Глава II. Приключение одного ученого антиквара

Мой приятель, доктор, был большой охотник до античных древностей; его главной страстью было беспрестанно рыться в развалинах.

Он ценил строения, как вы, англичане, цените сыр: чем заплесневелее и старее они были, тем более соответствовали его вкусу. Наружные стены какого-нибудь старинного, неизвестного храма или полуразвалившаяся ограда едва уцелевшего амфитеатра приводили его в восхищение, и он находил больше удовольствия в созерцании подобных развалин, нежели в самых великолепных дворцах, выстроенных в современном стиле. Притом он был рьяным собирателем древних монет и имел такое большое их количество, что не знал, что делать от радости. Так, например, в его собрании находилось несколько монет времен ранней республики, один экземпляр полуаса и две пунические монеты, которые, без сомнения, принадлежали солдатам Ганнибала, поскольку были найдены там, где те некогда расположились лагерем. Также у него было несколько самнитских* монет, выбитых после Союзнической войны*, и одна монета времен царицы Филистис, которая никогда не существовала; впрочем, дороже всего он ценил одну монету, достоинство которой мог определить только тот, кто был посвящен в подобные тайны.

Монета эта имела с одной стороны изображение креста, а с другой стороны – крылатого коня. Происхождение этой монеты мой приятель относил ко времени распространения христианской веры, основываясь на своих знаниях нумизмата.

Все эти драгоценные монеты он носил в кожаном мешочке, который прятал в потайном кармане узких черных брюк.

Последнее его желание, которое вскружило ему голову, было желание открыть древние города пеласгов*, которые, по уверению некоторых, должны существовать до сих пор в Абруццких горах* и о которых нет никаких достоверных известий. Он уже сделал несколько открытий в этой области, и некоторые достоверные приметы и исследования об этих городах были внесены им в специальную толстую книгу, которую он постоянно носил при себе, чтобы в случае необходимости всегда иметь под рукой нужные справки, а также из опасений, что этот драгоценный материал попадет в руки другим антикварам. Для этого в его сюртуке всегда был специальный огромный карман, в котором он и носил бесценную книгу, не обращая внимания на то, что при ходьбе она сильно била его по ногам.

Будучи обременен плодами исследования древностей, этот человек вздумал во время своего пребывания в Террачине взобраться на скалы, которые примыкают к городу, чтобы посетить замок Теодориха. Однажды он рылся при заходе солнца в развалинах, будучи погружен в исследование происхождения римлян и готов, как вдруг ему послышался шорох.

Он оглянулся и увидел пятерых или шестерых молодых людей – диких и необразованных, – которые были одеты, к его удивлению, наполовину крестьянами, наполовину егерями и держали в руках карабины. Их наружность и поступки не оставляли сомнений в их принадлежности к определенному обществу.

Доктор был человеком невысокого роста, плохо одет и весьма беден. Он не имел при себе золота и серебра, но носил, как уже сказано, в кармане свои драгоценные монеты. Кроме того, имел при себе некоторые вещи, представлявшие некоторую ценность. Например, старинные серебряные часы, толщиной с репу и со столь большими цифрами, что они могли быть помещены на стенных часах, и несколько печатей, висевших на стальной цепочке, достававшей до колен. Все эти вещи он ценил весьма высоко, потому что они достались ему по наследству. Еще было кольцо, употребляемое вместо печати и закрывавшее половину руки. На нем была изображена Венера, которую старик обожал почти с ревностью молодого человека. Всего же дороже он ценил дорогое ему собрание исследований о городах пеласгов; он охотно отдал бы за него все свои деньги, если бы мог сохранить его в целости.

Он, однако, насколько мог собрался с духом, надеясь, что так как он беден, то его, вероятно, оставят в покое. Поэтому спокойно сказал молодым людям: «Добрый вечер». Они тоже ответили приветствием и ударили антиквара по плечу так, что он почувствовал боль во всем теле.

Между ними завязался разговор, и молодые люди некоторое время ходили вместе со стариком доктором по горам, хотя он, скорее, предпочел бы увидеть их на дне Везувия. Наконец, они набрели на одну остерию* в горах и предложили доктору войти в нее и выпить по стакану вина, с чем антиквар тотчас же согласился, хотя охотнее выпил бы стакан белены.

Один из шайки остался на карауле у дверей, прочие вошли в дом, поставили в угол свои ружья; каждый из них вынул или пистолет, или кинжал из-за пояса и положил перед собой на стол. Разбойники придвинули к столу скамейки, потребовали вина и завели разговор с доктором как со старинным товарищем, приказав, чтобы он сел рядом с ними и веселился.

Этот почтенный муж повиновался беспрекословно, – трясясь всем телом, он сел как прикованный на край стула, невольно поглядывая на дула пистолетов и холодные блестящие кинжалы и чувствуя изжогу при каждом глотке вина. Его новые товарищи не переставали опустошать бутылки и пили по очереди за здоровье каждого; они пили и смеялись, рассказывали разные истории о грабежах и стычках, отпуская при этом различные шутки, и маленький доктор был вынужден смеяться, ощущая при этом озноб во всем теле.

Судя по их уверениям, они были родом из ближайших деревень, но по причине необузданного характера прибегли к такому образу жизни. Они говорили о своих злодеяниях как охотник о своих подвигах, и им, казалось, так же легко умертвить путешественника, как застрелить зайца. Они с восторгом говорили о прелестях бродячей жизни, которую они вели, подобно птицам в воздухе, – нынче здесь, завтра там, то бродя в лесах, то влезая на скалы, то ходя по долинам, – о полных кошельках, о веселых обществах и о прекрасных девицах. Наш антиквар совершенно потерял рассудок от этих речей и вина, поскольку они не забывали наполнять стаканы вином. Он уже перестал бояться и почти совершенно забыл о кольце, о часах и об исследовании городов пеласгов, которое являлось его любимым занятием. Он и сам начал уверять, что теперь больше не удивляется желанию, столь распространенному среди местных жителей, сделаться разбойником, поскольку и сам в данную минуту почувствовал, что если бы был помоложе и не страшился галер, то наверняка поддался бы искушению.

Наконец настал час прощания. Лишь только увидев, что разбойники взяли в руки оружие, доктор моментально протрезвел. Он опасался лишиться своих драгоценностей, и больше всего – своего труда о древностях. Впрочем, желая сохранить хладнокровие, он вынул из глубокого кармана свой продолговатый тощий кошелек, который с давних пор страдал сухоткой. На дне его зазвенело несколько золотых, когда доктор сунул туда трепещущую руку.

Главарь шайки приметил это движение, положил руку на плечо антиквара и сказал:

– Послушай-ка, синьор доктор! Мы пили как друзья, и я желаю расстаться по-товарищески. Мы знаем, чем ты занимаешься; мы знаем также и кто ты, поскольку нам известен всякий, кто переночует в Террачине или пустится отсюда в дорогу. Ты богатый человек, но все свое богатство ты носишь в голове – мы не можем его отнять, а если бы могли его достать, то не знали бы, что с ним делать. Я заметил, что ты беспокоишься за свое кольцо. Напрасно: нам не стоит ни малейшего труда его отнять, но это не ценность, а подделка – оно ничего не стоит.

Доктор при этих словах вышел из себя: он обиделся на то, что о его кольце сказали, будто это подделка. Боже мой! Его Венера – фальшивка! Если бы они сказали ему, что его идеал Мадонны принижает саму Мадонну, то эти слова не рассердили бы его так сильно. Он принялся с жаром защищать свою любезную Венеру.

– Полно, полно, – прервал его разбойник. – Нам некогда с тобой спорить. Цени свою вещь сколь угодно дорого.

А лучше пойдем-ка, любезный синьор, выпьем еще по стаканчику вина и потом расплатимся. Тебе, скажу прямо, вино не будет стоить ни гроша: ты был нашим гостем – я так хочу. А затем поскорее возвращайся в Террачину, уже становится довольно поздно. Доброй дороги! Да послушай-ка, другой раз будь немного осторожнее в горах, поскольку ты не всегда встретишь такое хорошее общество.

Они взяли свое оружие и, распевая песни, отправились в горы, а доктор, радуясь, что разбойники не тронули его часы, монеты и заметки, опрометью побежал назад в Террачину, сердясь, что его Венеру сочли подделкой.

Импровизатор во время этого рассказа неоднократно проявлял признаки негодования. Он отметил про себя, что весьма легко может лишиться внимания, а это для любителя поговорить не просто досадно, а является настоящим несчастьем. Еще больше его сердило то, что прервал его неаполитанец. Ведь, как известно, жители различных итальянских областей питают по отношению друг к другу ужасную ревность, неважно, будь повод для этого мал или велик.

Поэтому он воспользовался первой же паузой в речи неаполитанца, чтобы снова начать свое повествование.

– Как я уже прежде заметил, – начал он снова, – разбойники весьма отчаянны; они соединены между собою договором и состоят в союзе с разными сословиями.

– Что касается этого, – сказал неаполитанец, – то я слышал, что ваше правительство также заключило с ними договор или по крайней мере пренебрегает их преследованием.

– Мое правительство? – спросил с гневом римлянин.

– Точно; говорят, что кардинал Консалви*…

– Потише! – сказал римлянин, грозя пальцем и оглядываясь по сторонам.

– Что ж, я повторяю только то, что я от всех слышал в Риме, – возразил смело неаполитанец. – Там во всеуслышание говорят, что кардинал был в горах, где встречался с некоторыми главарями. Меня также уверяли, что между тем как честные люди часами дожидались в передней кардинала аудиенции, один из этих мошенников, имевший при себе кинжал, беспрепятственно пробрался сквозь толпу и вошел в покои кардинала.

– Насколько мне известно, – возразил импровизатор, – такие вредные слухи распространяют многие злоязычные люди; впрочем не хочу спорить; может быть, наше государство некогда использовало подобных людей, например во время недавней неудавшейся революции*, когда по всей Италии восстали карбонарии. Государство нуждалось в известиях, доставляемых людьми подобного рода, которым знакомы не только все ущелья и тропы в горах, но даже тайные убежища всех опасных сообществ; которые знают всех подозрительных людей, их планы и намерения; вообще все, что играет какую-либо роль в нашем живом мире. Польза от таких людей, служащих орудием в руках государства, столь очевидна, что это ясно всякому. Может быть, кардинал Консалви, будучи выдающимся политиком, использовал их именно для этих целей. Кроме того, ему прекрасно известно, что, несмотря на все свои злодеяния, разбойники рьяно привержены нашей церкви и очень набожны.

– Набожны? Набожны?! – вскричал с удивлением англичанин.

– Да, набожны, – повторил римлянин, – каждый выбирает себе какого-нибудь святого в покровители. Они крестятся и молятся в своих горных ущельях, как только услышат звук колоколов, созывающий жителей долин к обедне или вечерне; они часто выходят из своих нор и подвергают себя явной опасности, чтобы посетить церковь. Могу рассказать следующую историю.

Я был однажды вечером в деревне Фраскати, которая лежит на прелестном холме, близ Абруццких гор. Жители селения прогуливались на свежем воздухе, как это принято во всех итальянских городах и деревнях. В то время как я разговаривал со своими приятелями, я увидал одного высокого, закутанного в широкий плащ человека, который пробирался по площади, стараясь уберечься в сумраке от любопытных взоров. Жители, все до единого, сторонились его и шептали друг другу на ухо, что это известный разбойник.

– Почему же не захватили его на месте? – спросил англичанин.

– Никому до этого не было дела, поскольку никто не желает подвергнуть себя мести его товарищей; потому что не было достаточного количества жандармов поблизости, которые могли бы прийти на помощь; потому что жандармы не имели особого распоряжения схватить его или же они не хотели без приказа вмешиваться в это происшествие. Одним словом, я мог бы привести вам тысячу причин, происходящих от наших национальных обычаев и нашего способа правления, из которых ни одна не покажется вам основательной.

Англичанин с презрением пожал плечами.

– Я слышал неоднократно, – прибавил римлянин, – что даже в вашей столице есть известные воры, которых прекрасно знает полиция. Они свободно расхаживают по улицам средь бела дня, но их не арестовывают до тех пор, пока не застигнут с поличным.

Англичанин опять пожал плечами, но уже совсем с другим выражением лица.

– Итак, я опять обращусь к отважному волку, который пробирался через стадо, и я сам видел, как он вошел в церковь. Мне захотелось увидеть его молящимся. Вам известны наши просторные, великолепные соборы. Тот, в который вошел этот разбойник, был чрезвычайно велик и довольно темен. В конце длинного ряда колонн, на алтаре, горело несколько свечей.

В одном из боковых приделов теплилась небольшая восковая свеча перед иконой одного святого. Перед этим образом разбойник опустился на колени. В это время с его плеч упал плащ и открыл его фигуру, достойную быть названной геркулесовой. Украшенный драгоценными каменьями кинжал и пара пистолетов блестели у него за поясом. Тусклый свет, падавший на его лицо, позволял рассмотреть его правильные черты и отражавшуюся на нем борьбу страстей.

В то время, пока он молился, легкая дрожь пробегала по его телу, губы беспрерывно вздрагивали, вздохи и невнятные слова стенаний вырывались у него из груди. Он то ударял себя в грудь, то молитвенно складывал руки, то простирал их к образу. Никогда не доводилось мне видеть столь страшной картины угрызений совести. Я опасался быть замеченным и вышел. Вскоре я вновь увидел его, закутанным в плащ и выходящим из церкви. Он вновь пересек площадь и, вероятно, вернулся, освободившись от тяжести грехов, в горные ущелья, чтобы снова ступить на стезю преступлений.

Тут неаполитанец снова решил присоединиться к разговору и даже произнес: «Это напомнило мне одну историю…» – но импровизатор, наученный опытом, сделал вид, что не заметил этих слов, и продолжал:

– Одной из многих причин, приносящих несчастье путешественникам, является то обстоятельство, что разбойники нередко поддерживают дружеские отношения с содержателями постоялых дворов и гостиниц в Папской области. В первую очередь им становится известно о тех путниках, которые находятся в горах. Постоялые дворы и гостиницы предоставляют сведения о постояльцах разбойникам, и именно здесь, где, казалось, путешественник должен быть в безопасности, он, удаленный от какой-либо помощи, падает, сраженный кинжалом полуночного убийцы. При совершении убийств в гостиницах случаются самые кровавые истории, поскольку только поголовное истребление всех жертв может спасти убийц от преследования. Я вспомнил историю, – прибавил он, – которая случилась в одном из таких трактиров, и которая, поскольку все вы заинтересовались похождениями разбойников, будет для всех любопытна.

Удостоверившись в заинтересованности окружавших его людей и раздразнив их любопытство, он выждал несколько минут, окинул всех взглядом, как обычно делают опытные рассказчики, вспоминая то, что собираются рассказать, и начал свое повествование с драматическим пафосом в голосе, подготовив таким образом слушателей для получения необходимого эффекта.