2

Никому не чуждо чувство самоутверждения. Стойкая оборона Южной группы давала мне право думать, что мои первые самостоятельные решения по организации обороны на Аксае оправдали надежды командования – врага можно не только задерживать на определенных рубежах, но и вынуждать пятиться с большими потерями. Для этого необходимо верить в способности своих войск, в способности бойцов и командиров, не робеть перед опасностью и, верно оценивая обстановку, быть непреклонным в деле выполнения поставленной перед тобой задачи.

Я также понимал, что меня ждут новые, более суровые испытания, ибо обстановка на фронте складывалась весьма трудная и тревожная – гитлеровцы, имея превосходство в танках и авиации, рвутся к Волге, к Сталинграду, не считаясь с потерями. Я готов был к любым испытаниям. Моя молодость закалялась в боях на фронтах Гражданской войны, у меня были моральные ориентиры – славные командиры и комиссары, живущие в памяти со времен борьбы с колчаковцами.

Тогда, в начале 1919 года, прибыв в Казань с удостоверением об окончании краскомовских курсов, я был назначен помощником командира 40-го полка по строевой (боевой) части. Вскоре две маршевые роты этого полка были представлены на смотр командующему 2-й армией Василию Ивановичу Шорину, штаб которого находился в Сарапуле. Я привел туда эти роты в метельный февральский день, но мне было жарко.

Командарм Шорин – строгий и взыскательный начальник – стоял в окружении опытных, с сединой, строевиков, а перед ними какой-то мальчишка показывал боеготовность рот, по сто пятьдесят человек каждая. Собьется один с ноги, ошибется в ружейном приеме – и провал.

Однако бойцы сами почувствовали ответственность момента, подтянулись. В них сработала та самая пружина, которая называется воинским товариществом. Все команды выполняют старательно, слаженно, четко. Поворот, еще поворот, движение развернутым строем, снова свернулись в колонну. Радуюсь – ни одного сбоя. А какими неповоротливыми они были в строю два месяца назад! Особенно вон тот молодняк из второй роты.

Поверяющие стараются быть хмурыми, при взгляде на меня прячут улыбки в усы. Знаю, чувствую – моя молодость их смешит, но мне негде прятать свою ответную улыбку – усы еще не выросли…

Наконец команда:

– Стой!..

Василий Иванович Шорин прошелся вдоль строя, ощупал пытливым взглядом красноармейцев и командиров. По всему было видно, что его вполне удовлетворяли уровень подготовки и настроение людей маршевых рот. В конце он пожал мне руку и сказал, что скоро полк вольется в действующую армию.

В начале марта 1919 года наш полк передислоцировался из Казани в район Вятских Полян. Он вошел в состав 2-й армии Восточного фронта. Батальоны разместились в трех больших деревнях: Тойма, Нижняя Тойма и Верхняя Тойма.

Перебросить полк из Казани на фронт оказалось делом нелегким. Надо было организованно, без сутолоки погрузить людей в вагоны, распределить по эшелонам кухни, повозки, имущество, лошадей. С чего начинать – никто как следует не знал. Была и еще одна серьезная трудность. Среди красноармейцев нашлись и такие, которые еще более или менее исправно служили в Казани, но, когда назрела пора отрываться от близких, родных и ехать на фронт (а там, «говорят, стреляют»), собрались удирать домой.

В полк приехала армейская комиссия, которая нас предупредила, что командарм Шорин накажет командование полка, если будет допущено дезертирство.

Мы провели разъяснительную работу и, кроме того, приняли строгие меры: в каждом подразделении создали группы проверенных людей, перед которыми поставили задачу – пресекать всякие попытки к дезертирству.

В результате переезд полка прошел почти без потерь.

Мы должны были вступить в бой буквально со дня на день. Дело в том, что в это время началось новое наступление Колчака. Его войска захватили Аханск, Осу, Бирск. 11 марта пала Уфа. Между 2-й и 5-й армиями образовался разрыв в 150 километров. Сюда-то белогвардейцы и бросили полки 8-й Камской дивизии, угрожая Набережным Челнам и Чистополю. Там, на Каме, скопились большие запасы хлеба, так необходимые центру страны.

Нашему полку предстояло сократить разрыв между армиями и прикрыть вывоз хлеба в центр России, удержав эти населенные пункты в своих руках до весеннего половодья. Но сделать это было нелегко – не хватало оружия, особенно пулеметов. Мы имели всего лишь три «максима» на весь полк. Командир полка обратился с просьбой к командующему армией дать полку недостающие по штату пулеметы.

Командарм Шорин ответил ему так:

– У белых пулеметов много, вот и пополняйте за их счет, как начдив Азии. – И, помолчав, разъяснил, что начальник 28-й дивизии Владимир Мартынович Азин – так но имени и отчеству с уважением называл его командарм – обеспечивает снабжение артиллерии своей дивизии за счет врага. Кончились снаряды – приказ кавалерийскому полку: «Прорваться в тыл противника и достать снаряды».

Именно тогда, накануне вступления в бой с колчаковцами, во мне зародилась какая-то особая симпатия к начдиву Азину. Не легенды, которые ходили о нем в войсках и в народе, не его личная храбрость и суровая беспощадность к врагам советской власти притягивали мое внимание к нему. Нет, храбрым может стать каждый: достаточно подавить в себе страх перед опасностью – ты уже не трус; беспощадным быть еще проще – в горячем бою оружие всегда сделает свое дело, лишь бы рука не дрогнула. Я уважал Азина за другое: волевой и находчивый командир, он мог повести за собой людей, как говорится, в огонь и воду. Азин ходил с ними в бой – делил с бойцами и горькое, и радостное. Бывало, беляки бьют шрапнельными снарядами, все поле прошивают пулеметными очередями, прижимая наших бойцов к земле, а Азин идет по залегшим цепям и раскидывает красноармейцам папиросы. Разве после этого не пойдешь за таким командиром вперед?! Разумеется, в том поступке было лихачество, но ведь в ту пору начдиву Азину было всего двадцать три года. Он умел быстро разгадывать замыслы противника, знал его слабые стороны и потому не боялся посылать своих людей в тыл, наносил внезапные удары и тем вынуждал врага считаться с собой.

Слава Азина подогревала и мое сердце: кто же в молодые годы не стремится стать похожим на знаменитого человека, да еще в военное время… Поэтому не скрою, хотел во всем подражать Азину.

В этих устремлениях я был, конечно, не одинок. Многие командиры рот, батальонов нашего полка хотели попасть под командование Азина.

Ни я, ни мои товарищи еще не видели его, однако он уже стоял перед нашим мысленным взором – высокий, подвижный, а голос – что громовой раскат.

И вот стало известно, что наш полк вливается в 28-ю стрелковую дивизию. Поступил приказ: полку прибыть в район вероятных встреч с противником. Второй части приказа – строить походные колонны согласно уставу – мы удивились. И вот почему.

Новых уставов еще не было. Пользовались старыми, к которым наклеивали обложки с надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» – и осваивали пункт за пунктом, параграф за параграфом, пропуская ссылки на бога и царя. Поэтому было особенно удивительно, что Азин, умеющий воевать но новым законам, по-своему, требует выполнять старые уставы. Значит, он не такой простой, как думалось вначале.

Два батальона – 2-й и 3-й – выдвигались на прикрытие Чистополя; 1-й батальон вместе со всеми полковыми командами направлялся через Елабугу, Набережные Челны и далее на Мензелинск. Сюда же было направлено пополнение – около 700 человек амнистированных дезертиров. Из них сформировали батальон.

Возглавив колонну, что двигалась на Елабугу, я всю дорогу думал, как можно выполнить требование Азина «строить походную колонну согласно уставу» (то есть иметь головную походную заставу и боковое охранение), если все люди едут на санях и свернуть с дороги нельзя – кони вязнут в снегу чуть ли не по самые хомуты. Разумеется, конных разведчиков я послал вперед. Но те тоже двигались по дорогам.

В Елабуге ходили уже слухи о близости противника. Говорили, что он вот-вот займет город. Паникеры под различными предлогами спешили уехать в Мамадыш или прямо в Казань. Однако на самом деле противник был еще далеко, главные силы 8-й Камской дивизии Колчака находились пока в районе Бирска, и лишь один полк этой дивизии – 32-й – захватил Мензелинск.

Переночевав в Елабуге, мы с рассветом выступили в направлении Набережных Челнов, где к нам присоединился коммунистический батальон – 400 штыков и сабель. Военный комиссар А.И. Телегин, встретивший нас в Набережных Челнах, сообщил, что в связи с угрозой прорыва в этот район белогвардейцев создан Военно-революционный комитет, который и организовал коммунистический батальон.

Мне не сиделось при штабе полка в Набережных Челнах, тянуло в коммунистический батальон, который занимал позиции ближе к противнику. В нем были люди из Мензелинска, они знали местность; значит, надо как можно скорее выяснить у них особенности расположения города и продолжать движение, стремясь застать противника врасплох.

В штабе батальона меня встретил рослый, в кожанке, комбат М.А. Родионов. До этого он был волостным военкомом в Шуганске. Тут же появились комиссар батальона И.Я. Горбунов, чернобровый, внешне очень похожий на комбата, и адъютант С.Ф. Мамарин, плечистый, с хорошей военной выправкой. Вместе с ним был начальник конной разведки Ф.М. Гурьянов, в ремнях, с казацким чубом и шапкой набекрень, – настоящий кавалерист. Меня познакомили с командирами всех четырех рот – Фатеевым, Стариковым, Андрияновым и Борозной. Последний выделялся среди подтянутых и подвижных ротных командиров своей грузностью и украинским говором. Все ротные были членами партии, а всего в батальоне насчитывалось 43 коммуниста, остальные – сочувствующие и просто добровольцы. Комсомольских организаций в тех краях в ту пору еще не было.

В общем, на такой батальон можно положиться в любых условиях боевой обстановки – не подведет, будет сражаться до последней возможности.

Вернувшись, я доложил командиру полка о составе коммунистического батальона и предложил: ночью выдвинуть полк к Мензелинску. Многие командиры и бойцы коммунистического батальона хорошо знают местность. Совместными силами полк может выбить противника и захватить Мензелинск, иначе из Бирска подойдут главные силы вражеской дивизии, и тогда нам будет труднее…

– Не могу, не имею права, – прервал меня командир полка. – Нет приказа командарма и начдива 28-й о наступлении на Мензелинск.

В разговор вмешался только что прибывший в полк комиссар Алексей Юрьев – питерский рабочий, участник Октябрьского восстания. Он поддержал меня:

– Пассивно оборонять Набережные Челны тактически неверно. Выгодных позиций для боя в этом районе нет. Сидеть на берегу Камы и ждать противника не годится.

После долгих разговоров командир наконец согласился с нами. Он поручил мне действовать с полком по обстановке, а сам решил остаться в Набережных Челнах: он ждал восстановления связи со штабом армии.