Глава 5

При каждом воспоминании всё, что до мельчайших деталей, до крупинки врезалось в память: каждый дом, каждый переулок, забор, дороги, деревья, даже люди такие же, какими были в те времена, – через девятнадцать лет вдруг предстало перед его взором совсем другим (хотя он предполагал, что будут какие-то изменения, и был готов к ним), сломало его изнутри, стало комом в горле, разочаровало. Даже слёзы на глазах изменяют ракурс: всё мутнеет, фокус теряется.

От былого ничего не осталось. Переулок, где Мардан жил, был совсем разрушен. И в соседних переулках брошенные, разрушенные дома стояли в один ряд. А за ними виднелись плоскослепленные дома. Они остались нетронутыми, их просто обвели заборами, там жизнь продолжалась по-старому.

Смотри, вот судьба! Почему снесли именно их переулок? Обязательно было строить здесь этот большой дом из стекла и железобетона?

Хотел вспомнить, где все дома стояли. Вход во двор был вот здесь… Или нет, вон там… Проклятье, и тутовое дерево срубили… Каждый раз, когда проходили мимо, чёрные ягоды прилипали к обуви, к асфальту и мешали ходить. Вначале был дом Азера. Их дома стояли вместе, стена к стене. А напротив жил Инам. Его дом находился в конце переулка, туда часто мусор кидали. Отец Инама белой краской на заборе написал: «Кто сюда мусор бросит, тот осёл». А дом, в котором жил Наум, находился после узкой, с зигзагами улицы. Их дом был двухэтажный, плодовые деревья доросли до самого верха, с широкого балкона друзья любили наблюдать за прохожими.

Всё по очереди ожило в его памяти. Вот здесь стоял электрический столб, висели кабели, на всех окнах были металлические решётки, над некоторыми – трубы железных печей.

Опять остановился там, где тутовое дерево росло. Может быть, он ошибается метров на десять. Когда-то грозное дерево, радующее взоры, и стоящая от него в десяти метрах сосна пожертвовали собой ради вот этого стеклянно-железобетонного монолитного дома (он был похож на административный, а не жилой) и асфальтированной автостоянки вокруг него. Автомобили, стоящие в аккуратный ряд, были приметами современности…

В тени сосны мужики ставили столы и скамейки, играли в нарды, а женщины собирались и сплетничали. Вон там находился дом тёти Фатьмы, на двери была прибита табличка «Чилдаг Назар». Со всех концов города родители приводили к ней детей на лечение от испуга, сглаза. Она хромала на одну ногу, курила, выпуская дым папиросы (в те времена часто встречались женщины, курящие сигареты без фильтра). Когда клиентов не было, тётя Фатьма устраивала в округе шум, балаган – как ходячая реклама, всем хотела продемонстрировать, что и она тоже существует, чтобы, увидев её, люди вспомнили про свои проблемы со сглазом, испугом и бежали к ней за помощью. Когда она лечила клиентов, из её дома постоянно валил дым: она сглаз лечила втиранием угля в шею, руки, лоб. Несведущему человеку казалось, что дом горит. Ещё звон стекла был слышен. Она бутылку обводила вокруг человека, а потом разбивала её о чёрный камень, лежащий в углу комнаты. Она таким образом лечила испуг. Она говорила, что не всем дано быть знахарем, что это передаётся по наследству. Её мать Мешеди Туказбан тоже этим занималась. Наверное, тёти Фатьмы давно не стало. Когда Мардан уехал в Москву, ей за семьдесят было.

А там был голубятник Агарзы. Дворовая молодёжь всегда вокруг него собиралась. Он своё отсидел, о воровском мире, тюремных законах много интересного рассказывал. Рассказывал неустанно, а в основном сочинял что попало. Часто разглагольствовал: «Мужчина должен хотя бы раз отсидеть. Если мужчина не был в тюрьме, он ненастоящий мужчина». Как он попал в тюрьму, все ребята наизусть знали. Когда на железнодорожном вокзале, взломав вагон, Агарза хотел украсть банки со сгущённым молоком, его схватили. Он говорил: «Дело вовсе не в сгущёнке, а в смелости».

Когда потерялся один из голубей, он всех ребят мобилизовал на поиски. Искали по домам, чердакам. Больше всего искали, когда потерялась голубка, которую он ласково Матушкой называл. На весь двор шум поднял: «Фаган, Самед, Азер, Рахман, Инам, Маммад, недотёпы, идите смотрите чердаки, найдите её». Кто под руку попадал, того отправлял на поиски.

Интересно, где теперь Агарза? Наверное, на новом месте голубей не держит. Небоскрёбы из стеклобетона, урбанизация поставили точку на старых привычках и обрядах.

Шёл ещё дальше. Хорошо, что памятник Мехти Гусейн-заде (Герой Советского Союза. – Ред.) был на месте. Памятник, можно сказать, был их ровесником, всего на два года старше, 1973 года «рождения». Легендарный герой с гранатой в руке как будто был готов к очередному сражению с фашистами.

Было грустно, что автовокзала не было на месте. Сколько воспоминаний связано с этим серым зданием! Иногда тайком от друзей Мардан приходил сюда, бродил по платформам, наблюдал за разноцветными автобусами-экспрессами, готовыми к отправлению в дальние районы; за людьми, водителями, упаковывавшими багаж; за пассажирами, приобретавшими в киосках булки, лимонад; за продавцами чебуреков, мороженого, которых в те времена спекулянтами называли; за сотрудниками милиции в фуражках, с красными свистками и размышлял своим детским умом о быстротечности этой жизни. После обеда с отправлением последнего автобуса, выпускавшего дым из выхлопной трубы, прекратились и шум автовокзала, и крики, что привело к мысли, будто жизнь остановилась и притихла.

Благо, школа была на месте. Несмотря на то что не стало былого величия, за памятником (раньше среди плоскоскатных маленьких домов четырёхэтажное здание школы выглядело величественно) она опять виднелась. Была обнесена забором, ограждена от окружающих. Фасад здания был отреставрирован облицовочным камнем.

Отец рассказывал, что во время войны в школе действовал госпиталь и там после контузии лечился дед по отцу. Дедушку по отцу он не видел, а бабушку смутно помнил. Она с ними вместе жила, а когда Мардану было четыре или пять лет, она умерла. Дедушка и бабушка по матери дожили до девяностых годов.

Запах школы, преодолев года, заполнил его ноздри. Это были запахи мастики, которой натирали пол, пирожков, приготовленных в столовой, пота ребят, бегающих по коридору, туалета с вечно открытыми дверьми. А может, и запах детства, блуждающий по коридорам школы.

А как хотелось войти в школу, найти свой класс, сесть за парту, за которой они сидели с Арзу, и вдохнуть запах тех дней! Но Мардан издали наблюдал, как охранники не пропускают родителей в школу, – пришлось отказаться от этой мысли. Вероятнее всего, из бывших учителей есть ещё кто-то в живых, они могут его пристыдить.

Отель был на месте. Только это был не бывший пятиэтажный отель «Нахичевань» – отель расширил свою территорию, дополнил несколькими крупными зданиями, коттеджами, стал обширным комплексом с международным брендом Hyatt Regency.

Теперь на месте стоянки автобусов четырёхсторонний перекрёсток… В каком месяце 1982 года, Боже праведный?

Занятия в школе только начались, друзья вчетвером пошли в первый класс. Был сентябрь или начало октября. Тогдашний руководитель СССР приехал в Баку. Их всех построили вдоль улицы Бакиханова, в руках – красные флаги, на груди – октябрятские значки. Все они вчетвером рядом с отелем возле светофора должны были стоять и, когда «товарищ Брежнев» мимо проедет, кричать «ура», махать флагами. В том году Азербайджанская Советская Социалистическая Республика успешно выполнила пятилетний план, за эти успехи Брежнев приехал вручать орден Ленина.

Они вчетвером стояли точно там, где теперь автобусная остановка. Пока Брежнев проезжал, они очень устали: для мальчиков это точно было трудное занятие. Брежнев прибыл на автомобиле ЗИМ чёрного цвета с открытым верхом. Не доезжая до них около двадцати метров, вышел из машины, чмокая, сказал: «Широко шагает Азербайджан». Женщина – Герой Социалистического Труда вручила ему букет алых роз. Ветеран войны обнимал, целовал его и вручал меч, украшенный бриллиантами. Девушки и парни в национальной одежде перед ним танцевали, школьник из старших классов декламировал стихи какого-то поэта-коммуниста, посвящённые Брежневу:

 
Вы наш брат, друг, кумир, Брежнев!
Возносите мир на весь мир, Брежнев!
 

Когда толпа хотела прорвать милицейский кордон, чтобы увидеть генсека поближе, они почувствовали опасность быть раздавленными. Несмотря на всё это, тот день был необыкновенным днём. Если выражаться языком Кубинки, народ увидел государя воочию.

Однажды (кажется, учились в шестом классе) был весенний месяц, было время готовить уроки. Инам сломя голову прибежал звать всех посмотреть вживую на Зеркало Клару, которая общалась с людьми под сосной. Зеркало Клара была знаменитостью Кубинки. Женщина была вором в законе, о ней ходили легенды. О её жизненной истории знали не только все жители Кубинки, но и все бакинцы. Она была дочкой известного революционера Агабабы Юсиф-заде. Отец назвал её Кларой в честь немецкой коммунистки Клары Цеткин. Он работал послом, был одним из трёх-четырёх азербайджанцев, которые сфотографировались с Мустафой Кемалем Ататюрком. В 1937 году её отца тогдашний руководитель Мирджафар Багиров необоснованно расстрелял. С того времени Клара всю свою жизнь и совершённые ею преступления посвятила борьбе против советского режима. Большую часть жизни, начиная с пятнадцати лет, провела в тюрьмах. В пятидесятых-шестидесятых годах была членом банды «Пахан», потрясшей весь Баку. Она отбирала у богатых и раздавала бедным, этим она напоминала Робина Гуда. В те времена из-за антагонизма между личностью и социалистическим обществом, в котором процветали ложь и равнодушие к справедливости, народные массы испытывали особую симпатию к воровскому миру, криминальным авторитетам.

Клара отсидела в российских тюрьмах и там же получила статус вора в законе. Так как в Азербайджане существовало мнение, что женщина не должна быть вором, она себя в паспорте Кларой Агабаба-оглу (сын Агабабы) Юсиф-заде записала. Она была единственной женщиной в истории СССР, которая по паспорту была указана как мужчина.

У Клары была ещё одна особенность. У неё от рождения отсутствовали отпечатки пальцев. Её можно считать единственной не только в СССР, но и во всём мире человеком без отпечатков пальцев.

Несмотря на то что она жила в их дворе, Мардан и его друзья Клару никогда воочию не видели, так как она постоянно находилась в тюрьме, а когда выходила на свободу, редко показывалась в их дворе. Потому и для Мардана с друзьями увидеть её вживую было особенно торжественно, празднично.

У Кубинки были свои законы и правила. К тем, кто отсидел срок, был авторитетом, относились с уважением, как к старейшинам. Такие авторитеты, как Джаваншир Даглы, Балали Ширали-оглу, в прямом смысле слова следили за порядком в округе. Люди, когда сталкивались с несправедливостью, нарушением закона, в милицию не ходили, а обращались к ним. А они устраивали свой внутренний суд, наказывали виновных, восстанавливали справедливость. Статус женщины-авторитета добавлял ещё больше уважения и интереса к Кларе. Она любила повторять: «И лев, и львица смелые».

В тот день она пришла, стала под сосной. Мужчины, которые играли в нарды, в знак уважения все встали, слушали, о чём она рассказывала. Друзья ещё ближе подошли, чтобы посмотреть на Клару. Её руки сплошь были в татуировках. Несмотря на жаркую погоду, носила косынку. В движениях чувствовались уверенность, величие, разговаривала на азербайджанском и русском языках вперемежку. Рассказывала о жизни, о судьбе, говорила на общие темы. Вдруг она заметила стоящих поблизости друзей, подозвала их к себе, каждого погладила по головке и сказала: