– Видишь, волнуемся. Подкормить тебя, что ли? А там, – да уж бог с тобой, видно будет, – что там… Как думаешь? – глянул на Крэда. И, хмурясь, как человек, подыскавший спасительный шанс, спросил юношу:

– А ты католик?

Юноша закивал. Губы дрогнули в слабой улыбке. Он позволил шутить над собой. И, чтоб не упасть – подкосились ноги – сделал полшага, вперед.

– Протестантом, видишь ли, Крэд, человек не стал. Не успел…

– Не успел? – удивился Крэд, и перекинул кинжал с правой, в левую руку. Он был готов сунуть его за пояс.

– Крэд, – задумался Шарки, – а нам нужны католики?

– Это Вам, – сказал Крэд, – господин мой, знать… – пожал плечами, сплюнул и отвернулся.

– Мы им не по нраву. И тем и другим. Мы ведь не люди – дьяволы, Крэд!

Крэд вздохнул.

– Ну, – предложил он, – не рыбу, а крабов кормить назначим!

– Верно! – одобрил Шарки, метнул руку к поясу, выхватил нож, и так же, как Крэд, вогнал его снизу, под ребра жертвы. Крэд, не медля, смахнул тело за борт. Прочертив на излете небо, упала на поручень капля горячей слезы.

– Счастливо! – услышав всплеск далеко внизу, спохватился Шарки и приподнял, церемонно шляпу.

Бэнкс

Псом, застывающим в стойке над верной добычей хозяина, должен был себя чувствовать Бэнкс. Его, как и всех, не интересовала судьба пленных мужчин. В прорехе вспоротого грубой, чужой пятерней платья пленницы, светлело незагоревшее, белое, как у всех, кто плыл в Новый Свет из Европы, тело женщины. Блеск жадных глаз на палубе, был готов потеснить даже солнце.

Пират Копли Бэнкс вывел взгляд из потока, и увидел глаза. Жажда горела в глазах пленной женщины, прикипевших к ножу в руке Крэда. Бэнкс перевел взгляд на руки Крэда…

Шарки взбодрился.

– Ну!.. – закончил расправу, и взглядом по кругу, обвел капитан свору своих подчиненных. Положил ладонь на эфес именной, прекрасной, испанской шпаги, сделал шаг всем навстречу. Взмахнул рукой, послал, как всякий пират, проклятие небу, и направился к пленнице.

– В чем дело?! – нарвался он на препятствие.

Перед ним стоял Копли Бэнкс. Рука дерзновенного Бэнкса, на плече пленной женщины.

– Хочешь сказать, что она за тобой? – изумился Шарки.

– Да.

Никто так не смел говорить с капитаном Шарки. Толпа отступила: дьявол отнял языки, в предвкушении зрелищной развязки…

– О-оо! – сорвалось с белых, тонких как змейки, губ капитана, – Ого!

Он вскинул ладони, ловя свет от солнца, потом уронил их на рукояти сабли и пистолета.

– Кто ты такой? – вплавился он в лицо Бэнкса взглядом блеклых по-рыбьему, красных глаз. – Неделю, как здесь, щенок! Первый бой, где себя показал…

– Показал, – согласился Бэнкс, – значит, пёс, не щенок. Первый бой может быть последним, а я… А у меня еще не было пленной женщины.

– Отважная ты, – поперхнулся Шарки, – скотина, Бэнкс!

– Скотина? – не боясь ни дьявола, ни самого капитана Шарки, возразил дерзкий пират,– Да нет: я тебе и другим, добровольно жертвую всю свою долю добычи, в обмен на женщину.

– Добычу ты заслужил, Копли Бэнкс! Я видел, – признал капитан. Проворно, как на оси, развернулся. Листвой на ветру, облетели в толпе улыбки…

Шарки выхватил саблю и пистолет:

– Люди! Да он убил меня! Не было пленной женщины! Господи, пулю мне в лоб, и прости наглецу эту наглость!

Грохнул, окутался дымом пистолет, вскинутый к лицу Бэнкса.

– Так! – улыбнулся Шарки, сдул со ствола дымок и спросил:

– У кого еще не было пленной женщины?

Волны плескали в борта, ниспадая со всхлипом, как женщина в тягостной тишине. Свидетели действа молчали, слыша собственное дыхание.

– Что ж, – многозначительно выдохнул Шарки. Пуля отправилась в небо, развеялся дым, капитан обвел толпу взглядом и обернулся к Бэнксу.

– Молчат! – констатировал он – Что делать? – пожал плечами и усмехнулся, – Ты, видишь Бэнкс, нет таких? Нет! – отвернулся он, – Твоя женщина. Бэнкс, забирай!

Шарки вогнал на место за поясом саблю и пистолет.

В толпе пролетел изумленный вздох.

***

Бэнкс уходил, увлекая с собой, из круга, прекрасную пленницу. Им уступали сочувствуя, как обреченным, идущим на эшафот. Чем это кончится – кто его знает?! Не знает, может быть, даже Шарки.

Но завтра же Шарки придумает что-то…

Бэнкс тяжко умрет, красиво…

Солнца не замечают в течение дня: есть оно, есть всегда, и о нем не думают. Его замечают к вечеру, когда оно обретает оттенок огня. День отгорел – значит, жизнь стала на день короче. Она и проходит, как день: белый и долгий. Идет долго, сгорает быстро…

Багряно блеснул луч закатного солнца, в заплывших глазах канонира Кларка. Дьявол сегодня носил канонира, с другими, на палубу атакуемых. Там он попал в переделку и был бы убит. Удар выбил искры из глаз, опрокинул на спину, жалом змеиным скользнул к груди нож.

Но рядом был Копли Бэнкс. И теперь Кларк смотрел через щелочки глаз на закатное солнце.

«Везет!» – улыбнулся он.

– Смеялся бы ты, – ворчливо напомнил боцман, – не будь с нами Бэнкса!

– А я отплачу! Я уже плачу ему, боцман: Бэнкс в моем трюме, устроил отдельное логово. Ей и себе. Разве этого мало с меня?

– Отдельное логово?

– Да. Привел ее и сказал: «Дружище, мне надо отгородиться с нею!» Взял бочки с порохом, и отгородился.

– Орел! – вздохнул боцман, – А она – ребенок!

– Это, о-о! – канонир закатил глаза в синих щелках…

– Нет. Это – Бэнксу! – хладнокровно заметил боцман. – Но, все же, вдвойне повезло тебе, Кларк!

– От чего?

– И в живых остался, и с тобой Бэнкс поделится первым. Шарки вряд ли возьмет, после Бэнкса, Но ты – не Шарки…

– А не убьет ее Бэнкс?

– Может. Но и ему жить недолго: Шарки прощать не умеет! Бэнкс тяжко умрет,

красиво…

– Тебе его жаль?

– Сказал бы еще, что завидую, дурень…

Генрика

Стены отгородили Бэнкса и женщину от остального кошмарного мира. Паук хочет съесть женщину сам, в своем логове, или съест самое вкусное, а остальное – другим паукам. Мелькает бредовой картиной кинжал в руке Крэда…

– С порохом на корабле не шутят! – заверил Бэнкс, и вслух оценил надежность логова, – Мир не видел подобных вещей!

Зачем миру видеть подобные вещи? Мелькает кинжал в руке Крэда: кинжал лучше съедения! Женщина закрывает глаза… Большая ладонь ложится на обнаженное разорванным платьем, плечо.

Она содрогнулась, ожидая рывка, который, кромсая тело нестриженными ногтями, срывает платье. А он… Он медлил, вглядываясь в крепко зажмуренные глаза.

– Нож Крэда лучше? – неожиданно спросил.

– Да… – ответила женщина, не размыкая зажмуренных глаз.

– Когда-то, и я очень сильно, хотел умереть…

Она не могла верить пирату, помня изысканность Шарки.

– Вы живы… – сказала она очевидное.

– Вы тоже.

– Убейте…

Паук не вплетал свою жертву в объятия, медлил…

– Рвите! – не вынесла мук ожидания женщина, и вжала в своё платеье пальцы пирата. – Живой, ты меня не получишь, Бэнкс!

– Невозможно такое, – заметил Бэнкс.

Он прав: силой мысли убить невозможно, даже себя…

– Однако, Вы правы: хотел, но ведь жив…

***

Корабль погружался в пьянку. «Бэнкс! – всё громче кричали пираты, – Ты не обессилел? Еще не устал? Не нужна ли помощь? Не забывай нас, дружище!»

– Понимаете их? – спросил Бэнкс.

– Когда ты убьешь меня, Бэнкс?

– Как Вас зовут?

– Генрика…

Воронка – мучительный выдох уходящего корабля, вскрутив на последнем, мучительном выдохе, воду, растаяла, стерлась бесследно. Зачем он спросил ее имя?

***

– Как думаешь? – с кружкой вина, набрел на хмельного и доброго боцмана, Кларк, – Что делает Бэнкс?

Боцман взялся за голову, посерьезнел, не выдержал и расхохотался. Ладонью бил в плечо Кларка, и хохотал.

– Ты сумасшедший, боцман!

– Не дождешься ты, Кларк! Не дождешься!

– О чем ты?

– О пленной женщине!

– А это он, тебе нос расквасил? – сдернув Кларк шляпу, плюнул на тулью и вытер засохшую кровь над губами боцмана.

– Он, потому что я задал ему твой вопрос.

– А она жива?

– Кажется, да, жива…

***

– Спасибо, – неожиданно поблагодарил Копли Бэнкс, и зажег свечу.

– За что?

– За то, что сказали имя.

– Нужен свет, чтобы видеть боль?

– Нет, я просто не прячу глаз.

– Убиты мой брат и отец, и мне не больше не видеть их глаз … Зачем мне твои глаза, Копли Бэнкс?

– Нам придется быть вместе… Но можете просто и навсегда пресечь всё это, – Бэнкс взял свечу и поставил её между собой и Генрикой, – Достаточно бросить, и порох поставит точку!

«То, что не сделал нож Крэда, сделает пламя, – ясно осознавала Генрика, не сводя глаз с огонька свечи на полу, между собой и Бэнксом, – и так даже лучше…»

Обман, или насмешка пирата?

Утро, подняв над ленивым бризом туманные клубы, открыло на горизонте город. Шарки его рассмотрел с капитанского мостика, убрал подзорную трубу, и велел позвать Бэнкса…

– Твоя пленница, Бэнкс, и ты – неплохая пара, чтобы пойти, осмотреть городок. Ты ее не покалечил? Можешь продать её там, а потом еще раз возьмешь в плен, отобрав у того, кому продавал. Надо пойти и разведать город под видом простых горожан. Замысел понят?

***

Взрезывал веслами волны, гнал ялик Бэнкс, и смотрел на Генрику. Не мог миновать его взгляд подневольной спутницы: по курсу город, а позади пиратский корабль в дрейфе. Что еще нужно пирату – орава там, за спиной, и добыча перед глазами…

«Разочарован в пленнице? – пыталась понять его Генрика, – Обменяет, или продаст?»

Корабль, как черный паук, уже далеко, а Бэнкс не сказал ни слова.

– Можете забыть мое имя, и мы простимся, – разомкнул он губы, когда ялик ткнулся в песчаный берег.

– Простимся, и я окажусь вон там? – переведя взгляд от бронзы песка на небо, спросила Генрика.

– Я не убью Вас. Причалил подальше, чтобы не знали, с какого Вы корабля. Идите.

Бэнкс спрыгнул, вытянул ялик на сушу, и протянул руку. «Обман, или насмешка пирата?» – не понимала Генрика. Она вышла на берег, не подавая руки.

Бэнкс вскочил в ялик, и занял место гребца: спиной к берегу. Весла без всплеска упали в воду. Он первым забудет – зачем ему её имя?

Он рвется уйти, всё сказано. Гром прогреми – не услышал бы, но не гром прогремел, тихий голос окликнул с берега:

– Бэнкс…

Вёсла застыли в руках…

– Ваши люди убили всех. Я одна, Бэнкс…

Не упал огонь в горку пороха и все живы, но за спиной, одинокой свечкой на алтаре заброшенной церкви, остается фигурка. Бэнкс вонзил весла в воду, и рывком, вогнал лодку обратно, в берег.

– Идемте, Генрика!

***

– Продал? – увидев, что Бэнкс, возвращался один, изумился Кларк, – Жаль! Очень жаль, я бы отдал тебе две своих доли!

– В твоем сундуке есть женское платье, – взял его за руку Бэнкс.

– А… – опешил, но вспомнил Кларк, – той, прекрасной испанки? Оно совсем новое.

– Возьми серебра, сколько нужно, – развернул Копли Бэнкс мешочек с металлом, – отдай мне платье.

Серебро лучше платья, и Кларк согласился. Бэнкс сошел в ялик, и снова исчез. «Что он с ней сделал?» – попытался представить Кларк. Но Бэнкс выиграл больше: купив платье за пригоршню серебра, продаст его вместе с женщиной, за четыре пригоршни.

***

Кларк не мог бы представить, что сделал Бэнк, вогнав лодку в берег:

– Это мой город, – сказал он Генрике, – об этом не знает Шарки, но, знайте Вы.

Она сама подала руку, и Бэнкс привел её в одинокий дом на высокой горе, над городом.

– Пуст, как и я, – сказал Бэнкс, – такие дома уходят: садятся в землю по самые окна, потом исчезают совсем… Это хороший город, – кивнул он вниз, – я знал и любил его раньше.

– А теперь?

–Теперь он не для меня…

– Тебя там повесят?

– Думаю, что должны*… (*Общество и государства жестоко преследовали пиратский рэкет. Вешали без промедления, чаще всего, на корабельной рее…) Твой дом, Генрика. Пусть будет твоим. Здесь всё, чтобы жить. Даже свечи, чтобы ночь не казалась тьмой.

– Ты уходишь?

– Должен.

– Кому?

– Глупо терзать меня, Генрика, – недружелюбно заметил Бэнкс.

Промелькнул в глазах пистолет негодяя Шарки. Слепящее солнце и ужас в глазах, прочертили картину: падает навзничь пират, убитый другим пиратом. Но растаял дымок пистолетного выстрела, жив отважная дрянь Копли Бэнкс, и у него есть пленная женщина. Зачем – не понимает Генрика…

Бэнкс прочитал её мысль, уходя, обернулся.

– Вот так, – взял руку Генрики, и провел от груди кверху, наискосок, – перечеркните всё и забудьте меня навсегда!

Такого Кларк не представлял. Но две доли остались в сохранности, плюс серебро. Кларк довольно вздохнул, и сказал капитану, что Бэнкс возвращался, и снова исчез…

***

Бэнкс ушел не прощаясь, вычеркнув себя рукой Генрики. Птица отпущена, и забыта, а выживет ли на воле? – думать не стал. Но чище, светлей становился воздух, от мысли, что нет больше Бэнкса и мерзкой оравы, в абордажном прыжке опрокинувшей мир, нет подонка Шарки.

Рука потянулась к свече. Не обжигающий, светлый огонь, кистью художника-акварелиста скользит во тьме, затирая имя пирата Копли Бэнкса… Он сам так хотел…

***

В рассветных лучах, обрамленных проемом открытой двери, она видела Бэнкса. С его плеч, заставляя щуриться, струилось солнце, мешая видеть лицо и глаза, но Генрика знала – он…

– Ты сделал всё, – прошептала Генрика, – даже дом… и свечи, чтоб не было тьмы…

– Не всё, – протянул он руку, мягко поправил рваную ткань на плече Генрики. – Я тебя вычеркнул, правда, но ты осталась раненой птицей. Я покажу тебе дом, и твой новый город. А потом мы двойной чертой меня вычеркнем, дважды, Генрика!

Холодные взгляды сопровождали их в городе. Бэнксу кивали приветствуя, и отзывались, на два-три слова. Но, обернувшись, Генрика замечала другие глаза тех же самых людей: готовность к расправе над Бэнксом, читалась в них…

Не думая, она прислонилась плечом и взяла его под руку. Бэнкс не решился вырвать её в перекрестье небесного света и глаз обывателя…

– Я слишком легко ошибаюсь, – признался он у прилавка с одеждой, – постарайся сама выбрать платье по вкусу…

– Все ошибаются, Бэнкс.

– Не надо платилть за платье, которое будет тебе не по нраву…

Он не вырвал руку, и не заметил, как перешел на «Ты».

Тревога не покидала Генрику: «Могут повесить?» «Должны» – отвечал он сам. Она ощущала взгляды тех, кто «должны», и старалась не выпускать руки Копли Бэнкса…

***

– Хочешь увидеть меня в новом платье?

– Достаточно знать, что платье тебе по-нраву, видеть не обязательно.