Цитаты из книг автора «Вальтер Беньямин»

кожаные фолианты с отвратительной металлической окантовкой и толстенными листами с золотым обрезом, на которых размещались фигуры в дурацких драпировках и затянутых одеяниях – дядя Алекс и тетя Рикхен, Трудхен, когда она еще была маленькой, папочка на первом курсе и, наконец, в довершение позора, мы сами: в образе салонного тирольца, распевающего тирольские песни и размахивающего шляпой на фоне намалеванных горных вершин, или в образе бравого матроса, ноги, как полагается морскому волку, враскорячку, прислонившись к полированному поручню.

истинной жертвой фотографии стала не пейзажная живопись, а портретная миниатюра. С

Слабая светочувствительность ранних пластинок требовала длительной выдержки при натурных съемках. По той же причине казалось предпочтительным помещать снимаемых людей по возможности в уединении, в месте, где ничто не мешало бы их сосредоточению.

фотография еще не вступила в контакт с актуальностью.

Ведь природа, обращенная к камере, – это не та природа, что обращена к глазу;

Сна в летнюю ночь» Рейнхардтом8

то это не более чем литературное обыгрывание мотивов, открытых Атже. Его интересовало забытое и заброшенное, и потому эти снимки также обращаются против экзотического, помпезного, романтического звучания названий городов

Бодлер был знатоком наркотических препаратов. Тем не менее от него, судя по всему, ускользнуло одно из наиболее значимых в социальном отношении действий наркотиков. Оно заключается в том, что наркоманы, находясь под воздействием наркотика, становятся очаровательны. Этот же эффект обнаруживает товар под воздействием шумящей вокруг него, возбужденной толпы. Массовость публики, благодаря которой, собственно, формируется рынок, обращающий товар в товар, усиливает очарование товара для среднего покупателя. Когда Бодлер говорит о «религиозном экстазе больших городов»[163], то неназванным субъектом этого состояния можно было бы считать товар. А «священная проституция души», в сравнении с которой «то, что люди именуют любовью, представляется поистине мелким, ограниченным и слабым»[164], может быть только – если противопоставление любви сохраняет свой смысл – проституцией товарной души. «Cette sainte prostitution de l'âme qui se donne tout entière, poésie et charité, а l'imprévu qui se montre, а l'inconnu qui passe» [фр. «Эта святая проституция души посвящает себя всему целиком, поэзии и милосердию. И в неожиданности, которое внезапно себя проявляет, и в неизвестности, которое минует»][165], – говорит Бодлер. Именно на эту поэзию и на это милосердие претендуют занимающиеся проституцией. Они вкусили тайн открытого рынка, они ни в чем не уступали товару. Рынку обязан был он своими прелестями, и эти прелести становились средствами воздействия. Именно такими описывает их Бодлер в «Вечерних сумерках»:

Толпа не только новейшее прибежище отверженных; она и новейший наркотик бесприютных. Фланер бесприютен в толпе. Тем самым он разделяет судьбу товара. Эту особенность он не сознает. Однако от этого она сказывается на нем ничуть не меньше. Она пронизывает его блаженным облегчением, как наркотик, позволяющий ему забыть множество унижений. Опьянение, которому предается фланирующий, сродни состоянию товара, окруженного толпой покупателей. Если бы у товара была душа – о чем Маркс сказал как-то в шутку[160], – то она была бы самой проникновенной из всех, когда-либо существовавших на свете. Ведь она должна была бы в каждом видеть покупателя, в чьи руки и в чей дом она желала бы попасть. А ведь именно способность проникаться состоянием других – это и есть природа опьянения, которому предается фланер в толпе. «Поэт пользуется ни с чем не сравнимой привилегией быть по желанию самим собой и кем-то другим. Подобно блуждающим душам, ищущим тело, он может, когда захочет, войти в обличье другого. Любое обличье открыто для него; если какие-то места кажутся ему недоступными, то это потому, что они в его глазах не стоят усилий, необходимых для их посещения»[161].

Напротив, ребенок или пролетарий, находящийся в процессе образования, с полным правом считает шедевром не то, что считает таковым коллекционер. Такие картины имеют для него преходящее, но серьезное значение, а более строгий масштаб необходим только в отношении актуальных произведений, касающихся его, его труда и его класса.