осторожно ступали на высоких каблуках, руки их почти до плеч были обтянуты в шелковые перчатки; здесь выезжала рота придворной стражи, там скромно пестрели наряды монашеских орденов, колокольный звон чередовался с пушечным громом.

Так веселились в резиденции князя-архиепископа, где наш герой провел всю свою юность. Отец его, Иоганн, рано начал службу при дворе князя-архиепископа; уже в тринадцатилетнем возрасте ходатайствует он о вознаграждении и зачислении в штат, о чем свидетельствуют приводимые ниже документы, настолько же богатые подробностями прохождения этой карьеры, насколько безграмотностью и извращением имен, обычными в доброе старое время.

Его Светлости курфюрсту Кельнскому и пр., и пр.,

моему всемилостивейшему государю

покорнейшая просьба и поклон.

Иоан ван Битхоффен.

Преосвященный, светлейший курфюрст,

всемилостивейший государь и пр., и пр.

Ваша светлость благоволите милостиво разрешить доложить вам почтительнейше, что в случаях недостатка необходимых певчих в придворной капелле вашей, я до сих пор в течение 4 лет являлся на помощь и, если счастье не изменит мне, назначьте от вашей высочайшей милости небольшое годовое содержание.

Сим довожу до вашей светлости мою нижайшую просьбу (во внимание к 23-летней вполне верной и преданной службе отца моего) обрадовать меня милостиво указом о назначении придворным музыкантом, каковая высочайшая милость придаст мне усердие в доставлении вашей светлости удовольствия моей усердной службой.

Посему вашей светлости покорнейший и верноподданнейший слуга Иоан ван Битхоффен.

Прошение это передано музик-директору Готвальду для всеподданнейшего доклада с соответственными объяснениями, в удостоверение чего приложена печать тайной канцелярии и всемилостивейшая подпись Климента-Августа 19 марта 1756 г.

Спустя неделю последовал доклад, в котором сказано, что Иоганн поет в дук-зале (duca – герцог) и просит быть принятым сверх штата или кандидатом.

Преосвященнейший и т. п.