Ничто не предвещало ни малейшей опасности, пейзаж вокруг Зоны был спокоен, но все же Неверов стал замечать некоторые изменения в этом пейзаже: кустарник словно бы начал уходить под землю, уменьшаться в высоте, одновременно сжимаясь и пряча ветви и шипы.

Цвет мха стал серым, как у рыхлого весеннего снега. Страж на столбе тоже претерпевал изменения, превращаясь в кожистое одеяло, обнимающее шпиль своего насеста…

Неверов не первый раз видел метаморфозы энифианской природы, приготовления животного и растительного мира планеты перед ураганом, но каждый раз его захватывало это поразительное зрелище.

Лишь через полчаса проявились наконец физические признаки приближавшейся бури: небосвод позеленел, засветился, первый порыв ветра сдул с дороги подушки мха. Неверов с сожалением оглядел изменившийся до неузнаваемости ландшафт и поспешил ко входу в Зону.

Диего Вирт оглянулся на чмокнувшую дверь и ухмыльнулся. Неверов вошел с необычным для себя виноватым видом. После «открытия» барьера против обоснованного, но неразрешенного любопытства он должен был призадуматься, а это всегда на пользу увлекающимся натурам. Прежде чем что-нибудь сделать, он теперь кое-что вспомнит и сравнит…

– Ну? – напомнил о себе Тоидзе, вернее, голова Тоидзе, торчавшая в виоме, как голова профессора Доуэля из одноименного романа Беляева, писателя далекого двадцатого столетия.

– Мальчик не знал, что существует защита…

– … от дурака.

Диего исподлобья посмотрел на инженера связи, и тот отвел виноватый взгляд.

– От случайностей, Вано, от случайностей.

– Ну от случайностей, смысл тот же.

– По-моему, ты сегодня расстроен, Вано. Никто из нас не терпит бездеятельности, особенно в таких условиях. Когда-нибудь мы научимся управлять своим любопытством, чтобы оно не оборачивалось злом. Может, человек не стал бы человеком, не будь он любопытен? А Лен молод, выдержки не хватает, но у него неплохие качества: искренность и восприимчивость к толковым объяснениям.

– Спасибо, я понял, – криво усмехнулся Тоидзе. – Я и вправду сегодня расстроен, мою кандидатуру снова отклонили.

Он, очевидно, имел в виду то, что давно хотел попасть в число дежурных на Эниф, но по каким-то причинам научный совет Базы уже в третий раз вежливо советовал ему подождать. Впрочем, эти причины Диего знал как никто другой. «Едва ли теперь вообще кто-нибудь попадет в Зону, – подумал он. – Наша смена скорее всего последняя». Вслух, однако, он этого не сказал.

– Ну, до смены еще полмесяца, многое может измениться, – успокоил он связиста. – Так что не унывай. Кстати, ты не в курсе, что ответили энифиане на наш вопрос относительно их космотехники? Помнишь, мы задавали им вопрос два дня назад?

Тоидзе пригладил свои знаменитые усы, не менее знаменитые, чем ресницы Гунна.

– Ничего они не ответили конкретно. Космической техники, как мы это понимаем, у них нет, как нет вообще никакой техники. В космос они выходят редко и не с познавательными целями.

– И это все?

– Не ты первый удивляешься. Тебе не кажется, что энифиане мудрее нас? Ведь главная ценность цивилизации – информация, а обмен пока далеко не равноценен, мы снабжаем их информацией чуть ли не в десять раз больше, чем они нас! Где справедливость?

– А ты спроси у Доброгнева, – усмехнулся Диего. – Он любит отвечать на такие вопросы. Что еще ты имеешь мне сообщить?

– Еще наши планетологи от безделья провели радиолокационный зондаж материка и обнаружили любопытное образование – нечто вроде наших областей со стоячими туманами. Они назвали эти туманные области – гаруа. Представляешь, километров по пятьдесят в диаметре круглые шапки туманов, а в центре россыпь странных столбообразных скал… Погоди-ка, тебя запрашивает шеф. Переключи связь на ОЭЛ.

Виом мигнул и воспроизвел кабинет директора Базы, больше похожий на кусок морского пляжа. Доброгнев заметил взгляд Диего и выключил видеопласт, комната приобрела нормальный вид.

Суровое лицо Доброгнева казалось необычно напряженным, словно он ожидал плохих известий, а может быть, то сказывался эффект освещения – директор любил рассеянный голубой свет.

– Доброе утро. Что нового?

– Как будто ничего особенного. С Неверовым, очевидно, происходит то же самое, что и с остальными: прирост нервной массы, выхода энергии никакого, отсюда – нервная возбудимость и жажда деятельности.

– Но у тебя же сие не наблюдалось?

– Выдержка. Тренировка. К тому же мне не двадцать пять…

Доброгнев подумал и подключил канал связи с кабинетом Нагорина, главного врача Базы. Нагорин был не один, у передней панели медицинского комбайна, занимающего всю левую сторону комнаты, сидел заместитель директора по безопасности дежурств Руденко и разговаривал с одним из ученых-биологов, которого Диего знал только в лицо. Нагорин, оценив ситуацию, на минуту отключил связь, и, когда снова включился, ученого в кабинете уже не было.

– Слушаю, – глуховатым голосом сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. Говорил он, почти не разжимая губ, и тем, кто не знал его близко, мог показаться высокомерным или равнодушным. Но таковым в действительности он не был. Диего знал это достаточно хорошо.

– Что дало обследование дежурных? – спросил Доброгнев.

Нагорин покосился на медлительного Руденко и вздохнул.

– Увеличение общей нервной массы, естественно, прекращается сразу же после их возвращения на Базу, то есть вне комплекса Зоны. Нежелательных последствий, в общем-то, никаких. Конечно, за время обследования. А что случилось?

– За месяц изменения в организме почти незаметны, – сказал Диего. – Идет как бы накопление средств для…

– Скачкообразной мутации, – докончил Нагорин. – Я думал об этом. Да, риск велик. Как далеко зашло у тебя?

– Он уже может заменить компьютер, – невесело усмехнулся Доброгнев. – Что он еще будет уметь, я не знаю. Факт остается фактом – все ваши методы защиты от энифианских способов воздействия на людей в Зоне не годятся, даже пакетная силовая защита.

– Характеристики этого излучения уже известны, – произнес Руденко. – Теперь все зависит от физиков, насколько быстро они от теории перейдут к практике и изготовят нам необходимую аппаратуру.

Нагорин долго молчал, рассматривая свои руки, как чужие: такая у него была привычка. Потом тихо произнес:

– Мы все отлично понимаем, что можем найти в случае удачи и что потерять. Конечно, пандологи поставят тебе памятник, Диего, но… не пора ли заканчивать эксперимент? Ведь мы не знаем, для чего энифиане воздействуют на дежурных в Зоне излучением или целым набором излучений, влияющих на генную память. Я понимаю, соображения руководителей УАСС^[3] и виднейших специалистов ИВК, направленные на выяснение мотивов поведения энифиан, заслуживают внимания, но я уверен, что наши мето́ды (он так и сказал мето́ды, с ударением на слоге «то») выяснения этих мотивов, по крайней мере, некорректны.

– Это соображения безопасности для всей нашей цивилизации, – медленно сказал Руденко. – В УАСС работают опытнейшие прогнозисты, способные предвидеть события на годы вперед…

– Дело не в компетентности работников аварийно-спасательной службы, – поморщился Нагорин. – И даже не в том – зачем энифианам экспериментировать над нами, какую цель они преследуют. Простите меня, но любой эксперимент над человеком бесчеловечен, даже если он направлен на выяснение опасности для остальных людей. Мы же видим: цивилизация энифиан явно нездорова, негуманна в самом прямом смысле этого слова. В связи с чем встает вопрос: не станет ли Диего когда-нибудь опасен для этих самых людей, ради которых он сегодня подвергается риску?

– Вывел! – крикнул Доброгнев, избегая смотреть на Диего прямо.

– То же самое имели в виду и эксперты управления, – пробормотал Руденко, с сочувствием рассматривая спокойную физиономию Вирта. – Не в этом ли и состоит цель энифиан – глобальная биоразведка земной цивилизации?

– Вы правы, – сказал Диего, погладив бритую голову. – Подстраховка мне не помешала бы. Но я на планете уже четвертый месяц и… ничего. Едва ли их излучение способно резко изменить человеческое в человеке, слишком долго лепила нас природа, миллионы лет.

– Прости, Диего, – тяжело сказал Нагорин. – Я не хотел обидеть.

– Чего уж там, ты-то мог бы и не извиняться. Но заканчивать эксперимент с нашей стороны преждевременно, материала для определенных выводов мало. Ну и потом… я же сам согласился на продолжение.

Нагорин сардонически усмехнулся.

– Если ты об ответственности, то я ее не боюсь, это пройденный этап. – Он снова усмехнулся. – Что же касается дальнейшего участия в эксперименте… меня волнуют не столько заботы цивилизации в целом, сколько судьбы отдельных личностей вроде тебя. Потому что на острие любого устремления общества всегда стоят конкретные и чаще всего дорогие сердцу люди.

– Спасибо, – серьезно сказал Диего.

– Ладно, – пробурчал Доброгнев. – У тебя больше ничего нет?

Диего замялся: вопрос был к нему.

– Есть одно наблюдение… Требует проверки, но все же думаю, что не ошибся. Видите холм в конце дороги? – Диего повернулся к станционному виому, показывающему пейзаж за стенами Зоны. – Так вот, по всему – это чужой космический корабль.

В помещениях Базы наступила тишина. Все молча смотрели на громаду холма. Наконец опомнился Руденко:

– Ничего не вижу. Не разыгрываешь?

– Оттуда ничего и не увидишь. Я сам долго сомневался, пока не проверил.

Доброгнев нахмурился.

– Каким же образом?

Диего хитро прищурился.

– Абсолютно легальным способом, не нарушая инструкции. Не забывай, я ведь мутант.

– Темнишь ты что-то, мутант. Но если твои наблюдения подтвердятся… Не пробовал определить возраст дороги?

– Каким же образом? – передразнил Доброгнева Диего. – Конечно, пробовал, получается сто пятьдесят плюс-минус десять лет. Возраст холма тот же.

– Серьезное открытие, – сказал Руденко. – И достаточно тревожное. С вашего позволения, я дам депешу в управление.

Все четверо переглянулись.

– Ладно, – еще раз сказал Доброгнев. – На Земле сумеют оценить эту информацию. До связи, разведчик. Ничего не предпринимай самостоятельно… без особых на то причин.

Виом спецсвязи угас. Диего скорректировал записи на стационарном блоке фиксации событий и задумался, глядя на стража, превратившегося в тонкое черное покрывало под порывами начинающейся бури.

На пульте тонко запищал сигнал метеопатруля.

– Вижу, вижу, – пробормотал Диего. – Зона к урагану готова.

Вскоре в зал ввалился Неверов, стал раздеваться, посматривая в окно дальновидения. Диего ободряюще подмигнул ему, и молодой человек ответил нерешительной улыбкой.