В начале шестого ординаторская и примыкавшая к ней раздевалка ещё пока пустовали. Лишь кто-то из ночной смены устало вбивал в компьютер последние данные по своим пациентам, да глотал горячий кофе дежурный резидент. Легко найдя свой шкафчик, который располагался почти у самой двери, Рене сложила туда учебники, натянула халат и повесила на шею стетоскоп. С каким-то непонятным трепетом она взяла в руки новый бейдж, где красовалась её фотография, повертела в ноющих пальцах, а потом уверенным движением прикрепила к кармашку. Ну что же, самое время разочаровать доктора Ланга в своих умственных способностях, а потом постараться доказать обратное.
Так как своих больных у Рене пока не было, то и привычных утренних задач для неё не нашлось. День в этой больнице начинался рано, а потому она сидела в ординаторской в обнимку с планами двух будущих операций и осторожно разглядывала прибывавших врачей. Рене уже успела ознакомиться со списком своей бригады, но из знакомых имён нашла только доктора Ланга, и теперь гадала, кто из вошедших мог быть в команде. Однако, когда она уже подумывала, не пробежаться ли до отделения анестезиологии, чтобы успеть лично познакомиться с неким доктором Фюрстом, в их большую светлую комнату вкатил доктор Ланг, и стало тихо. Он мазнул взглядом по комнате, чуть задержался на Рене, а она почти услышала его тяжкий вздох.
Глава отделения был на сегвее и вновь одет в чёрное, точно представитель тех субкультур, что отращивают волосы, подводят глаза и слушают безумную музыку, больше напоминавшую распиливание железных кастрюль. По крайней мере, его татуировка наводила именно на эти крамольные мысли. Узор выглядывал из-под края закатанного до локтя рукава чёрной рубашки и сливался с ней в одну темноту. Интересно, доктор Ланг всегда-всегда ходит… так? Рене вдруг стало смешно. Она представила, как в чёрном хирургическом костюме, в чёрной шапочке на чёрных волосах, в чёрной маске, в чёрных перчатках и, конечно же, в чёрном драматично развевающемся халате наставник входит в ярко-белую операционную. О, да. Это было бы в его духе – всё так же лирично и очень патетично. Не сдержавшись, Рене тихо фыркнула, но тут же получила убийственный взгляд в свою сторону. Невольный наставник будто бы знал, какие скабрёзные мысли царили в её голове.
Тем временем доктор Ланг подкатил к одному из окон, за которым уже серел рассвет, и знакомым, удивительно лёгким для его роста движением запрыгнул на широкий подоконник. Не стесняясь, глава хирургии закинул ноги на подвернувшийся рядом стол и махнул рукой. В следующую же секунду каждый из находившихся в ординаторской настороженно замер, наступила тишина.
– Доброе утро, – негромко поздоровался Ланг. Его взгляд медленно скользнул по лицам присутствующих, а затем обратился к очень интересной дверной ручке. – Знаю, что отвлекаю вас от дел, но сегодня у нас будет небольшое собрание, прежде чем все приступят к выполнению своих обязанностей.
Он снова вздохнул, потёр двумя пальцами хмурый лоб и заговорил, теперь обращаясь к квадратным лампам дневного света, словно жившие там бактерии заслуживали большего внимания, чем люди:
– Надеялся, мне не придётся этого делать. Но увы, у нашего главного врача слишком неконтролируемая жажда деятельности. – Ланг вздохнул, а потом, так и не опустив головы, вскинул руку и безошибочно указал на Рене. – У нас новый старший резидент. По всем вопросам…
Донёсшийся из-за двери громкий голос прервал доктора Ланга на полуслове.
– Если ты настолько туп, то спустись двумя этажами ниже в педиатрию к бешеной Морéн и останься там навсегда. Возиться с детским говном – вот предел твоих возможностей!
Глава отделения поднял брови, словно оценивал озвученное предложение, осклабился, а затем молча уставился в окно в ожидании, когда можно будет продолжить. В следующий момент раздался хлопок, и в ординаторскую ввалился доктор Дюссо в сопровождении темнокожего парня. Тот был невысок, со сбившимся набок мятым халатом, и его лицо покрывали удивительно крупные капли пота. Рене озадаченно нахмурилась, потому что дышал он при этом так тяжело, что невольно захотелось ему посочувствовать. Похоже, беднягу отчитывали на протяжении минимум всех восемнадцати этажей, которые миновал лифт.
– Если тебе плевать какой иглой шить, так выбирай шило и моток бечёвки. Какая, мать твою, разница, – не унимался Дюссо. Он шагнул к стоявшей около входа вешалке, раздражённо закинул туда свой тёмно-серый плащ и наконец-то развернулся к остальным. Секундное замешательство и… – О-о-оу!
– Мы очень рады вам, доктор Дюссо, – протянул Ланг. – Мне неловко отвлекать вас от учебного процесса, но надо соблюсти формальности.
Он лениво махнул рукой, и взгляды вошедших немедленно уставились на напряжённую фигурку Рене. И если Дюссо смотрел со знакомой навязчивостью, то незнакомый молодой человек опасливо передёрнул плечами.
– Ланг, – тем временем кивнул хирург. – Прошу нас извинить. К сожалению, пациенты сами себя не вылечат. Правда, с помощью мистера Хулахупа…
– Холлапака, – едва слышно поправил всё ещё потевший несчастный.
– …они не сделают этого так же. Скорее уж Лазарь воскреснет и явится в нашу богадельню раздавать божественные щелбаны.
Дюссо рассмеялся, и тут же вокруг послышалось тихое солидарное фырканье. Все радостно зашептались, однако Рене заметила, как где-то на середине фразы Энтони Ланг снова уставился в окно. Он смотрел на просыпавшийся за стеклом город, словно тот интересовал его куда больше жизни собственного отделения. Будто там творилось нечто куда более интересное, чем новый день в стенах крупнейшей больницы. Абсурд! Рене едва сдержала раздражённое фырканье. При такой страсти к полному контролю, Ланг должен был знать каждый шаг своих подчинённых, каждый жест и читать в их глаза ещё не принятые решения. «В моей работе споры часто заканчиваются плачевно». Да-да. Именно так! Но, если дело не в равнодушии, тогда в чём?
Она бросила ещё один взгляд на замершую чёрную фигуру и вдруг ошарашенно поняла – доктору Лангу ошеломительно скучно. Святые небеса! Похоже, вся эта рутина казалась ему настолько унылой и утомительной, что даже рассвет над знакомым городом выглядел более притягательным. Больные, здоровые, интерны, резиденты, их проблемы, вопросы отделения – досадная, но предсказуемая нелепица. То, что случается каждый день без шанса на разнообразие. Он давно всё изучил, знал каждое слово или ещё не поставленный диагноз, а потому чертовски скучал. Почти смертельно. Это читалось в пустом взгляде, которым он снова скользнул по занявшему свой угол Холлапаку; по недрогнувшему лицу, стоило Дюссо намеренно встать за спиной Рене и демонстративно заглянуть в лежавшие на девичьих острых коленках бумаги. Даже когда в вырез джемпера устремился любопытный мужской взгляд, отчего захихикали все находившиеся рядом, Ланг остался уныло бесстрастен. И тогда Рене невольно задумалась – зачем он здесь? Что его держит в этих стенах, если один их вид вызывал у него приступ рвоты?
Рене потянулась потереть засаднивший шрам, а заодно поплотнее запахнуть полы халата, но неожиданно почувствовала чужое дыхание на своей шее.
– Доброе утро, мисс Роше, – прошелестел Жан Дюссо, и Рене едва сдержалась, чтобы не дёрнуться. – Как вам сегодня спалось?
– Так вот, по всем вопросам процедур и пациентов, – словно издалека донёсся голос доктора Ланга, когда Рене резко сдвинулась на самый край кресла, – обращайтесь к нашему новому старшему резиденту. Мисс Роше с удовольствием поможет…
Ланг неожиданно прервался, когда все взгляды дружно обратились к Рене. Он хмыкнул, заметив, как пристально рассматривали настороженно замершую фигурку, будто ждали первых аккордов гимна «Красного Креста», и лениво облокотился на подоконник. У Рене не осталось сомнений, что Ланг сделал это нарочно, однако она лишь медленно выдохнула и приветливо улыбнулась. Ничего, уже не впервой проходить через все эти прерванные разговоры и проглоченные в последний миг сомнительные шутки, будто она не врач, а выпускница теологического факультета; через политику, подхалимство и прочие безрадостные вещи. Она вздохнула.
– Да-да, до нас снизошло звёздное дитятко, – тем временем закатил глаза Ланг, которому опять стало скучно. – Будьте к ней снисходительнее, всё же новое рабочее место… А впрочем, не будьте.
Он размял плечи, словно хотел сбросить стянувшее их невидимое напряжение, ну а откуда-то слева раздалось женское хихиканье. Осторожно посмотрев в ту сторону, Рене заметила двух медсестёр. Они стояли рядом, точно две фигуры на шахматном поле – чёрное и белое; высокая белокурая и голубоглазая, и прислонившаяся к ней плечом – смуглая, тонкая, с гладко забранными тёмными волосами. Их взгляды внимательно изучали Рене, словно собирали анамнез личности или раскладывали на органы в учебной анатомичке. Вот шрам, вот ссадины на пальцах, вот выбившаяся из двух привычных косичек коварная белокурая прядь. Рене была уверена, что её весёленькая юбка в забавный горошек тоже подверглась анализу, и выводы этих двоих были не утешительны. Кажется, мисс Роше – редкостный фрик.
– Невежливо оставлять собеседника без ответа, – внезапно прошептал над ухом Дюссо, о чьём присутствии она уже успела позабыть и потому испуганно отшатнулась. Однако убежать ей не дали. Чужая рука незаметно для остальных скользнула по спине и с силой потянула назад за ворот джемпера.
– Отпустите, – прошипела Рене. Твёрдый шов больно впился в кожу, но она всё равно упрямо наклонилась вперёд, пытаясь избавиться от навязчивого контакта.
– Je vais te laisser partir. Mais d'abord, tu vas me répondre à une question. Dis-moi, tu dors nue ou?..21 – неожиданно по-французски спросил Дюссо, и Рене позабыла, как дышать. Что?! Это же… Он не мог всерьёз спрашивать такое! Тем временем ворот окончательно впился в шею.
– Non, – торопливо прошептала она, и давление на шею чуть ослабло.
– Quel dommage. Veux-tu essayer?22
– Non!
– Моя дорогая мисс Роше, – до них донёсся ленивый голос Ланга. – Перестаньте уже витать в облаках своей славы и обратите внимание на страждущих вашего внимания.
Кажется, пока происходил короткий диалог с Дюссо, глава отделения успел рассказать о ней ещё несколько фактов, а также озвучить список дел на сегодня, завтра и весь следующий год. Потому что, подняв голову, Рене увидела группу потерянных интернов, из которых каких-то предстояло распределить по кураторам, а кого-то отправить в клинику. А ещё резиденты третьего года ждали своей очереди на практику по биопсиям, второго – на перевязки и прочие рутинные задачи, кто-то хотел отчитаться, слева уже тянули папки предоперационного эпикриза… Но вместо того, чтобы схватиться за всё сразу, Рене медленно перевела взгляд на Энтони Ланга и увидела скривившую большой рот едва заметную ухмылку. Наставник сидел, подперев рукой подбородок, и с явным наслаждением следил за происходившую у его ног вознёй. И неожиданно Рене поняла, что её бросили. Не просто оставили один на один с проблемами и задачами, но швырнули в толпу и любуются тем, как она тонет. Это такой метод обучения? Если да, то он очень жесток. Впрочем, от других Рене слышала, что бывает и хуже – крики, недовольство, взаимные жалобы в дирекцию резидентуры. Между некоторыми её однокурсниками и их наставниками шла едва ли не открытая война, она же просто привыкла к другому. Ничего. Всё можно вытерпеть. Это всего лишь на один год.
Так что, поджав губы, Рене повернулась к какому-то парнишке, что пихал прямо в руки стопку назначений и громко просил проверить дозы антибиотиков. Однако стоило ей только взяться за документы, как одновременно случилось две вещи: на колени прилетел чей-то стаканчик с горячим кофе, а над ухом раздался шепот:
– Réfléchis à ma proposition. Petite cerise.23
Больше она ничего не успела услышать. Вскочив на ноги, Рене попыталась зачем-то отряхнуться, чувствуя, как горит кожа в том месте, куда успел попасть кипяток.
– Ах, прошу прощения. Я та-а-ак неаккуратна, – протянул голосок совсем рядом.
Вскинув резко голову, Рене увидела уже знакомую смуглую девушку. Та улыбалась фальшивой улыбкой и протягивала неведомые бумаги:
– Ознакомься, Роше.
Документы перекочевали из рук в руки, и Рене собралась уже развернуться (в конце концов, нужно было срочно вернуться в раздевалку и переодеться!), но её аккуратно взяли под руку. А в следующий момент она смотрела в холодные голубые глаза и медленно пятилась назад, пока аккуратно подпиленные ногти всё глубже впивались в кожу.
– Что же ты, Клэр, надо быть осторожнее, – тихо протянула та самая светловолосая медсестра. Тонкие губы чуть изогнулись, напомнив хирургический разрез, а затем открылись, чтобы произнести: – Доктор Ланг наверняка будет переживать за шкурку своего ассистента.
– Этого? – так же негромко хмыкнула вторая, а потом смерила Рене взглядом, словно видела в ней соперницу. Боже! Чему? Шприцам и ланцетам? Тем временем, результат осмотра её явно удовлетворил. – Не думаю, Хел. Ставлю на две недели.
– Принимаю, – голубоглазая бросила быстрый взгляд в сторону безразличного к происходящему Энтони Ланга. – Вряд ли она задержится здесь дольше.
О проекте
О подписке