Часовенные праздники

[1965 г. ]

В больших деревнях существовали часовни, посвящённые тому или иному религиозному празднику. В теченском приходе были часовни в Кирдах в честь Покрова, первого октября, и в Баклановой в честь Димитриева дня, 26-го октября.

В Кирдах часовня была каменная со звонницей и колоколами. Стояла на берегу озера. Обычно под праздник подавалась подвода для членов причта – протоиерея Владимир Бирюкова и диакона Алексея Игнатьева, которые служили всенощную, а в день праздника молебен. Деревня была богатая, и празднование было разгульным. В день праздника причт ездил по деревне «с крестом». Особенностью праздника в Кирдах было то, что на него приезжало много башкиров, у которых кирдинцы арендовали пашни и луга. Башкиры очень любили ездить по гостям и обязательно приезжали со своими апайками. Коран запрещал пить водку, но служители и поклонники его обходили этот закон и охотно «аша́ли ара́ка» наравне с русскими. Широкому размаху празднования Покрова в Кирдах содействовало то, что к нему большинство кирдинцев заканчивало обмолот хлебов и в мошне населения заводились денежки. На этот счёт было распространено такое изречение: «в мешке денежки шевелятся».

Заветной мечтой у кирдинцев было построить у себя церквь. Эту мечту они осуществили только перед Октябрьской революцией и не надолго.

В Кирдах у нас было много хороших знакомых, например, Пётр Данилович Черепанов, Анна Ивановна и Мария Ильинична, которые при говении останавливались у нас.

Вблизи Кирдов находились покосы теченского причта, известные под названием «Соры».

* * *

«Митриев день» в Баклановой.

Эта деревня была от Течи на расстоянии двух-двух с половиной вёрст, если ехать на телегах, с зимой дорога была короче через бор и длиной – версты полторы. В деревне была небольшая деревянная часовенка с маленькой звонницей. В праздник здесь «правилась» служба, как в Кирдах, но другими представителями теченского причта – вторым священником и псаломщиком. Ввиду близости к Тече между обитателями села и этой деревни были большие связи – родственные и имущественные, а поэтому теченцы гостили на празднике у баклановцев. У нашей семьи были связи с этой деревней через старшую сестру, которая здесь учительствовала. Пока в Баклановой не было своей школы, то баклановские мальчики учились в Тече, и по школе у меня жил в этой деревне друг Вася Бобыкин. В этой же деревне жил наш многократный на зимнее время работник, б[ывший] гвардеец при царском дворе Илья Петров Ерёмин, частый гость наш, у которого и мы часто гостили и в часовенный праздник и просто бывая в Баклановой. Всё это были наши деревенские друзья, люди добрые, сердечные с удивительно благородной душой.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 387. Л. 136–140.

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.

Деревенские водосвятия

[1961 г. ]

За всё время своего существования, люди, помимо бытового употребления воды, по разному относились к ней, у них были различные взгляды на неё, хотя её химический состав оставался неизменным. Ещё задолго до того, как они научились разлагать её на составные химические элементы (H²O), они ввели её в состав своих космогонических представлений и теорий. Отделил Бог воду от земли – так сказано в Библии. Они изобразили её орудием в руках Бога для наказания людей за грехи – всемирный потоп. Они изобразили её стихией, подчинённой власти человека: когда евреи во время скитания по пустыне страдали от жажды, Моисей ударил жезлом по скале и из неё пошла вода; когда на пути движения евреев стало Чермное море, Моисей разделил его, и они прошли по нему «яко по суху». Они приписали воде очистительное и спасительное влияние на человека и создали – у евреев Вифезду, у мусульман – озеро Аллаха – Аллакуль. В классической поэзии появилась священная река Стикс. Страх перед водой и её стихией побудил людей выдумать грозного бога Посейдона, в честь которого до сих пор, несмотря на то, что человеческий разум разрушил уже всякие легенды, по традиции, шутя и играя, совершаются посвящения. Уже после того, как люди разложили воду на её составные химические элементы, поэты и композиторы создали чудесные образцы её в размытых формах: вот пушкинское «Прощай, свободная стихия», его же сказки: «О рыбаке и рыбке», «О царе Салтане»; вот чудесная песня рыбаков из «Аскольдовой могилы» – «Гой ты, Днепр»; вот чудесные творения Римского-Корсакова «Садко», «Сказка о царе Салтане». Да всего не перечислишь. В настоящее время вода, как стихия, предстала перед нами, как δύναμη ([dýnami – по-гречески – ред. ] сила).

Православная церковь придала воде очистительное значение в моральном смысле, сакральное в быту и символическое, как знак принадлежности к христианской вере через таинство крещения. Все виды этих значений раскрываются в обрядах водосвятия, которые учреждены церковью. В силу особых бытовых и природных условий эти обряды получили наиболее полное раскрытие в сельских местностях.

В течение церковного года водосвятия производятся три раза.

Преполовение.

Преполовение – это день, обозначающий половину срока между Пасхой и Троицей. В основу этого праздника положен евангельский рассказ об исцелении Христом расслабленного в купели. В евангелии повествуется, что когда Христос пришёл в купель, которая имела чудесное свойство исцеления первого, кто в неё погружался, то заметил одного человека – расслабленного, который не получил исцеление. На вопрос Христа: почему он не исцелился, он ответил, что не имеет человека, который бы опустил его в воду. Узнавши об этом, Христос его исцелил. В Евангелии отмечается, что всякий, кто погружался в воду в купели первым, «здрав бываше, яцем же недугом одержим бываше». В тропаре, посвящённом этому дню, указывается назначение водосвятия в этот день: «преполови́вшуся празднику жаждущую мою душу благочестия напой водами, яко всем Спасе, возопил еси, жаждай да грядет ко Мне и да пиет». Таким образом, этому водосвятию придавалось моральное значение – «благочестия напой водами».

В нашем селе – Тече этому водосвятию придавалось большое значение, и на нём присутствовало всегда много народа. На реке, чаще всего у мостика, устанавливалась палатка на сваях, на которой совершался молебен с водосвятием. Величественную картину представляло шествие с хоругвями и иконами, которые устанавливались в палатке перед священнослужителями и по бокам. Массы народа стояли на берегу и на спуске с горы в пёстрых разноцветных одеяниях. Поодаль по берегу реки и за рекой верхом на лошадях со своими бурками, рыжками, сивками в ожидании освящения воды виднелась толпа мальчишек, и как только водосвятие заканчивалось, они въезжали в реку и полили коней.

Водосвятие в Преполовение было сигналом к тому, что в реке можно уже купаться. Некоторые так и делали: как только процессия удалялась с реки, сейчас же купались, а при жаркой погоде весь день река кишела от купающихся. Таким образом, с этим водосвятием связан был бытовой обычай: первая встреча в купальном сезоне с рекой, после того, как она сбросила с себя ледяной покров.

Первый Спас.

В нашем селе водосвятие в этот день составляло один из моментов престольного праздника, и поэтому было особенно многолюдным. Оно в своём внешнем оформлении имело такой же вид, что и в Преполовение, но не сопровождалось купанием.

Есть картина известного художника, на которой с большим реализмом запечатлена картина этого водосвятия.

Крещение.

Если описанные выше два водосвятия больше отражают быт деревни, то крещенское водосвятие являлось в прежние времена повсеместным, универсальным. Это водосвятие воспроизводило картину крещения Христа. Сначала водосвятие совершалось в церкви в очень торжественной обстановке, а верующие получали воду в свои сосуды. Эта вода, по вере людей, получавших её, имела сакральное значение: её сохраняли для пития в течение года, ею окропляли некоторые свои дома, постройки. В самый день Крещения совершалось водосвятие на реке, причём шествие на реку или вообще на какой-либо водный бассейн в соответствии с идеей праздника называлось шествием на Иордань. На льду вырубался крест с углублением у его подножия. Находились такие мастера, что крест имел поразительно симметричную форму. В верху палатки подвешивали голубя, сделанного из снега. Шествие начиналось сейчас же после окончания обедни. Бывали в это время крещенские морозы, и люди шли в тулупах, частоборах, женщины с шалями или подшалками на головах, и вся эта масса людей густой толпой двигалась за идущими впереди священнослужителями и несущими хоругви и иконы людьми и пели: «Во Иордане крещающуся Тебе, Господи, тройческое явися поклонение: родителев бо глас свидетельствоваше Тебе, возлюбленнаго Тя сына именуя, и Дух Святой голубине свидетельствоваше словесе утверждение»…. В конце молебна в углублении креста прибивался выход для воды, в которую погружался крест. После окончания водосвятия, мальчики подводили лошадей к прорубям на водопой.

В древние времена существовал обычай купаться в освящённой воде для смывания грехов, допущенных во время «святок», когда ходили маскированными, смыть всё языческое, что связывало с Рождеством, но в наше время эти обычаи уже вывелись. Обычай гадания тоже был уже связан с Новым годом.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 711–716 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Народные бедствия (рассказы дяди Егора)

[1961 г. ]

«Пришла беда – отворяй ворота».

«Одна беда никогда не бывает: пришла одна – жди другую»

(из народных поговорок).

О народной беде лучше Н. А. Некрасова никто не рассказывал и не расскажет, но он рассказывал об этом, так сказать, в общенародном масштабе, а вот как это делалось у нас, в Зауралье, об этом послушаем рассказ дяди Егора.

«Земелька у нас, нечего Бога гневлить, добрая – жирная, чистый чернозём. Много земли объехал я по Расее, такой земли нигде не встречал. Выпадет летом дождичек – поедешь, на колёса так наметает земли, еле лошадь телегу везёт и сама еле ноги из грязи вытаскивает. Весной из одной деревни в другую не пройти, ни проехать, да и в деревне то от избы в избу еле проберёшься: земля как бы месиво: нога вязнет в ней. Одно беда: земелька скоро влагу теряет, сохнет. Хорошо ещё, что между пашнями везде осиновые да берёзовые колки: от горячих ветров – суховеев земельку берегут, а зимой снег не дают с пашни сметать в сугробы: ровненько он лежит на пашне. А всё-таки как с вешны дождички перестанут перепадать недельки три или месяц, земелька сохнет и рост хлебов ослабевает. А как пойдёт на засуху, тут уже всё вид меняет. Речка наша Теча и так водой не богата, а тут, глядишь, там галешник показался, подале другой, а меж ними только ручеёк течёт. Рыба в ямы уходит. Мельники сидят без воды. Мизгирёв едет в Чесноковку: «спусти воды», а что он спустит, когда сам без воды сидит. Вот мельницы и стоят. Колодцы на селе дают воды мало, а то и совсем высыхают. В болотах за селом вода уходит, только в копанцах немного остаётся питья скотине. Кочки все на болоте торчат, как пни: траву с них коровы общипали начисто. На большом болоте вода отступила далеко от берега, а между ним и водой образовалась топь: того и гляди корову или лошадь затянет. На буграх и лужайках трава пожелтела, сохнет. Если где попадётся ягодка-земляничка, то она высохшая, бледная со слабым румянцем. О грибах нечего и говорить – их в помине нет. Коровы, лошади объедают листья у берёз, где пониже. Домой коровушки идут голодные: подходят к дому, на рысях бегут к пойлу. Молочка мало дают. Телята на гумнах мычат, овцы блеют. На поля не глядел бы: сердце падает. Хлебцы сохнут, не растут, а норовят колоситься. По дороге проедет телега: пылица стоит коромыслом. Люди смотрят на небушко, а оно чистое. Появится облачко, а то и тучки – ну, слава Богу: может дождичек падёт. Так нет: обойдёт нас. За что только Бога прогневали. Утром солнце выйдет красное, как марева, палит. Воздух густой: дышать тяжело. Ночи душные. А дождя нет и нет».

Вот как описал нам дед Егор самую главную беду наших хлеборобов в Зауралье. Как же с ней боролись, об этом, расскажем уже сами. Боролись с засухой богомольями. О дне их или с амвона объявляли или посылали нарочного. Бывало, что постановляли и на сходах. В день богомолья открывался звон, как большой праздник. Народ собирался к церкви в праздничных одеждах: надевали на себя самое лучшее. Жарко, а мужички надевали на себя зипуны, понитки, как полагается в праздник. Из церкви выносили хоругви, иконы и собравшиеся отправлялись в поля. Пели «Спаси, Господи», «Заступница усердная» и др. молитвы. В поле где-либо заранее приготовлялись места для постановки икон: вроде шатра из берёзовых прутьев и веток, и начиналось моление – «даждь дождь земле жаждущей» с коленопреклонением. С одного места переходили на другое, где совершали тоже моление. Солнце палит, народ, как в пекле, на моление идёт и идёт. К трём-четырём часам дня возвращались домой. Если дождя не было, говорили: «не замолили грехов», а если дождь случится, что иногда и бывало, значит – Бог услышал молитвы. И как ведь верили в силу богомолья! Бывало, тучка придёт со стороны Беликуля, то и решали: наверно, в Беликуле у о[тца] Константина богомолье. А если, когда и засухи не было, сколько различных бед подстерегало землероба: дождь помешал сено, как следует, убрать, град побил урожай, хлеб был хороший, но полёг и многое другое. И всё это от Бога. Осенью так и определяли: был недород, год был неурожайный. А что это значило? Послушаем, как об этом будет говорить дядя Егор.

«Сеньшины – рассказывает он, – рысака-то продали: нечем кормить. Оставили только пару. А Евсей Степаныч тёлку заколол: нечем кормить. «Рожковы» продали клеть, Фёдор «Тяптин» – амбар. Вот он – неурожай-то что наробил. А Фёдор «Копалкин», слышь, храбриться: ничо, гыт, по хозяйству не продам, лучше пойду с поклоном к Богатырёву, попрошу одолжить хлебца под новый урожай. Богатырёв не откажет, но на каких условиях: расплата зерном, но не по зерну – баш на баш, а по цене. Хлебом он тебе даст по цене рубль за пуд, а осенью он будет по шести гривен: вот и выйдет, что за пуд ему уплатишь больше полуторых пудов. Может он дать и под подёнщины: на сенокос отробить столько подёнщин, на жатве – столько-то. Вот и выйдет, что хлебец ты получил, а силу свою уже вперёд запродал. А почём он рассчитывал за подёнщину: наверно, себя не обидел; вместо тридцати копеек за двадцать» и т. д. так рассуждал дядя Егор о недороде и данные его не опровержимы: взяты из жизни. Ну, а если нынешним недородам, будь то недород в следующем году, а то и ещё и полный неурожай, то вот и голод, как было в девяностых годах прошлого столетия: сколько людей перемерло, погибла скотина. Ладно, что из Казахстана пригнали лошадей и дали их в кредит, а на посев дали тоже в кредит зерно. Государство дало через земство, а то бы ложись и умирай. Конечно, год на год не приходился: бывали и урожайные годы, и народ поднимался на ноги, но засухи всегда были в Зауралье главным врагом землеробов.

Зашла речь о пожарах. «Нашу Течу, – так опять начал свой рассказ дядя Егор, Бог оборонял от больших пожаров, а вот про милый Сугояк говорили, что там однажды полдеревни выгорело. И бывают пожары, – продолжал он, от разных причин: от нашей неосторожности, недогляду, по злобе и навету; бывают поджоги; бывают пожары от «Божьей милости», а про Даниила Севастьянова баяли, что сам запалил свою немудрую избёнку: сначала «заштраховал», а потом, чтобы штраховку получить запалил».

И дальше дядя Егор сел на своего коня – любил грешник рассказывать, и повёл длинный, длинный рассказ. «Как случился на Горушках пожар у Архипка-волчёнок?» Петровки были, жарница. Пришли бабёнки с реки с бельём, которое выполоскали, развесили на заборе. После купанья надумали чайком побаловаться. Раздули сосновыми шишками в сенцах самовар, а трубу поставили чуть не до крыши, а она была из соломы, покрытой дерном. Ушли в избу расставлять чашки, чайник и др. Выглянули, а крыша уже пластает. Выбежали на улицу, подняли крик, вой, а народ в это время все в поле – хлеба пропалывают. Поднялась суматоха. Ударили в колокола. Привезли пожарную машину, на себе приволокли телегу с баграми. Первыми прибежали поповские ребята, схватили багры, сдёрнули крышу. Тут ещё кое-кто подбежал. Выбили окна, до половины раздёрнули брёвна. Вдруг одна бабёнка из ейных же благим матом заголосила: «Мамоньки, в стайке коровы, спасите!» А стайка была близко от избы и сделана из жердей в два ряда, а между ними набита солома. Одна стенка уже занялась. Тут багром сдёрнули стенку и правда: стоят две коровёнки и [к] противоположной стенке прижались. Стали выгонять – не идут. И что это со скотиной – размышлял про себя дядя Егор – её гонишь от огня, а она не идёт; так и про коней говорят. Ну, избёнку, наконец, раздёргали по бревёшкам. По правде сказать, не столько она обгорела, сколько поломали, в изъян ввели хозяина. Ладно было тихо, безветренно да и избушка стояла на отшибе, у рва.

А как погорели «Растогуевы» в 1914 г.? Тоже в Петровки, дома никого не было. Пожар начался на задах у Мишки «Чигасова». Известно: он был пьяница и табакур. Заронил, наверно, где-нибудь паперёсу, вот и получилось: себя спалил и соседей. У «Растогуевых», баяли, хлеб в амбаре сгорел. Приехали они под вечер с поля, а на месте дома ещё угли шаяли. Крик, рёв! Известно, как в этом случае бывает. Ветер был большой, но ладно, что он дул не с Горушки, а на каменный дом и садик при нём, которые были через дорогу: они прикрывали другие дома, но горящие хлопья, перебрасывало и на диаконский пригон, где сплошь была солома. Хорошо, что диаконские ребята стояли на страже и гасили эти хлопья, а то перебросилось бы и на Комельковых, а там и дальше до гумен.