Глава 4

Первыми из вертолёта выбрались сопровождавшие меня «броненосцы». Следом за ними, задержав дыхание от волнения, последовал и я, не обратив никакого внимания на снова осмелевшего Котыча, уже не в пол, а на меня злобным взглядом пялящегося. Но только на это его храбрости и хватило, голос подать он не решился.

– Фух! – вырвался из груди вздох облегчения: не к моему городу прилетели.

Никакого города вблизи вообще не наблюдалось. Прилетели мы к небольшому посёлку, в нескольких местах только трёхэтажные многоквартирные дома виднелись, остальные все были частные одноэтажки, утопающие в зелени садов.

Я вздохнул полной грудью с облегчением – мои опасения не подтвердились. Затем отошёл метров на десять от «вертушки» и замер, наслаждаясь солнцем, голубым небом с плывущими по нему облаками и свежим ветерком… Я даже и не думал, что камера на меня так угнетающе влияет. Знахарь прав оказался насчёт эмоций, только приуменьшил немного. Это не просто новые эмоции – это взрыв эмоций, которыми я дышал и не мог надышаться.

Не знаю, сколько я так простоял, но в один момент понял, что что-то не так. Какой-то дискомфорт ощущается. Повёл носом, принюхиваясь, и почувствовал, что ветерок ни разу не свежий, а доносит не совсем приятные ароматы.

Разобраться, что за запах унюхал, не дали наши сопровождающие. Если в первые мгновения они не мешали мне, да и Котычу тоже – он, не менее довольный, чуть в стороне от меня замер, – то, как только заметили, что я отмер и начал признаки сознания демонстрировать, сразу же принялись портить мне такое замечательное настроение. Сначала броненянька дал мне сделать пару глотков наркоты из своей фляги – а то моя в камере осталась, – а потом провёл инструктаж:

– Твоя задача спрятаться в этом посёлке, – забрав флягу, заговорил он со мной. – За его пределы выходить запрещено, ошейник накажет. Но можешь попробовать. – И добавил непонятно: – Все вы пробуете. – Но кто именно «все», не уточнил, продолжил инструктаж: – Если в течение двух часов тебя найдут, то вспомни о том, о чём тебе неоднократно говорили: «Ты должен поверить и не только поверить, но и возжелать этого. Никто и ничто не может нанести тебе никакого урона». Помни это! Желай этого! – Даже эмоции прорезались в обычно безэмоциональном голосе «броненосца», когда он это говорил. Но закончил он речь снова своим обычным тоном: – На то, чтоб спрятаться, у тебя есть пятнадцать минут. Время пошло!

* * *

Наблюдая, как дикарь, он же подопытный номер пятнадцать, после небольшого ступора, вызванного его словами, взяв с ходу приличный темп, побежал к посёлку – тот, кого пятнадцатый называл «броненосцем», по внутренней связи обратился к своим коллегам:

– Вот и кончились спокойные деньки!

Когда их прикрепили к этому проекту научников, они, наловив требуемое количество дикарей, дальше просто отдыхали. Не называть же работой утреннюю кормёжку подопытных и вечерние процедуры, когда некоторых номеров нужно было избить сильно и больно, но при этом не покалечить – ну, и произносить во время этого дела написанную психологами речь, чувствуя себя идиотом.

А кем ещё можно себя чувствовать, когда избиваешь безразличный ко всему кусок мяса? Пятнадцатый, тот хоть в первые дни пытался их разговорить, а потом и сдачи дать и этим хоть как-то их мотивировал. А восемнадцатая? Пусть дикарка, но красивую девку избивать, когда она совсем не сопротивляется – тут вообще… Но, может, психологи и правы: если номер пятнадцать в итоге стал ко всему безразличным, то она безразличность только изображает. На записи потом видели, каким ненавидящим взглядом она их провожает. Тоже, наверное, вскоре драться на них кинется.

Перед сегодняшним вроде бы простым делом психологи их больше часа инструктировали. Даже то, что он этого слизняка-четырнадцатого одёрнул в вертолёте, ими было спрогнозировано. Это действие должно было ещё больше разжечь ненависть к пятнадцатому – соответственно, с ещё большим желанием четырнадцатый станет его искать. Ну а когда не найдёт – последует наказание. И, по прогнозам, после этого наказания у него должна пробудиться запланированная профессором сверхспособность.

Как только пятнадцатый скрылся из виду, мужчина, включив наружный микрофон, принялся инструктировать четырнадцатого:

– Пришла пора на практике доказать то, к чему ты всё это время серьёзно готовился. Твоя задача… Как ты там его называешь – Нафаня? Вот этого домового ты и должен сейчас будешь найти. Если не справишься, накажу.

Котыча передёрнуло. За всё это время его только один раз серьёзно «наказали», но этого ему хватило выше крыши. Наблюдая, как каждый день «наказывают» Нафаню, он радовался, что это не с ним происходит. Но при этом его ненависть к Ботану только росла, так как тот после каждого избиения поднимался на ноги, в то время как сам Котыч тогда почти час валялся, даже пошевелиться не мог. А этот… Этот грёбаный домовой, похоже, вообще кукухой поехал: его дубасят, а он с отрешённым видом валяется, как будто ему тупо пофиг, что его дуболомы буцкают. А после того, как те закончат и уходят, он с таким же безразличным видом встаёт, идёт умывается и, как будто вообще ничего не произошло, спокойно спать заваливается. Ну, и самое главное, за всё это время в момент экзекуции Нафаня не проронил ни слезинки, а Котыч… Он, когда его били, – сломался, умолял не бить его, говорил, что он на всё согласен, всё для них сделает…

Вот и пришло время делать. До этого ему только внушали, чтобы он настраивался стать ищейкой, должен всегда находить того, на кого укажут. Вот и указали, и от этой цели у него внутри всё в предвкушении запело, ведь при удаче ему пообещали какую-то награду, при этом толсто намекнув на бабу.

Да он…

– Пошёл! – Бронированный чел сбил его с мысли: пятнадцать минут после ухода Нафани прошли, и наступила пора его найти.

* * *

Как только до меня дошло, что нужно делать, и что на всё про всё у меня всего пятнадцать минут, то я сразу же сорвался с места. Припустил в сторону посёлка, до первых домов которого метров сто пробежать нужно было. Вертолёт сел на небольшом холме перед огибающей посёлок асфальтированной дорогой, и хоть дома в зелени утопали, но этой небольшой возвышенности мне хватило, чтоб осмотреться и наметить, куда бежать и где спрятаться. И спрятаться желательно получше, так как очень мне не понравились напоминания о «возжелать», отчего и я рванул с приличной скоростью, чтобы как можно дальше успеть убежать за отпущенное мне время.

Но как только я миновал первые дома, то резко сбросил скорость, а потом и вовсе шагом пошёл, настороженно по сторонам оглядываясь. Трупы. Чем дальше я шёл, тем их больше становилось, и от их вида я с трудом сдерживался, чтоб не проблеваться. Целых почти не было: прилично обглоданные, но уже хорошо подсушенные солнцем тела валялись тут и там. Сразу стало ясно, что за запах ветер до меня у вертолёта донёс: тут он ощущался особенно сильно. Но всё же не так сильно, как если бы они свежие были – я бы тогда лучше звиздюлей выхватил, чем по этому могильнику шляться. Но, поборов тошноту, всё же двинулся дальше, так как до меня только сейчас дошло, кто меня искать будет. Не зря нас с Котычем сюда только вдвоём привезли, а перед ним я свою слабость не покажу.

Добравшись до ближайшего перекрёстка – улицу, по которой я шёл, пересёк узкий проулок метра два шириной, – я тут и решил спрятаться, так как смысла бежать к трёхэтажным домам уже не видел никакого. Несмотря на первоначальный шок от вида трупов, голова сейчас заработала кристально ясно, а от преследовавшей меня в последние дни апатии не осталось и следа.

Я забрался на деревянный забор и оттуда сверху осмотрел приглянувшийся мне двор: небольшой участок сада, за ним дом, слева сараи и проход между домом и сараями на задворки. Трупов нет. Но калитку нужно…

Я буквально рухнул с забора во двор, так как в начале улицы Котыч показался.

«Уже пятнадцать минут прошло?» – я так неслабо удивился. Видимо, на трупы пялился и с тошнотой боролся я дольше, чем думал. Ну что ж, будем надеяться, что Котыч меня не заметил: там как раз первый труп валяется, есть на что ему отвлечься.

Спрятался я в углу под яблоней: сюда если специально через забор не заглядывать, то с улицы меня не увидеть. Тут угол двора сплошным забором огорожен. Это чуть дальше, как раз напротив малины, забор понизу сплошной, а поверху планки через одну расположены. Вот сквозь этот штакетник почти вся передняя часть двора и просматривается, показывая, что меня здесь нет. Даже если в открытую калитку зайдёт кто, то заросли малины не дадут меня увидеть, а тщательно обыскивать каждый двор… тут явно побольше, чем два часа, понадобится.

Вот этот срок меня сейчас и озадачил. Не то чтобы я Котыча жалел, но мне кажется, ему изначально невыполнимое задание дали. Но, как я уже давно догадался, наши тюремщики любят такие вот «невыполнимые миссии» давать.

– Вот придурок! – пробормотал я еле слышно.

Чуть самого не стошнило, когда Котыча сквозь зазор в заборе увидел. Тот сначала настороженно стороной обходил трупы, а потом расхрабрился. В очередной раз убеждаюсь, что он больной на всю голову ублюдок: вот так походя он взял и пнул очередное попавшееся на его пути тело. Кому и что он этим пытался доказать, не знаю, но наказание последовало сразу же. Кожа недоеденного и подсушенного на солнце мужика от удара треснула, и тело тут же взорвалось «ароматом» разложения, а Котыч, не ожидавший такой подлянки от мёртвого, согнулся в сильнейшем приступе рвоты.

Блевал он долго, на полусогнутых удаляясь от потревоженного им трупа. По пути Котыч чуть не наступил на другой, но сквозь слезящиеся глаза всё же сумел его как-то разглядеть и, резко качнувшись в сторону, по большой дуге обошёл, приближаясь при этом ко двору, в котором я и прятался.

Проблевался. Отдышался. А потом, вытерев рукавом куртки рот, он…

– Нафа-аня, тварь!.. – заорал что есть мочи. – Слышишь меня?

«Ну да, что мозгов у тебя в голове совсем не осталось, это я виноват, – хмыкнул я на это. – И мог бы так громко не кричать: не только слышу, но и прекрасно вижу твою зелёную морду».

– Домовой недоделанный, я же всё равно тебя найду.

«Ну так ищи, я вот он, рядом! – уже чуть ли не в голос хмыкнул я насмешливо. – Какого чёрта орать-то так?»

– Знаешь, что мне за это пообещали? – продолжал Котыч разоряться. – Мне бабу пообещали! Бабу, ты понял? Но вместо неё я тебя попрошу мне отдать! И станет Нафаня девочкой. Ха-ха-ха! Нафаня – девочка!

А вот этим он меня пробрал.

Да пошли они все, вместе с этим три-два-разом заднеприводным, в задницу! Услышал, как он ржёт, и у меня чуть крышу не сорвало, я с трудом сдержался, чтоб сразу же через забор не сигануть.

Остановило то, что вслед за злостью в душе почти сразу же полыхнуло просто невероятной радостью. Все эти дни я его словесный понос выслушивал, не имея никакой возможности ничего ему сделать. Он за решёткой себя в полной безопасности чувствовал, а вступать с ним в перепалку… Я себя не на помойке нашёл, чтоб такие гадости изрыгать.

И вот – упустить такой шанс… Да я даже не раздумывал!

И пофиг на обещанные мне звиздюлины, всё равно ими меня каждый вечер кормят, так что за предоставленный шанс на одну порцию больше получить не жалко.

Так, «броненосцы» от Котыча метрах в двадцати сзади идут, держа оружие наготове, и явно чего-то опасаются. Но опасаются точно не меня, так как, уверен, знают, где я прячусь. Ошейник им сто пудов докладывает, но они даже поворотом головы не выдают этого знания. Опасаются они, скорей всего, того, кто после себя столько трупов оставил. Кого-то наподобие Пургена, на что следы зубов на некоторых телах намекают. Но опасность эта, выходит, не настолько сильная, раз они этого продолжавшего ржать придурка не затыкают.

Тут этот извращенец, всё так же продолжая ржать, настолько улетел в своих больных фантазиях, что предложил мне самому сдохнуть, добровольно присоединиться к местным, так как если он меня найдёт, то я ничем от них по внешнему виду отличаться не буду:

– Сдохни сам, Нафаня!

Пора начинать, а то он уже почти до самого перекрёстка дошёл.

Подобрав камень с детский кулак размером – таких тут много под забором сложено было – я кинул его за угол, в проулок, где он, видимо, в траву упал, судя по раздавшемуся глухому стуку и шелесту. Но Котыч услышал, резко замолчал и с застывшей на лице безобразной ухмылкой чуть присел, расставив руки в стороны, как будто уже готов был меня ловить, и, наклонив голову к плечу, прислушался.