Пленник тяжело засопел.

– Надеетесь его вызволить? Кто он вам – муж, любовник?

– Нет, – серьезно сказала Амалия, – муж он мне только по паспорту, и я даже не знаю, как он выглядит.

– Не знаете? – остолбенел пленник. – Черт подери… Тогда как же вы раскусили меня?

Амалия немного подумала.

– Я сопоставила факты, сударь. Уже когда вы отказались говорить по-русски, я начала подозревать неладное. Конечно, это могло быть лишь плодом моего воображения, но на всякий случай я расставила вам ловушку, и вы в нее попались.

– Ловушку? – подозрительно спросил ее собеседник. – Что еще за ловушка?

Амалия сладко прищурилась.

– Русская пословица. Помните? В нашем языке нет пословицы «На хитрую кошку всегда найдется хитрая мышка». Это французское выражение. А по-русски говорят: «Нашла коса на камень».

Пленник сдавленно застонал и яростно дернулся, но веревки выдержали.

– А потом вы подтвердили мои подозрения, отказавшись от визита в российское посольство, – добавила Амалия. – И я окончательно убедилась, что вы не тот, за кого себя выдаете. А то, что вы проделали с моим кофе… – Она пренебрежительно передернула плечами.

– Кофе? – оторопел пленник. – О, проклятье! Так вы… так вы догадались? И… и поменяли местами чашки? Но когда же вы успели?

– Пока вы смотрели мне в глаза, – спокойно отозвалась Амалия.

Вспомнив, что совсем недавно он как зачарованный таращился на юную обольстительницу, пленник вышел из себя и снова разразился ругательствами.

– Может быть, хватит? – спросила Амалия, которую все это уже начало утомлять. – Кто вы такой, в конце концов?

– Я вам ничего не скажу, – сухо произнес ее собеседник. – Можете пытать меня, если хотите, но от меня вы не добьетесь ни слова.

Амалия вздохнула.

– Хороший совет, но я еще никогда никого не пытала и боюсь по неловкости причинить вам боль.

– Вы что, издеваетесь надо мной? – прохрипел пленник.

– Бедный Пирогов, – продолжала Амалия. – Держу пари, вы сыграли на его слабости к картам. Я нашла у вас две крапленые колоды в чемодане.

– Думайте что вам угодно. – Он поглядел на часы, показывавшие без пяти шесть. – Кстати, вы не боитесь опоздать на поезд, фройляйн? А то «Дельфин» уйдет без вас, а с ним – и Висконти вместе с «Ледой».

– Берлинец и, судя по всему, образованный… – заметила Амалия, словно не слушая его. – Когда не выражаетесь, как пьяный ямщик, конечно. У австрийцев более мягкое произношение. Значит, вы и ваш несговорчивый приятель – из германской разведки, потому что на англичанина вы вовсе не похожи.

– Мой приятель? – всполошился разоблаченный немец. – Что вы сделали с Гансом, черт побери?

– То же, что и с вами. – Амалия была любезна и лаконична, как надгробный памятник. – Правда, кофе он не пьет, так что мне пришлось его успокоить иначе.

– Мой бог! – застонал немец. – Так вы убили его?

– Зачем? – удивилась Амалия. – Просто с ним случилось досадное недоразумение. Он случайно ударился головой о канделябр, который я держала в руке.

– Ах, случайно! – вскипел германский агент. – Чем больше я гляжу на вас, тем больше мне хочется вас прикончить!

– Да? – отстраненно заметила Амалия. – Говорят, все супруги в конце концов приходят именно к такой мысли.

Агент побагровел.

– С каким бы удовольствием я придушил вас, – промолвил он с печалью. В глазах его появился кровожадный блеск. – Из-за вас мой повелитель не получит Леонардо!

– Пф… – фыркнула Амалия. – Зачем этой старой развалине Вильгельму Леонардо? А вот наша галерея очень от него выиграет. «Леда» будет великолепно смотреться рядом с «Мадонной».

– Да? – язвительно прохрипел немец. – И кто же, позвольте спросить, придет туда любоваться на них – толпы невежественных скифов?

– Полегче, сударь, полегче! – осадила его Амалия, которая на дух не выносила шовинизма, вне зависимости от того, какой народ подвергался уничижению. – Я же не обзываю вас напыщенным немецким чурбаном, хоть и имею на это право после того, как провела вас.

Германский агент поник головой и застонал. Он все еще тяжело переживал свое поражение.

– Бог мой, как шумит в голове! О-ох! Никогда не думал, что снотворное оказывает такое действие!

– Это не от снотворного, – заметила Амалия.

Немец подозрительно уставился на нее.

– А от чего же? – Он в волнении приподнялся. – Вы что, и меня тоже приложили этим… подсвечником?

– Угадали, – усмехнулась девушка. – Ему, кстати, повезло куда меньше, чем вам. У вас на редкость крепкая голова, один рожок канделябра даже погнулся. – И она кивнула на искривленный подсвечник, стоявший на пианино.

Новый весьма несдержанный ответ немца показал, что он не испытывает никакой симпатии к канделябрам, вне зависимости от того, сломаны ли они или находятся в полном порядке.

– Может быть, все-таки скажете, что вы сделали с Пироговым? – мягко попросила Амалия. – Зачем вообще вы заняли его место? Для чего все это?

– Раз уж вы были так со мной вежливы, – ехидно отозвался немец, – я, пожалуй, скажу вам. Агент Пирогов в настоящее время находится в частной клинике для душевнобольных, куда я его поместил, и у него нет ни малейшего шанса выбраться оттуда. Я распорядился, чтобы его держали день и ночь в смирительной рубашке, ибо мой брат – так я его назвал – подвержен приступам буйства.

– Брр! – Амалия поежилась. – И часто у вас, агентов, такое бывает?

– Случается, – скромно сказал немец. – Когда надо срочно избавиться от какого-нибудь проныры и помешать ему действовать, клиника для умалишенных – самое лучшее место. Кроме того, когда без вести пропадает агент, ваш посол прежде всего наводит справки в тюрьмах и моргах, а лечебницы хороши тем, что в них можно поместить человека под любым именем. И потом, обычно никому не приходит в голову там искать пропавшего.

Амалия тихо вздохнула.

– Да, тяжела работа тайного агента, – промолвила она.

– Только не надейтесь, что я скажу вам адрес клиники, – продолжал немец. – В моих интересах, чтобы этот негодяй остался там, куда я его упек. Он и так достаточно досадил мне. Если бы он не помешал мне месяц назад, я бы уже схватил Висконти и вытряс из него, что он сделал с картиной.

Агент яростно задергался на месте, пытаясь освободиться от пут. Амалия сочувственно наблюдала за его тщетными попытками.

– Я бы не советовала вам, – учтиво заметила она, – заниматься этим. После каждого вашего движения узлы только сильнее затягиваются.

Большие часы показывали десять минут седьмого.

– И что вы намерены делать теперь? – осведомился германский агент, видя, что Амалия сосредоточенно о чем-то размышляет.

– Я? – Амалия пожала плечами. – То же, что сделали бы и вы, будь на моем месте. Я оставлю вас с вашим сообщником здесь, отправлюсь на вокзал, приеду в Гавр и сяду на корабль. Дальше буду действовать по обстоятельствам. – Она поднялась с места.

– Надеюсь, вам понравится в Рио-де-Жанейро, – не удержался агент. – Передавайте от меня привет синьору Висконти, если вы его увидите.

Амалия улыбнулась.

– Никогда не была в Рио-де-Жанейро, – сказала она.

– Неужели? – поднял светлые брови немец. – Надо же, какая потеря!

– И вообще я направляюсь не туда, а в Нью-Йорк, – спокойно продолжала Амалия. – И корабль называется не «Дельфин», а «Мечта». Ну что, вы все еще настаиваете на том, чтобы передать синьору Висконти привет от вас?

Немец позеленел. Он судорожно попытался что-то выговорить, но язык не повиновался ему.

– Да, да, – опережая его вопрос, отозвалась Амалия. – Вы правы, я обыскала ваш багаж и не обнаружила в нем никаких билетов на «Дельфин», зато нашла два билета на «Мечту», на имя Эрве и Амели Дюпон. – Амалия торжествующе улыбнулась. – Именно из-за этих билетов вы и преследовали Пирогова. Вам позарез нужно было знать, куда направляется Висконти. Кстати, как следует из одного клочка бумаги, который вы почему-то бережно хранили при себе, Висконти будет в первом классе под фамилией Лагранж. Как видно, агент Пирогов и впрямь хорошо знает свое дело, так что, если бы не карты, никогда бы вам не удалось его обставить.

– Ах, так! – выкрикнул немец, когда обрел дар речи. – Кстати, вам не видать Нью-Йорка, слышите? – Его глаза горели, ноздри раздувались. – Потому что я солгал! Поезд в Гавр отправляется не в семь часов, как я сказал, а в шесть. И «Мечта» отходит в семь утра, а не в девять. Вы опоздали!

– Фи, как грубо, – сказала Амалия со скучающей гримаской. – Вы и впрямь созданы для роли мужа, как я погляжу. Неужели так трудно держать себя в руках?

– Ну ничего, – просипел немец, тяжело дыша. – Все равно когда-нибудь вы мне попадетесь, и я с лихвой рассчитаюсь с вами. Никто еще не смеялся надо мной безнаказанно!

– Неужели? – уронила Амалия. – Поверьте, мой безымянный друг, мне это совершенно безразлично.

Она улыбнулась, забрала журнал и положила его в свой чемодан. Взяла паспорт на имя Эрве Дюпона, бегло просмотрела его и неторопливо разорвала в мельчайшие клочья. Потом точно таким же образом поступила с паспортом, выданным на имя месье Кюри из Нормандии. Немец наблюдал за ее действиями со все возрастающим беспокойством. Не ограничившись уничтожением документов, Амалия вытащила из чемодана агента билет на имя Эрве Дюпона и несколькими движениями своих изящных белых ручек привела его в полнейшую негодность. Немец неодобрительно поджал губы. Он попытался было сопротивляться, когда Амалия подошла к нему, собираясь заткнуть кляпом рот, но это ни к чему не привело: кляп все равно был водворен на место, и Амалия по-сестрински заботливо стряхнула с лацкана немца ниточку, которой совершенно нечего было там делать.

– Как говорят у нас в России, не поминайте лихом, сударь, – произнесла девушка с обворожительной улыбкой.

Немец побагровел, став похожим на свежеочищенную свеклу. Полными ненависти глазами он следил за ней. Амалия достала из ридикюльчика маленькие изящные часики, взглянула на них, приблизилась к большим часам, показывавшим двадцать минут седьмого, и спокойно переставила стрелки на час назад. Ей послышался хрип, в котором явно звучало негодование, но она не обернулась.

– Что я особенно ценю в немцах, – сказала Амалия мягко, задергивая шторы, – так это их пунктуальность. – Хрип сделался еще громче. – Просто поразительно, как доверчивы некоторые люди! Что, по-вашему, я делала в то время, пока вы спали беспробудным сном? Естественно, сначала обыскала ваш багаж, а затем вызвала портье и на всякий случай уточнила у него, когда отходит ближайший поезд до Гавра.

Амалия сунула свой билет в ридикюльчик, послала связанному пленнику воздушный поцелуй и по одному перетащила свои чемоданы к входной двери, после чего дернула за сонетку, вызывая слугу.

– Спите спокойно, мой безымянный друг, – сказала она немцу на прощание. – Я уже сообщила прислуге, что вы передумали уезжать, что вы адски устали и хотите вздремнуть, а значит, самое меньшее до утра вас никто не побеспокоит.

Хрип разом оборвался, словно пленник понял всю безнадежность своей борьбы и отказался от нее. Амалия надела пальто, поправила перед зеркалом шляпку и, не думая больше о германском агенте, которого она обвела вокруг пальца, отворила дверь. Слуга уже ждал ее.

– Несите мои чемоданы вниз, – распорядилась Амалия. – И вызовите мне фиакр.

Сев в экипаж, она спрятала руки в муфточку и удовлетворенно улыбнулась. Пока все шло как по маслу.

– На вокзал! – сказала она кучеру. – Я тороплюсь на гаврский поезд.

Кучер понимающе кивнул и хлестнул лошадей.

* * *

Из дневника Амалии Тамариной.

«9 ноября по русскому стилю – 21 ноября по европейскому стилю. Париж восхитителен, как всегда. Видела Пирогова. У нас возникли небольшие разногласия, и я решила, что мне лучше ехать одной. У Пирогова не было другого выхода, кроме как согласиться. Пишу в поезде, увозящем меня в Гавр. За окнами видна река. Только что миновали мост. Путешествие проходит прекрасно».