– Это еще одно свидетельство того, что люди сильней вас. Гиро не выдержал экзамена, зато выдержал наш посол. – Габриэль кивнул на Ратибора, который в это время выбирал цели на случай, если пришлось бы стрелять по-настоящему. Он был готов к любым переменам обстановки и поэтому спокоен и сосредоточен, сумев справиться с переживаниями. Лишь одна мысль не давала покоя: жива ли Анастасия?

– К чему эти намеки? – гортанным голосом спросил Ранги. – Хорошая мина при плохой игре? На что вы надеетесь? Откуда вы знаете, в какой защите нуждается Конструктор?

– Знаю, – отрезал Грехов, усмехнулся с неожиданно прорвавшейся грустью. – Хотя мне это не доставляет ни счастья, ни радости. Я ведь хомозавр, как меня недавно окрестили. А Конструктору не нужна никакая защита, он болен и одинок и нуждается всего лишь в одной простой вещи – в милосердии. В милосердии, как это ни странно! Если можете помочь ему в этом – помогите, нет – не мешайте это делать другим.

– Строительство излучателей квагмы в поясе астероидов – это и есть милосердие по-человечески? Идея отгородиться «абсолютным зеркалом» – это милосердие?

– Нет, – тихо произнес Грехов, – не милосердие. Но мы учимся ему, трудно, жестоко, ошибаясь и падая, но учимся, и в конце концов овладеем наукой, найдем единственное верное решение. Вы такого решения не нашли.

– И все же ваш ультиматум смешон. Вы, конечно, сильный человек, Габриэль Грехов, ваш пси-потенциал, вероятно, больше потенциала любого из нас, но вы далеко не шукра, обладающий а мара^[34]. Мне жаль, но отпустить вас мы не имеем права, ибо вы представляете для нас реальную и непредсказуемую опасность.

– В таком случае мы погибнем все.

Шебранн покачал головой, на губах его обозначилось подобие улыбки.

– Проигранный гипнобой – еще не доказательство нашей слабости.

– Вы не поняли. – Грехов медленно вытянул вперед руку ладонью вниз, и зеленоватая искра в камне его перстня вдруг прыгнула вверх, превратилась в фиолетово-зеленый дрожащий язычок пламени. И тотчас же пол, потолок и стены пещеры искривились, словно по ним, ставшим гибкими и упругими, пробежала судорога. Из недр пещерного города донесся угрожающий гул, мигнули и разгорелись запрятанные в стенах светильники. Ратибору показалось, что у его ног разверзлась бездна, дохнувшая холодом межзвездного пространства. Кто-то поддержал его под локоть – Железовский.

Грехов опустил руку, язык огня упрятался в перстень, коридор перестала мять и корчить мягкая, но властная сила.

– Детские игрушки, – презрительно процедил сквозь зубы смуглолицый Григ. – Хватит разговоров! Они блефуют, а мы развесили уши. Их всего четверо, помощи ждать неоткуда, метро заблокировано, пора заниматься своим делом.

В руке бывшего пилота сверкнул ствол «универсала», направленный на Лабовица, два бесшумных выстрела раздались одновременно – Грига и Железовского. Лабовиц успел уклониться всего на несколько сантиметров, и сгусток плазмы попал ему в плечо. Удар плазменной пули Железовского отбросил Грига к стене, и в то же мгновение страшной силы пси-разряд едва не парализовал Ратибора, потерявшего слишком много энергии в первой и второй схватках.

– Не стрелять! – прозвучал в звуковом и мысленном диапазонах яростный крик Грехова.

Все замерли, направив оружие друг на друга. Проконсул снова вытянул руку вперед, и снова знакомая сила искривила темное пространство пещеры, тела людей и К-мигрантов, отразилась болью в позвоночнике, голове, глазах. Пульсирующая зеленая струйка пламени над перстнем Грехова превратилась в облачко, которое за секунду выросло в огромный шар и окутало всех находящихся в пещере. А когда светлый туман рассеялся, все увидели висящий между людьми и К-мигрантами черный бугристый обломок камня, завернутый до половины в дырчатую золотую фольгу. Тяжело, так что вздрогнули стены помещения, «камень» рухнул на пол. На людей повеяло жутковатым ветром чужих пространств.

– Роид! – хмыкнул раненый Лабовиц, пытавшийся остановить кровь, хлынувшую из раздробленного плеча. – Похоже, живой! Ну и связи у тебя, проконсул! Кто из вас упоминал тут шукру? – Герман посмотрел на Шебранна. – Еще есть сомнения?

У Ратибора появилось ощущение, что глыба чужанина то исчезает из поля зрения, то появляется вновь, и это «мигание» заставляет вибрировать воздух, ставший густым и плотным, как желе.

– Спрячьте оружие, если вы не самоубийцы, – незнакомым хриплым голосом сказал Грехов; лицо его снова покрылось блестящей пленкой «слюды». – Внутри этого роида область двенадцатимерного пространства, эквивалентного по размерам, массе и энергии горной системе типа Гималаев, – хватит на то, чтобы пробить вашу базу насквозь. Разве не убедительно?

– Он не может взорваться просто так, по команде извне, – сказал Шебранн быстро.

В голове Ратибора (ему показалось – в костях черепа) родился удивительный вибрирующий звук, словно хлопнула дверь в гулком помещении: глыба чужанина увеличилась в размерах и опала, словно он вздохнул. И вслед за этим раздался необычный свистящий хрип, не похожий ни на человеческий голос, ни на шумы естественного природного фона, меняющий интонацию, тембр, эмоциональную насыщенность и громкость, сопровождаемый долго не смолкающим эхом.

– Слышу. – Грехов стряхнул с рук «лоскутья» голубого сияния. – Роид передал мне привет. А насчет взрыва… – Проконсул поднял руку с пистолетом и направил его на чужанина. – Достаточно разрядить в него «универсал», и взрыв неизбежен, вы это знаете. Я жду.

Несколько мгновений длилась наполненная мертвой тишиной пауза. Ратибор, ни на миг не выпускавший из виду пару Нгуо Ранги – Юрий Лейбан, заметил, что лицо Грехова стало бледнеть, приобретая прозрачность драгоценного камня. Потом Шебранн опустил свой пистолет и оглядел ряды К-мигрантов. Они давно переговаривались мысленно, но сейчас их пси-разговор выплеснулся в диапазон, близкий волне пси-связи людей, Ратибор ощущал его эхом бушевавшего где-то далеко шторма, вернее, эхом прибоя.

Наконец Шебранн закончил переговоры.

– Чего вы хотите?

– Мира, – тихо, но жестко сказал Грехов. – Я не ограничиваю вашей свободы, делайте что хотите, предлагайте свой вариант общения с Конструктором, но не пытайтесь больше угрожать людям, а тем более охотиться за ними. Этот ультимативный разговор с вами – последний, в случае любой попытки нападения на ученых, строителей, других людей я уничтожу вас! Всех! Слышите?

Ратибор превратился в сплошной нервный ком, реагирующий на малейшие токи, изменения электромагнитных полей и даже на пульсацию биополей, возникающих от постоянной работы мышц, которые удерживают тело в покое, и точно так же замерли рядом Железовский и Лабовиц, превращенные обстоятельствами в живые боевые системы с высокими параметрами.

– Мне нравится ваш подход к проблеме, – без улыбки сказал Шебранн. – Вероятно, на вашем месте я реагировал бы так же. Итак, мы свободны в выборе?

– В тех пределах, которые я обозначил. – Грехов опустил «универсал»; лазерные трассы, то и дело нащупывавшие К-мигрантов из нескольких точек его черного кокоса, погасли. – Формула изобретена не мной: для того чтобы свободой обладать, ее надо ограничить. Разблокируйте метро. До встречи на Совете безопасности.

Габриэль посмотрел на чужанина, и в то же мгновение тот исчез, вызвав приступ головокружения у людей, ощутимое колебание всей массы породы, в которой была проложена система коридоров и пещер.

Грехов повернулся и направился к залитой тьмой кабине метро, за ним Лабовиц, все еще державшийся за плечо, потом Железовский, хлопнув Ратибора по плечу. Тот, чувствуя себя так, словно его пропустили через соковыжималку, поплелся последним. К-мигранты молча глядели им вслед. Потом исчезли один за другим.

Люди остановились перед дверью в метро, ожидая, когда хозяева базы разблокируют станцию.

– Слушай, проконсул, ты случаем не изобрел новый тип скафандра? – тихо пробасил Железовский. – Блестишь, как под пленкой.

– Не изобрел, – сказал Грехов и улыбнулся, вытирая измученное лицо обеими ладонями. – Это всего лишь пот, дорогой комиссар.

С шипением открылась дверь финиш-камеры метро, в зал ворвались двое парней в «бумерангах» и Забава Боянова. Последовала немая сцена, затем председатель СЭКОНа бросилась к Железовскому, молча прижалась к нему, едва доставая ему до ключицы.

– Где они? – быстро спросил первый из вновь прибывших, в то время как метро выбрасывало одну за другой порции пограничников и обоймы риска отдела безопасности.

– Отбой тревоге, – будничным тоном проговорил комиссар, обнимая Боянову за плечи огромной рукой, повернул ее и повел к метро мимо растерянных парней.

– Сначала я думал, что у тебя рация. – Лабовиц кивнул на перстень Грехова, когда они выходили из метро управления. – Особенно когда ты «вызвал» чужанина. Оказывается, это…

– Пси-генератор, – проворчал Габриэль, оглядываясь на плетущегося сзади Берестова. – Без него я не смог бы внушить К-мигрантам свою убежденность в победе. До связи, суперы.

– Не понял, – сказал Ратибор, ошеломленный открытием. – Что вы имели в виду насчет чужанина?

– Никакого чужанина не было, – вздохнул Лабовиц, тоже глядя вслед проконсулу. – Габриэль всего-навсего создал пси-фантом, внушил К-мигрантам, что имеет прямую связь с роидами.

– Не может быть! Я же его видел… и слышал…

– Просто Грехов – очень сильный экзосенс. Мне, например, до него далеко. Такие вот дела, охотник. Ну, я пошел лечиться. До связи.

Он ушел не оглядываясь. А Ратибор остался стоять, медленно приходя в себя.

Конструктор, представлявший собой светящийся «мешок с картошкой» (каждая из картофелин по размерам не уступала планетам типа Земли), слегка замедлил свой ход, но продолжал упорно стремиться к намеченной цели. По расчетам баллистиков траектория его движения должна была пересечь орбиту Юпитера на расстоянии в двадцать миллионов километров от гигантской планеты и практически упиралась в Марс, успевающий к моменту пересечения подойти точно в район рандеву.

Опираясь на расчеты, СЭКОН снова поднял вопрос применения императива «экстремум», требуя мобилизации сил и средств человечества на эвакуацию населения Марса, а потом и Земли. И снова Совет безопасности не утвердил предложение, отложив решение проблемы до появления «новых данных о прямой угрозе Марсу и Земле», в то время как по всей Системе участились случаи антисоциального поведения, стихийных всплесков паники, вспышек нервных заболеваний и психических расстройств, вызванных серией появления К-гостей. Положение в мире становилось взрывоопасным, подогреваемое безответственными заявлениями некоторых общественных и официальных деятелей о том, что во всем виноваты службы безопасности и пограничники, не справляющиеся со своими обязанностями. Предлагалось отстранить от должностей комиссаров отдела безопасности Железовского и Юнусова, а также командора пограничной службы Эрберга, срочно смонтировать на пути Конструктора «кварковые мины» и разнести его в клочья, если он не понимает, чего от него хотят.

Аудитории всех рангов захлестнула волна дискуссий, в ход были пущены аргументы высокой политики, апологии доброты и веры, экономические и научные расчеты, наивные утверждения о гуманизме высшего разума и философская казуистика «разумной жестокости», но эмоции не могли послужить базой всесторонне продуманного решения, как и сухие цифры инженерных расчетов и формулы научных теорий, и не нашлось лидера, который смог бы обработать колоссальный объем информации, взвалить на свои плечи ответственность за судьбы человечества и объяснить, что делать. Надвигался кризис, прежде всего кризис веры и морали, предполагающий в скором времени не религиозный, а самый что ни на есть материалистический хаос апокалипсиса, хаос «конца света», начинавшийся нравственным уничтожением…

Со времени схватки с К-мигрантами прошло двое суток, и Железовский, втайне ожидавший каких-то каверз с их стороны, внезапно успокоился, уверовав в твердость их слова и серьезность обещаний самого Грехова. Связь с К-мигрантами прервалась, как только оперативные группы покинули станцию, затерянную в недрах омеги Гиппарха, и никто их с тех пор не видел и не встречал.

Грехов тоже в поле зрения наблюдателей не появлялся, но Аристарх был уверен, что проконсул в курсе всех событий и продолжает свою таинственную деятельность, отдающую мистикой и жутковатым душком связи с «потусторонними силами».

В один из периодов отдыха между дежурствами – Железовский все так же продолжал жить на «Клондайке» – спейсер посетил Юнусов в сопровождении Баренца. Комиссар наземников был встревожен и не скрывал этого, Железовский усадил их на диван перед виомом, во всей красе показывающим Конструктора на черном фоне, предложил по стакану медового напитка и превратился в статую, в «роденовского мыслителя», способный просидеть в каменной неподвижности несколько часов подряд.

– Что у вас? – спросил Юнусов, мало уступающий хозяину в мимике, вернее, в ее отсутствии.

Спешить было некуда, и разговор шел в звуковом диапазоне.

– Все то же, – ответил Железовский. – К-физика не поддается анализу и не вмещается в рамки ни одной теории, а это значит, что мы бессильны оказать влияние на Конструктора.

– Даже с помощью вакуум-резонаторов?

– Теоретики работают с математическими моделями, но конкретных советов не дают. Расчет последствий удара требует учета стольких параметров, что на точный прогноз надеяться нечего.

– А если удастся соорудить «абсолютное зеркало»?

Железовский взглянул на комиссара-один исподлобья.

– Автор идеи погиб и не оставил расчетов, а его коллеги, по моим данным, – в начале пути, вряд ли они успеют довести разработку до практического применения. Существовала единственная возможность не пустить Конструктора в Систему – Т-конус, но воспользоваться ею мы уже не можем.

Юнусов кивнул, не отрывая взгляда от эллипсоидного тела Конструктора, состоящего из светящегося тумана и зерен более темных уплотнений.

– Знаете, что меня волнует до сих пор? Результат всепланетного референдума о судьбе Конструктора. Ведь практически большинство высказалось за его уничтожение, понимаете? И распределение голосов по материкам почти одинаковое – выше шестидесяти процентов, лишь Южная Азия – тридцать семь. Что это? Проявление коллективного эгоизма, приступ истерического страха или, наоборот, – эффект социальной релаксации?^[35] Почему при обсуждении не сработал принцип избыточного оптимизма^[36], характерный для группового мышления? Может быть, в обществе давно превалирует индивидуализм, а социологи пропустили финал формирования этого процесса?

– Не думаю, – качнул головой Баренц. – По-моему, четко сработал механизм выдвижения разумных альтернатив. Ориентируясь на групповое сознание, мы взаимно поддерживаем друг в друге стереотипные образы и установки, а в данном случае имела место разумная организация дискуссии, где у каждого была возможность аргументировать свою точку зрения. А результат обсуждения закономерен: альтернативы жизни цивилизации – нет.

Помолчав, Юнусов кивнул, соглашаясь, видимо, с внутренним голосом. Проговорил:

– Я слышал, в Системе появились чужане?

– По нашим подсчетам – около двухсот транспортников и более тысячи отдельных роев, – пробасил Железовский. – И количество их увеличивается день ото дня. Хорошо, что они хоть не удаляются от Конструктора больше чем на миллион километров, все время крутятся рядом, формируются в «очереди» и вместе с серыми призраками в конвои. Тебя что-то заботит конкретно?

– Его забота – волнения на Ближнем Востоке, – пробурчал молчавший до сих пор Баренц, тоже не сводящий глаз с Конструктора и облаков мигающих разноцветных огней, круживших вокруг него. – Плюс вспышка паники. Плюс попытки захвата метро, работающих на дальний космос.

– Плюс обычная профилактика, – бесстрастно проговорил Юнусов. – Вы знаете, что такое бои роботов? Или муравьиных куч? Или термитов и муравьев? А как вам нравится такое «развлечение» молодежи, как гонки на украденных транспортных коггах типа «Коралл»? Или технология наркоклипов?

– Можешь не продолжать, – сказал Баренц. – Мы знаем, что такое работа безопасника-наземника. В молодости я мечтал об участии всего в одной операции.

– Какой же?

– В операции по спасению духовности, нравственности, или соборности, если хотите.

– Тогда тебе надо было родиться в двадцатом веке, а то и раньше. Я не понял, что ты говорил о метро. Кто пытается захватить станции?

– В основном пацаны, «золотая» молодежь, сынки представителей политико-экономической элиты…

– Я не о том. Это организованные, спланированные действия или акты отчаяния?

– Еще не разобрались. Но похоже – последнее. Если был бы единый центр по бегству, мы его уже нащупали бы. В общем, работы хватает. Не плачу, констатирую факт.

– А чего вы хотели? Это обычная работа с наложенной спецификой ГО. Не справляетесь? Давайте думать, чем я могу помочь.

– Пока справляемся… худо-бедно. Меня лично беспокоит другое – возможности Грехова. – Юнусов сцепил пальцы на груди и пригорюнился.

Баренц кинул взгляд на Железовского.

– Не тебя одного. Нас тоже интересуют возможности проконсула, вернее, не столько возможности, сколько их приложение. Вектор «нечистой силы», так сказать. Чего он добивается? У меня складывается впечатление, что он ведет какую-то свою игру, недоступную для нашего понимания. Не получится ли так, что в самый последний момент он станет «по ту сторону баррикад»?

– Так же считает и Забава, – усмехнулся Железовский. – Но у меня другое мнение. Да, его пределы действительно неизвестны. К-мигранты в чем-то правы, назвав его шкурой. И все же он с нами.