– Цветная капуста с приправой из франкфуртских колбасок недельной давности, – всё так же равнодушно откликнулась Рене, но медсестра не слушала.

– Ты бы хоть кленовым сиропом её полила. Иначе же невозможно! Кошмарная гадость. – Она скривилась, вызвав ответный длинный вздох. Кажется, ждать до конца положенного обеденного перерыва Энни не собиралась.

– Что ты хотела?

Рене выпрямилась и наконец посмотрела на недовольно хмурившуюся рыжеволосую подругу. Та бросила последний скептический взгляд в сторону ни в чём неповинной еды, а затем демонстративно шлёпнула по столу объёмной папкой.

– Из университета прислали документы на подпись. Как я поняла, твоя резидентура в нашей больнице закончилась.

– Документы? – Рене непонимающе уставилась на внушительную стопку листов. – В смысле? Ещё не было ни одного интервью или хотя бы приглашения. Да и программа молчит.

Она махнула рукой в сторону по-прежнему равнодушно мелькавших голубых конвертов. Система подбора новой больницы начиналась только после всех собеседований, месяца эдак через два.

– Было или нет, молчит она или блажит, им из твоего университета виднее. Конверт прислали с курьером пятнадцать минут назад, так что, похоже, тебя куда-то срочно переводят.

Энн развела руками и присела рядом на краешек стола. Ну а Рене потянулась за первым листком, где обнаружила информационное письмо, обязывающее явиться к директору резидентуры Квебека. Ого!

– Странно, – задумчиво пробормотала она, а сама провела кончиком пальца по тиснённой золотом эмблеме кафедры медицины. – Тебе так не кажется?

Медсестра задумчиво почесала нос и поправила привычные хвостики.

– Ничего не происходит просто так, – наставительно начала она, а затем важно скрестила на груди руки. – И в такой поспешности с резидентурой я чувствую подкрадывающуюся удачу. Думаю, Роше, ты вытянула джокер.

– В прошлый раз твоё чутьё подвело, – тихо пробормотала Рене, посмотрев на свои «вишенки». Энн проследила за её взглядом и вздохнула.

– Чья-то аура оказалась сильнее твоего врачебного дара спасения, – так же негромко ответила медсестра, и обе они знали, кем был этот «кто-то». – Но для того ты и учишься, чтобы однажды его победить.

Рене посмотрела в голубые и чистые глаза Энни, а потом рассмеялась и покачала головой.

– Боже, не верю, что веду разговоры о потусторонних силах.

– Не надо, – отрезала подруга, и улыбка на лице Рене превратилась в вымученную. – Интуиция меня никогда не подводит. Профессор Хэмилтон умер, когда твоя смена закончилась, а значит, «вишенки» справились. Так что, поверь, тебя ждёт нечто грандиозное.

Ничего на это не ответив, Рене поднялась и захлопнула крышку контейнера. В глазах предательски защипало, но она спокойно убрала еду в холодильник и вернулась, чтобы сложить бумаги. Продолжать дискуссию на тему третьих сил, которые то и дело мерещились Энн, не было настроения. Однако стоило Рене схватить злополучную папку, как плеча осторожно коснулись.

– Нам тоже его не хватает, – прошептала Энни. – Как будет не хватать и тебя. Иди, Солнышко. Пришло время взойти в новом месте.

Рене порывисто обняла подругу и молча направилась прочь, возможно, в последний раз дарить заботу своим пациентам.

Глава резидентуры Джонатан Филдс вызывал у всех выпускников медицинских школ нервный трепет. Властный вершитель судеб. Почти кукловод, который дёргал за ниточки и собирал по всем уголкам огромной провинции самых перспективных врачей. Он помогал, консультировал и одним лишь скептическим взглядом мутных голубых глаз ставил слишком амбициозных юнцов. Филдс был избирателен. Проработав полвека в лучших больницах Америки и Канады, он с полуслова отличал будущую уникальность от штампованного среднего профессионала и вцеплялся своими мелкими, острыми зубами. Рене запомнила его, как высокого, скупого на слова человека, чей кабинет кардинально отличался от всего кампуса в целом и тревожил одним только видом. Здесь словно застыл девятнадцатый век. Красное дерево книжных шкафов, вишнёвого цвета огромный письменный стол, тёмно-красный ковёр и портьеры. Идеальное пристанище для готической сказочной нежити. Рене поёжилась, но переступила порог этого склепа.

Обычно комиссия для собеседования состояла из пяти человек, которые своими вопросами доводили до седых волос паникующих резидентов. Однако сегодня Рене не увидела никого, кроме Филдса. Она втянула густой запах сандала и ароматического воска для полировки дерева, а потом едва не чихнула. Господи, да кто же в третьем тысячелетии ещё пользуется настолько дремучей смесью!

Vissi d'arte, vissi d'amore,

Non feci mai male ad anima viva! ¹²

В уши немедленно ударил треск старой пластинки и объёмный голос оперной дивы прошлого века.

– Добрый день, месье Филдс. – Рене прикрыла за собой дверь и замерла.

Нервно стиснув зубы, дабы те стучали не так громко, Рене зачем-то одёрнула белое вязаное платье и запоздало обеспокоилась, что выглядит несерьёзно. Не так, как следовало врачу её лет и опыта. Наверное… Ох!

Филдс тем временем тяжело поднялся во весь свой тощий и шестообразный рост, ленивым движением длинного пальца снял с пластинки иглу, и в кабинете стало тихо. Какое-то время директор возился с проигрывателем, прежде чем взял со стола стопку бумаг и приглашающе махнул на одно из кожаных кресел. Лишь чудом не споткнувшись о злополучный ковёр, Рене уселась, а затем вдруг поняла, что тонет. Нет, даже не так. Она почувствовала, как пожирается монстром на четырёх ножках и с двумя огромными подлокотниками, который не оставил ни единого шанса выбраться из его пасти без потери чести, достоинства и пары конечностей. Вцепившись в твёрдый край побелевшими пальцами, Рене огромным усилием сдвинулась на самый уголок и опасливо замерла. Освободившееся от её веса кресло издало отвратительный звук спущенного воздуха. Во имя всего святого! За что?! Рене почувствовала, как краснеет вместе со своими веснушками.

– Мадемуазель Роше, – кивнул Филдс и изящно опустился в заботливо подставленные лапы прирученного чудовища. Закинув ногу на ногу, директор департамента резидентуры соединил кончики узловатых пальцев и взглянул на лежавшие перед ним бумаги. – Не думал, что встретимся вновь, но печальные события решили по-своему.

Последовала формальная улыбка, которая на пергаментной коже этой административной реликвии наверняка означала высшую степень сочувствия, после чего его лицо приняло стандартное безразличное выражение.

– Я полагала, у нас состоится интервью, – осторожно заметила Рене и огляделась. Но нет, кабинет был по-прежнему пуст.

– За окном сентябрь, а все опросы прошли ещё в марте, – небрежно отмахнулся Филдс. – Но ваша ситуация требует немедленных решений, если вы, конечно, не готовы ждать до следующего года.

– Нет.

– Я так и думал. – Он отбил носком ботинка несколько тактов только что стихшей арии, пока вчитывался в документы, а Рене опять расправила невидимые складки на юбке. Она начала было перебирать кромку подола, но руки сами бросили вязаную ткань и потянулись к мерзенько зудевшему шраму. Заметив это, Филдс откашлялся и продолжил. – Скажите, мадемуазель Роше… Почему вы выбрали нейрохирургию?

– Это моя мечта. Я влюблена в человеческий организм, и работать с ним на таком уровне сравни вызову, – кротко ответила она и едва заметно улыбнулась в ответ на удивлённо вскинутые брови директора.

– Значит, любите решать сложные задачки. – Филдс нацепил очки, а затем неожиданно наклонился вперёд, отчего Рене нервно дёрнулась. – Я прав?

– В медицине не бывает простых задач… – она замялась.

– Верно-верно.

Филдс снова откинулся в кресле, задумчиво перебирая бумаги у себя на коленях. А Рене вдруг поняла, что это её досье. Каждый запротоколированный шаг, записанный ответ, пройденный тест и сделанная операция. Всё – от момента её поступления, до… Возможно, до сегодняшнего дня.

– Каков ваш уровень английского? – последовал неожиданный вопрос на языке британской короны.

– Учитывая, что мы во французской Канаде, то приемлемый, – немного резко откликнулась Рене, также меняя диалект, и тут же смутилась. – Простите, я нервничаю. Английский не мой родной язык, но профессор Хэмилтон называл его более, чем достаточным. Последние годы мы общались с ним по-английски.

– Что же, это прекрасно, – чему-то обрадовался Филдс.

Правда, радость эта выглядела весьма устрашающе на обтянутом кожей черепе, но Рене тут же стало стыдно за свои мысли. Директор же не виноват, что у неё слишком живое воображение, а слухи о персоне директора с каждым годом обрастают новыми, зловещими подробностями. Как его только не называли. И «ссохшийся вурдалак» среди них считалось самым приличным.

– Могу я узнать, почему вас заинтересовало моё владение вторым языком? В прошлое интервью у нас с вами были другие вопросы.

– Не только можете, но и должны. – Филдс острозубо улыбнулся. – На вас поступила заявка в системе. К сожалению, мой коллега никак не успевал приехать, чтобы поговорить с вами лично. А потому он доверил это мне.

Повисла тишина, во время которой директор с фальшивым участием смотрел на растерянную Рене, а та пыталась найти в его словах подвох.

– На вас положила глаз больница общего профиля в Монреале, – ровно произнёс Филдс. – Им нужен старший резидент…

– Но я перехожу лишь на пятый год обучения, а эту должность занимают исключительно выпускники, – торопливо перебила Рене, испуганная тем, что могла произойти досадная ошибка. Но осеклась, когда Филдс договорил:

– Вас ждут в отделении общей хирургии. А там, как известно, учатся на год меньше, чем у вас в неврологии.

«Вас ждут в отделении общей хирургии…»

– Что… простите? – Рене не верила. Это точно ошибка! Программа определённо дала где-то сбой!

– На вашей кандидатуре настаивали, несмотря на иной профиль специализации. И, боюсь, у вас нет вариантов.

– Подождите… Вы собеседуете меня для другой специальности?

– Совершенно верно, мисс Роше.

– Но разве это возможно?

Она ничего не понимала.

– Ваш случай, увы, не вписывается в стандартные протоколы, так что нам приходится… – Филдс взмахнул сушёной рукой в поисках ораторского вдохновения. – Нам приходится импровизировать.

Рене сглотнула, а затем в упор посмотрела в мутную синеву глаз.

– В стране перевелись нейрохирургические центры? Закончились специалисты? – тихо спросила она и облизнула сухие губы, одурев от собственной наглости. Никогда! Никогда в жизни Рене не позволяла себе такого тона, но сейчас не могла иначе. Она, чёрт побери, шла к своей мечте десять лет! – Я не понимаю. На каком основании! Даже неотложная помощь ближе к моей специализации, чем чьи-то аппендиксы или грыжи!

– Следите за своей речью, мисс Роше, – процедил Филдс, а затем снова перешёл на французский. – Чтобы не пожалеть.

Рене вздрогнула и сжалась в огромном кресле. Она была не готова к таким новостям.

– У меня слишком мало опыта в общей хирургии, и уж тем более для старшего резидента, – наконец спокойно проговорила Рене. – Это ответственность, к которой…

– К которой вы не готовы? Если знаете, когда будете, то сообщите, – с насмешкой закончил за неё Филдс. И снова эта отвратительная тишина с тяжёлым запахом сандала и воска. Наконец, Рене взяла себя в руки.

– Мистер Филдс, вы же понимаете, что вся моя практика проходила совершенно в иной области.

Директор зашуршал бумагами, поправил очки и принялся зачитывать.

– Шестьдесят часов на четвёртом курсе в отделении неотложной помощи, из которых вы оперировали суммарно двадцать семь. Три ротации во время резидентуры с отделением травматологии, что больше, чем у любого из ваших коллег. – Филдс остановился и стянул очки. – Мисс Роше, обозначу ситуацию более ясно. На данный момент мест нет. Все вакансии заняты ещё в апреле, и чудо, что нашлась хотя бы одна. Потому путей у вас немного: принять предложение или ждать до марта. Но сразу предупреждаю – вы теряете непрерывную практику, а значит, два года учёбы – врачам без лицензии запрещено выходить к операционному столу после такого перерыва. Так что, если вас и возьмут, то только резидентом второго года.

– Это всё равно, что начать заново. В обоих случаях, – прошептала Рене.

– Да. Только если в первом варианте вы получите лицензию уже в июне, то выбрав другой… – Филдс развёл руками. – Года через четыре.

– Но я уже отучилась столько же. Мне оставалось немного!

– Именно поэтому я взял на себя обязанность предложить вам сменить специальность. – Неожиданно Филдс прервался, потёр глаза и как-то совсем уж устало вздохнул. – Мисс Роше… Рене. Поверьте моему опыту – вы попадёте к лучшему из специалистов. Он в стране всего несколько лет, но уже стал легендой среди ургентной хирургии. Да, я понимаю, это обидно и горько заниматься не тем, к чему тянуло с самого начала. Но потом вы сможете пройти ускоренную программу по нейрохирургии, посетить какие угодно курсы… Mon Dieu, сделать абсолютно всё, но с лицензией на руках. С билетом в мир самостоятельной медицины. Возможно, я позволяю себе лишнее, но вы выпускница моего факультета. И я, моя гордость… Что там, весь Квебек и, уверен, профессор Хэмилтон не хотели бы терять такие руки, как у вас.

– И всё же, вы их отдаёте.

– Нет. Я дарю их Канаде, – негромко откликнулся Филдс, а затем протянул небольшой файл с документами. – Вот ваш договор. У вас есть буквально пара дней, чтобы с ним ознакомиться и принять решение.

Рене молчала и не шевелилась, не сводя взгляда с папки. Казалось, в ней крылся тот самый пресловутый пограничный шлагбаум; эдакая колючая проволока, за которой минное поле и десяток собак. Однако Рене протянула руку.

– Я шла к своей мечте десять лет. Осознанно и по очень личной причине, – тихо произнесла она, не забирая, но и не отпуская чёртовы документы. – Десять лет, которые, если я соглашусь, окажутся бесполезными.

– В медицине не бывает ничего бесполезного, – откликнулся Филдс, и впервые за всё это время Рене увидела в его глазах неподдельное сочувствие. – Как нет ничего лишнего, ненужного или неважного. Медицина – это тысяча мелочей, которые бог его ведает, когда пригодятся. Но в тот единственный нужный момент вы поблагодарите, что знали всё это. Вам двадцать три, вы непозволительно молоды, но зато впереди целая жизнь, чтобы выучить всё на свете.

Рене крепче ухватилась за документы, и руки сами потянули на себя файл. У неё не было ни одной причины не верить доктору Филдсу. Но почему-то Рене казалось, что она падает на дно знаменитого водопада Монморанси, где её ждали совершенно иная программа, чужой город и незнакомый наставник. Господи, будет чудом, если она не расшибётся.

Vissi d'arte… ¹³

Рене положила на колени бумаги и бросила взгляд на первый из документов. Что же… Согласно пригласительному письму, заведующий отделением общей хирургии доктор Энтони К. Ланг оказывал поистине фантастическую честь, принимая под крыло выпавшего из гнезда кукушонка Рене Роше, и был готов наделить великой мудростью под чутким руководством главного врача – Лиллиан Энгтан. Шумно втянув сандаловый воздух, Рене прикрыла глаза. Вот оно как. Спасательный круг для тонущего водолаза. Похоже, ей действительно следовало быть благодарной.

Как только за спиной захлопнулась тяжёлая дверь, в кармане Рене зазвонил телефон. Кашлянув пару раз, чтобы как можно скорее избавиться от душного дурмана красной комнаты, она не глядя нажала кнопку ответа и машинально пробормотала:

– Bonjour?

– Bonjour, ma petite cerise… ¹⁴

Голос Максимильена Роше принёс с собой ветер с французских гор и плеск женевского озера.