Глава 3
Следователь

– Добрый день, мсье Буало! Слышали о Гренье? Говорят, он сломал себе ногу…

– Я знаю, – ответил комиссар коллеге, который подошел к нему в коридоре дворца правосудия. – Говорят, перелом скверный, неизвестно, сколько Гренье будет отсутствовать. На меня как раз перекинули несколько его дел…

– Ничего нет хуже, чем закрывать чужие дела, – вздохнул коллега и, попрощавшись с Буало, отправился к себе.

Комиссар терпеть не мог, когда ему назидательным тоном излагали прописные истины, и оттого его настроение разом ухудшилось. Насупившись, он двинулся к своему кабинету. Коридор жил обычной жизнью. Множество посетителей, для которых никогда не хватает находящихся тут красных диванчиков, пара непременных репортеров, чем-то неуловимо смахивающих на собак, которые принюхиваются к крови, уголовного вида тип в наручниках, которого куда-то ведут, еще один в наручниках, чистенький и смирный, с физиономией маменькиного сынка. За одной из притворенных дверей громко плачет женщина, и, проходя мимо, Буало безошибочно определяет на слух, что плач фальшивый.

– Это он! – внезапно визжит какая-то потасканная девица, взмывая с дивана, и, подскочив к маменькиному сынку, пытается вцепиться ногтями ему в физиономию. Ее оттаскивают, сынок истошно, по-бабьи визжит, девица орет благим матом и вырывается, а Буало, даже не досмотрев, чем все кончилось, отпирает свой кабинет и закрывает за собой дверь.

Иногда, черт побери, даже полицейскому нужен отдых от материала, с которым приходится иметь дело.

Комиссар снял шляпу, расстегнул пиджак и ослабил воротничок. Узкий, как пенал, кабинет имел до оторопи казенный вид, который приводил в отчаяние мадам Буало. Заглянув как-то к мужу на работу, она оказалась под сильным впечатлением и не нашла ничего лучше, как предложить поставить на окно фиалки, чтобы они хоть как-то украсили помещение.

– Они завянут, – коротко ответил комиссар, не уточняя, от чего именно.

Его самого все устраивало, точнее, он привык к окружающей обстановке и не замечал ее недостатков. Серые стены, стол с телефоном, пишущей машинкой и лампой, которая щурится из-под оранжевого абажура, сейф, несколько стульев, умывальник в углу, крючки для верхней одежды – ничего лишнего, все на своем месте.

Комиссар сел за стол, достал из сейфа зеленую папку с делом Мориса де Фермона, хмурясь, просмотрел содержащиеся в ней бумаги и снял трубку телефона.

– Лебре? Зайди ко мне.

Через минуту в дверь протиснулся мускулистый брюнет с тяжелой нижней челюстью. Судя по форме его носа, он когда-то занимался боксом, а может быть, до сих пор его практиковал.

– Слышали, патрон? Психа того поймали, – сообщил Лебре, осклабившись. – Который проституток резал на куски. Подружка одной из жертв его опознала…

«А, вот что, значит, только что было в коридоре», – подумал Буало. Но вслух спросил совсем о другом:

– Я тебе поручил навести справки об Армане Ланглуа, помнишь?

Лебре закручинился. Он попал в уголовную полицию не так давно, а работать начинал в обыкновенном комиссариате, так сказать, «на земле» – в районе, где то и дело приходилось задерживать приезжих марсельских бандитов. Работать с ними приходилось главным образом с помощью кулаков, выколачивая нужные сведения в самом что ни на есть буквальном смысле. Оказавшись в уголовной полиции на набережной Орфевр, инспектор Лебре перестраивался с трудом. Он до сих пор куда лучше справлялся с непрерывным десятичасовым допросом подозреваемого, чем с наведением простейших справок, о которых его просил Буало.

– Какого черта ты не сказал мне, что он уже вернулся из Индокитая? – сердито спросил комиссар.

– Но он должен был вернуться только к Рождеству… – пробормотал сконфуженный инспектор и угас.

– Мне нужно точно знать, когда именно он приехал в Париж и где находится сейчас, – сказал Буало.

– Думаете, он может быть причастен к исчезновению де Фермона? – рискнул спросить Лебре.

– Черт его знает, – буркнул комиссар. – Гренье нашел свидетеля, некоего Люсьена Пейронне, который видел графиню де Круассе с Морисом, и они оживленно о чем-то беседовали. Это было двенадцатого числа, а тринадцатого Морис бесследно исчез. Сегодня я хотел поговорить с графиней, но ее не оказалось дома. Пришлось пообщаться с ее мужем…

– Думаете, она наставляла графу рога с его зятем?

– Я уже навел справки в отделе гостиниц. Нет, после своего замужества мадам нигде не регистрировалась – и де Фермон, кстати, тоже. Что, конечно, не исключает того, что они могли, к примеру, встречаться на частной квартире.

Отдел гостиниц и меблированных комнат, который также находился во дворце правосудия, занимался сбором данных обо всех постояльцах, и мало кто мог ускользнуть от его всевидящего ока.

– Зачем он ей? – неожиданно бухнул Лебре.

– Кто?

– Да Морис де Фермон. Муж дал ей титул, деньги, все, что она хотела. А его зять, по сути, обычный неудачник. Для чего с ним связываться?

– Ну мало ли, – ответил комиссар, усмехаясь. – Ладно, сегодня должны доставить машину и привезти бродягу, который сидел за рулем. Может быть, что-то и прояснится.

Он обсудил с инспектором другие текущие дела (один комиссар всегда ведет несколько расследований) и отпустил его, после чего сделал десяток звонков, которые позволили уточнить местожительство и кое-какие подробности о мадам Биссон, бывшей любовнице графа, и Франсуазе Дюфур по прозвищу Симона, пассии исчезнувшего плейбоя. О первой не удалось обнаружить ничего криминального, кроме того, что она время от времени встречалась в номерах то с одним, то с другим молодым человеком, а вот следы второй нашлись в отделе борьбы с наркотиками.

Вздохнув, комиссар Буало вытащил из нижнего ящика стола блокнот большого формата, весь испещренный какими-то схемами, рисунками и записями, сделанными размашистыми каракулями с множеством сокращений, из-за чего они становились похожими на иероглифы. Открыв чистую страницу, комиссар подумал и написал:

Морис де Фермон

Исчез 13.09.1936

Жена Раймонда, двое детей

Тесть – граф де Круассе. Неприязнь.

Наташа, вторая жена графа. Прояснить характер отношений

Арман Ланглуа – приятель

Франсуаза Дюфур по прозв. Симона. Люб-ца Мориса. Наркоманка, лечилась, больше трех лет не употребляет наркотики

Мадам Биссон, бывшая люб. графа. Может что-то знать

На столе зазвонил телефон. Комиссар снял трубку свободной рукой.

– Комиссар Буало слушает.

– Это следователь Тардье, комиссар. Вас не затруднит заглянуть ко мне? Я хотел бы обсудить… кое-что.

– Я могу зайти прямо сейчас, – сказал Буало.

– Вы премного меня обяжете, – поспешно ответил собеседник.

Повесив трубку, комиссар убрал блокнот в ящик стола, запер его на ключ, поправил воротничок и застегнул пиджак, после чего тщательно запер дверь. Он миновал коридор, по-прежнему полный народу, дружески кивнул консьержу в стеклянной клетке, который пропускал посетителей на этаж, и сложным путем – по лестницам, переходам и служебным входам – добрался до крыла, в котором заседали сотрудники прокуратуры. В их число входил и следователь Тардье, который только что ему звонил.

Если комиссар Буало состоял преимущественно из округлых линий, имел небольшое брюшко, и даже плешь на его макушке образовывала безупречный овал, то следователь Тардье явно предпочитал линии прямые. Он был худощав, с русыми волосами, расчесанными на безупречный пробор, с тонкой шеей, мелкими чертами лица и имел чрезвычайно интеллигентный вид. Очки, которые он носил, его старили, но когда он их снимал, становилось понятно, что перед вами молодой человек и ему на самом деле не больше тридцати лет. Впервые столкнувшись с Тардье по работе, Буало решил, что тот пуглив как серна, неопытен и вообще на него нельзя положиться. В какой-то момент мнение пришлось менять на «а он вовсе не так уж глуп, скорее наоборот».

Что именно думал сам Тардье о комиссаре, осталось тайной, потому что следователь был человек абсолютно замкнутый, что называется, застегнутый на все пуговицы, и своими мыслями предпочитал ни с кем не делиться – если, конечно, этого не требовалось по работе.

– Я вызвал вас, – после дежурных приветствий негромко и обстоятельно, как всегда, заговорил следователь, – чтобы узнать, как продвигается следствие по делу де Фермона. Его жена звонит мне по несколько раз в день, и я хотел бы знать… э… можем ли мы сообщить ей что-то определенное.

– Определенное? Пожалуйста. Мы до сих пор не знаем, куда Морис поехал тринадцатого числа. Его жена уверяет, что ей ничего не известно. Проверки больниц, а также проверки по линии отдела гостиниц ничего не дали. Гренье говорил с осведомителями, но они только разводят руками. Я принял дело, но пока успел лишь пообщаться с графом де Круассе…

– Вы сказали ему, что машина его зятя нашлась?

– Нет.

– Почему?

Вместо ответа Буало лишь повел плечами. Тардье снял очки и неторопливо принялся растирать переносицу.

– Машина была объявлена в розыск, и ее в конце концов нашли в Ницце. Нашли и человека, который сидел за рулем. Судя по отпечаткам пальцев, это Жюльен Робишо, который раньше задерживался за бродяжничество в Париже и других местах. В момент задержания на Робишо была новая одежда, и он собирался купить себе часы. При обыске у Робишо обнаружили портмоне, полное денег. Я затребовал к нам и машину, и задержанного. На первый взгляд все выглядит так, что бродяга убил де Фермона, после чего забрал его машину и кошелек. Но…

– Но? – подхватил следователь, внимательно глядя на собеседника.

– Пока я сам не допросил арестованного, и пока наши эксперты не изучили машину де Фермона, я, с вашего позволения, воздержусь от категоричных утверждений. Кроме того, есть еще одно обстоятельство, которое нуждается в проверке. Похоже, что любовница Мориса исчезла.

– Любопытно, – прокомментировал Тардье.

– Не то слово. Вы ведь не хуже моего знаете, что таких совпадений просто не бывает.

Беседу прервал телефон, который неожиданно разразился длинной пронзительной трелью.

– Это опять она, – усмехнулся следователь, кивком указывая на аппарат.

– Мадам де Фермон? А…

Буало хотел спросить: «А откуда вы знаете, вы ведь даже не снимали трубку». Следователь покосился на комиссара, и в его глазах неожиданно сверкнули иронические искорки, которых Буало от него никак не ждал.

– Я всегда знаю, кто мне звонит, – сообщил Тардье. – Чувствую. А вы?

– Я… м-м…

Комиссар Буало на дух не переносил мистики, равно как и всего, что на нее смахивало. Трупы, улики и подозреваемые – штука материальная, а все прочее – выдумки романистов. Он считал следователя Тардье человеком вполне надежным, хоть и скучным, как расписание поездов, и то, что тот будто бы мог знать, не поднимая трубки, кто ему звонит, ставило Буало в неловкое положение.

Должно быть, на лице комиссара отразилось больше, чем следовало, потому что следователь усмехнулся краем рта и резким движением сдернул трубку с рычага.

– Алло! Да, мадам де Фермон… Нет, пока ничего нового. А, вам уже сообщили? Да, дело теперь ведет другой… Вы можете не беспокоиться, комиссар Буало – один из лучших в уголовной полиции… Разумеется, мы вам сообщим. Да, мадам. Конечно, мадам… Всего доброго.

Он повесил трубку, надел очки и с невинным видом воззрился на комиссара, который не знал, что и сказать.

– Пресса вам еще не докучает? – спросил следователь.

– Пока нет. Гренье умеет держать язык за зубами, как и я. Инспекторов я тоже попросил не болтать лишнего.

– Комиссар Гренье, вероятно, вам рассказал, как он пытался допросить мадам де Фермон, – усмехнулся Тардье. – По его словам, это худший тип свидетеля, который многое знает, но упорно не хочет ничего говорить, потому что пойдут слухи, будет затронута честь семьи, из шкафов вывалятся скелеты, о которых все и так в курсе, и прочее. Боюсь, что вам все-таки придется с ней побеседовать, иначе она замучит наше начальство жалобами.

– По словам Гренье, – не удержался комиссар, – дама больше всего боится, как бы ее муж не сбежал с другой. Прямо она этого не высказала, но по ее поведению и отдельным репликам он сделал именно такой вывод. Гренье даже посылал запросы на вокзалы и в аэропорты, не покинул ли де Фермон страну.

– Я немного знал этого господина, – задумчиво сказал Тардье. – Строго между нами, комиссар: он бы с легкостью бросил Раймонду, но только если бы его новая жена была богаче, моложе и родовитее. Разумеется, это лишь мое частное мнение, и вы вовсе не обязаны принимать его во внимание.

– Однако желающих стать второй мадам де Фермон не находилось? – спросил комиссар, которого заинтересовало замечание собеседника.

– Разумеется, нет. В тех кругах, в которых он вращался, все знали ему цену. Даже если бы Раймонда каким-то образом исчезла, максимум, на что он мог рассчитывать, – мезальянс наподобие того, на который пошел его тесть. Но Морис не из тех, кто идет на мезальянсы.

Тут следователю снова позвонили, он коротко переговорил по телефону и извинился перед Буало, что ему надо работать. Комиссар попрощался с Тардье и ушел.