Не успела я сделать и двух шагов по ступеням Колокольной башни, как сверху донесся голос Дирка:
– Баронесса, вы?
– Угу… – буркнула я и, подобрав юбки, рванула вверх по лестнице. Резонно рассудив, что, зайдя в башню, скрылась от взглядов досужих служанок. Считающих, что я, то есть «ее милость баронесса Орейн», обязана передвигаться только медленным шагом и в их сопровождении. Дабы внушать вассалам своего отца должное уважение.
Слава Создателю, что отец никогда не прислушивался к мнению женской половины населения замка. И не запрещал мне практически ничего, считая, что его дочь вправе принимать решения самостоятельно. Хочешь научиться стрелять из лука? Пожалуйста! Только стрелять придется часами, наравне с обычными солдатами, без всякого там сюсюканья или поблажек. Решила научиться владеть мечом? Изволь! Только потом не говори, что у тебя не поднимаются руки и ты не можешь встать с постели.
Не знаю, как у других, а у меня бы язык не повернулся назвать такое отношение вольницей. Ибо ошибок папа не прощал. Никаких. За проступком всегда следовало наказание. За Поступком – награда.
Наказывая меня за мои проделки, папа всегда был воистину безжалостен. Оценивая мои достижения – предельно скуп на похвалу. И улыбался по очень большим праздникам: когда возвращался из военных походов и из редких поездок в столицу или к друзьям. В такие дни он даже позволял себе потрепать меня по волосам…
Увы, мне этого не хватало. Нет, я не мечтала о пристрастности – стремление к справедливости, отраженное на гербе нашего рода[12], не обошло стороной и меня. Но вот так и не смогла понять, почему за пятнадцать лет, которые прошли со дня смерти моей мамы, нельзя было научиться улыбаться просто так…
Полная темнота, царящая на лестнице, мне не мешала – тоненькая ниточка сигнальной паутины, собственноручно протянутая от входной двери и до верхнего этажа башни года четыре назад, в истинном зрении[13] светилась едва заметным белым светом и неплохо освещала потертые каменные ступени. Поэтому до верхнего этажа Колокольной башни я добралась намного быстрее, чем смогла бы любая из моих служанок. И, отпихнув от двери вглядывающегося в темноту друга детства, заулыбалась. Однако поздороваться мне не удалось: Дирк, отлетевший к одной из бойниц, наморщил нос, оглядел меня с ног до головы и ехидно усмехнулся:
– Простите, баронесса, но в вашем возрасте бегать по замку с задранными до пупа юбками уже как-то неправильно, что ли…
Мое «доброе утро, Зубастик» умерло, еще не родившись. Дослушав фразу до конца, я свела брови у переносицы и, уперев кулаки в бока, грозно прошипела:
– Тебя что, давно не пороли?
– Давно, ваша милость, – захлопав ресницами, кивнул этот малолетний хам. И уточнил: – С тех пор, как я получил свой первый щит[14].
– И как давно это было? – приподняв бровь, грозно спросила я.
– О-о-очень давно…
– То есть месяц назад? В канун праздника Урожая?
– Ну, где-то так…
– Да-а-а!!! Действительно давно. Значит, твоя спина уже успела отдохнуть… И соскучиться по розгам…
– И ничего она по ним не соскучилась, ваша милость! – Дирк издевательски подчеркнул мой титул, посмотрел мне в глаза и, заметив мой взгляд, выставил перед собой ладони: – Я пошутил! Просто пошутил! Не надо, Мел!
– Значит, говоришь, «в моем возрасте»? – перейдя на истинное зрение, буркнула я. – Значит, говоришь, «баронесса»?
– Да Мел ты, Мел!!! – взвыла надежда и опора замка Орейн. Но было уже слишком поздно: я дотянулась до горящей на стене комнаты сторожевой печати[15], накинула на две белые нити тонюсенькую перемычку, и часть плетения, образующая печать Острого взгляда, поменяла конфигурацию.
– Это тебе за «возраст», «баронессу» и «вашу милость»… – дождавшись, пока в измененной печати перераспределятся потоки силы, пробормотала я. И, подумав, навесила на парня печать Малого сна. И влила в нее добрую половину своего резерва. А потом с интересом уставилась в глаза Зубастика.
Мгновенно ослепнув, Дирк вцепился рукой в стену и зашипел от злости. А потом криво усмехнулся:
– Не очень-то и страшно… Ну, похожу до конца смены, держась руками за стены. А когда спущусь вниз, все, наверное, пройдет…
– Ну, как тебе сказать? – ослепительно улыбнулась я и, присев на покрытую овчиной лавку, приготовилась ждать.
– Это еще не все? – видимо, поняв, что одной слепотой я решила не ограничиваться, спросил он. И душераздирающе зевнул.
– Я просто не люблю повторяться…
Следующие минуты две Дирк пытался рассуждать о возможностях одной слишком юной магини, не способной даже толком отомстить своему обидчику, и с ностальгией вспоминал о временах, когда обращение на «вы» в ее адрес вызывало более серьезные проблемы для «обидчика»: кровотечение из носа, проблемы с желудком или потерю сознания. Я внимательно слушала его разглагольствования, пытаясь почувствовать момент, когда руна Малого сна перебьет действие сторожевой печати. И, наконец, дождалась: запутавшись в очередном умопомрачительном аргументе, парень вдруг зевнул и потер ладонями лицо:
– Мел! А… это… про что я говорил?
– Не помню, – усмехнулась я.
– Странно… Я – тоже… Что-то меня ноги не держат…
– Не вздумай садиться в моем присутствии! Я баронесса или как? – хихикнула я, глядя, как он пытается сползти по стене на пол.
– Ну, разреши, пожалуйста! – Дирк снова зевнул, при этом чуть не вывихнув себе челюсть.
– Я против! Хотя… так и быть, садись: в ТВОЕМ ВОЗРАСТЕ бдеть всю ночь еще, пожалуй, рановато.
Зря я это сказала – почти закрывшиеся веки Зубастика дрогнули… и поползли вверх. А потом побледневший как полотно парень принялся ожесточенно бить себя ладонями по щекам:
– Мел! Не надо меня усыплять! Я больше не буду!
– А что тебя так испугало? – ехидно поинтересовалась я.
– Скоро обход… Если меня поймают спящим, то я получу пятьдесят плетей. И какую-нибудь позорную кличку. А еще… твой отец НИКОГДА не сделает меня десятником!
– А ты не спи! Кто тебя заставляет-то?
– Издеваешься? – изо всех сил стараясь удержаться на ногах, еле слышно пробормотал парень. А потом, выхватив из ножен кинжал, воткнул его в свое бедро.
– Одурел, что ли?! – взвыла я. И, увидев, как быстро пропитывается кровью его штанина, вскочила на ноги и от души врезала ему кулаком в живот. А потом зашипела от боли в костяшках, разбитых о его дублет:[16] – Я же пошутила!
Не обращая внимания на мои вопли, Дирк пошевелил клинком в ране и застонал.
Вырвать кинжал из его пальцев оказалось несложно – мышцы, расслабленные моим плетением, упорно отказывались сокращаться. Поэтому через мгновение, отшвырнув кинжал, я уже стояла на коленях, и, подпитывая своей силой ближайшие к ране каналы жизни[17], судорожно сращивала рваную бахрому кровеносных сосудов и каналов чувств[18].
Хорошо, что основное плетение сторожевой печати действовало и на меня – благодаря обострившемуся слуху я услышала сопение заснувшего Зубастика еще до того, как он начал валиться на меня. И успела дотянуться до печати Малого сна, разорвать плетение и упереться ладонями в его живот за мгновение до того, как он рухнул мне на голову.
Мда. Задача оказалась не из легких – прежде чем сторожевая печать вымела из сознания Зубастика всю сонливость, я успела проклясть и свою мстительную натуру, и желание немного поэкспериментировать, и посетившее меня «озарение». Поэтому, когда пригибающая меня к полу тяжесть внезапно исчезла, я почувствовала себя счастливой. И оказалась в этом не одинока: Зубастик, уставившийся на меня сверху вниз, сиял, как снег на полуденном солнце:
– Фу… Надо же, я уже не сплю! Слушай, Мел, а как ты это сделала? Ведь тут – сторожевая печать! Не заснешь, даже если захочешь… Так! А… давай, когда я сменюсь, мы так же усыпим Борова? Говорят, ему сегодня в караул…
– Угу… – кивнула я. И, закончив накладывать на рану плетение Малого исцеления, встала на ноги и… сдуру повторила свой коронный удар кулаком в живот.
Увы, пробить и стеганый дублет, и мышцы брюшного пресса, не вкладывая в удар силу, оказалось нереально. Поэтому, полюбовавшись на довольную физиономию Зубастика, я сменила тактику. И просто щелкнула ничего не видящего перед собой парня по носу:
– Если я усыплю Борова, то его застукает кто-нибудь из десятников. И, конечно же, доложит об этом Шраму. Шрам, сообразив, что без магии тут не обошлось, тут же рванет к Лагару. Брат, естественно, доложит папе, а папа… Перед отъездом на границу с Миардией папа в моем присутствии пообещал эрру Маалусу, что если я еще раз что-нибудь намагичу, то его повесят…
– Повесят? Мага? – воскликнул пытающийся протереть глаза Дирк. – Так! Стоп! Ты – намагичишь, а его повесят? Так он-то при чем? И почему «в твоем присутствии»?
– Мне кажется, папа догадался, что я все-таки учусь…
– Как это? Ведь эрру Маалусу запрещено…
– Да! – перебила его я. – Запрещено! И он, как и обещал отцу, меня НЕ УЧИТ! Но… иногда магичит в моем присутствии. А еще иногда «забывает» рисунки базовых плетений разных школ там, где я могу на них наткнуться…
– Уважаю! – восхитился Зубастик.
– В общем, папа придумал очередной способ заставить меня отказаться от Высокого искусства, – вздохнула я. – Теперь ответственность за жизнь эрра Маалуса лежит на мне… И у меня «есть время» вспомнить о том, что женщина должна думать только о муже и детях!
– Ну… положим, о муже и детях думать тебе еще рановато… – стараясь не смотреть мне в глаза, солгал Дирк.
– Какой же ты гад! – сообразив, что он вспомнил о моем недавно состоявшемся совершеннолетии, возмутилась я. – Замуж я пока не собираюсь!!!
«Ну, и кто тебя будет спрашивать?» – промелькнуло в его глазах.
Однако вслух он сказал совсем другое:
– Нет, все-таки насчет твоего обучения магии барон неправ: да, пусть, как ты говоришь, скорость восполнения твоего запаса силы у тебя практически никакая, и в Академию тебя не примут, но маг Жизни, пусть даже очень слабый – это редкость! Один на тысячу, если не больше. Поэтому тебя надо учить! Даже насильно… Эх, будь я на месте твоего его милости…
– Будь ты на месте папы, думал бы так же, как он: «Маг Жизни принадлежит короне. А значит, лишен всякой свободы выбора…»
– Но ты же целая баронесса! Кто тебя заставит? И потом, ты же все равно нас лечишь! Если бы не твое умение, ту же Мафу похоронили бы как минимум дважды… И ее второго ребенка – тоже…
– А ты знаешь, чего мне это стоило? Любой нормальный жрец[19] третьей категории и выше поставил бы ее на ноги за полчаса! – взвыла я. – А я смогла ее удержать только под линией силы! На крыше донжона, под дождем! И вливала в нее жизнь аж восемнадцать часов!
– Ну и какая разница, где и сколько? Удержала же?
– Ты не понимаешь… – вздохнула я. – Вот ты – воин. Тебя учат сражаться с мечом и щитом. А теперь представь себе, что ты стоишь в проломе крепостной стены, на тебя несется атакующая лава, а в твоих руках – иголка и наперсток! Причем тяжелые, как вот эта башня! Много ты с ними навоюешь?
– Все равно не отступлю, – набычился Зубастик. Потом подумал… и ткнул пальцем в свое бедро: – Нет, этот пример не годится: видишь, кровь УЖЕ остановилась! И нога у меня НЕ БОЛИТ! Кто еще так может? Эрр Маалус? Или эрр Валин?
– Эрр Маалус – иллюзионист. Эрр Валин – стихийник. Соответственно, ни один, ни другой в принципе не в состоянии лечить…
– А ты – в состоянии. Значит, ты – маг Жизни. Самый настоящий. И если будешь заниматься, то когда-нибудь станешь архимагом…
Представив себя в зеленой мантии мага Жизни, я расхохоталась:
– Ха! Архимаг, говоришь? Архимагов Жизни не бывает… А вот позаниматься действительно стоит… Кстати, выдумщик, ты не будешь против, если я тут немножечко поэкспериментирую?
– Опять на мне? – Дирк сглотнул подступивший к горлу комок.
– Угу… хочу кое-что попробовать… – призналась я. – Ты не бойся, я только что пробовала плетение на курице и поросенке… Они выжили и выглядят совершенно счастливыми…
– Спасибо сказали? – грустно улыбнулся парень.
Я отрицательно помотала головой.
– Неблагодарные… – вздохнул он. – Пробуй. Только сначала сними с меня слепоту. И… учти, что я в карауле, и если меня застанут в неподобающем часовому состоянии…
– Не застанут, – ухмыльнулась я. – Я что, зря тянула сюда сигнальную нить?
О проекте
О подписке