Глава 3
Простая история

Следует отдать Спиридонову должное, он нашел оригинальный способ отомстить несговорчивой Марине. Поговорив с Наташей, оператор убедил актрису, что ее реплики никуда не годятся, и посоветовал довести это до сведения продюсера. Вслед за Наташей диалоги резко разонравились Николаю, чей роман со звездой был в самом разгаре. Барщак обрадовался, что актеры оказались на его стороне, и стал требовать изменить все, причем так, чтобы не менять костяк сценария.

Рыжая Лариса Панова, которой было абсолютно все равно, какие реплики и как произносить, тихо посмеивалась про себя, наблюдая за действиями оператора. Наташа, которая дала себя уговорить, что сценарий вообще никуда не годится, теперь капризничала на каждом шагу. Николай во всем поддерживал ее, и даже то, что Вася, Варлицкий и Глазов заняли нейтральную позицию, не могло повлиять на ход дела. Продюсер окончательно вообразил себя творцом сценариев и предлагал варианты один диковиннее другого, то и дело упрекая Марину, что она не умеет работать как следует. Голубец стал злиться и терять терпение, а тем временем назревали плановые съемки в Бекетовском замке.

– Все, блин, из-за этой сценаристки, – пожаловалась Зинаида Ларисе. – Чего пошла на принцип, спрашивается? Ее бы не убыло, а у него бы не отвалилось…

И, так как она питала склонность к крепким выражениям, она не удержалась и почти беззлобно добавила несколько ругательств.

Лариса только хихикнула.

– Да ладно, если съемки продлят – нам больше заплатят, – сказала она.

– Ну так вы актеры, у вас оплата иначе считается, – фыркнула Зинаида. – А нам платят сразу за все съемки. Охота безвылазно тут торчать, смотреть на эти небоскребыши…

Так языкастый Спиридонов прозвал дома в новом районе города, которые героически пытались походить на небоскребы.

…Глядя на «небоскребыши» за окном своего номера, Марина пыталась в который раз переписать диалог героев в замке, чтобы новый вариант устроил и Барщака, и актеров. Продюсер настаивал на первой фразе: «Мне нужно с тобой поговорить». Эта фраза отдавала фальшью так, что начинало ломить скулы, и Марина скрипнула зубами, набивая ее на клавиатуре своего ноутбука.

В дверь постучали.

– Войдите! – рявкнула Марина.

Она была уверена, что это Володя, или один из многочисленных ассистентов, или посланник от продюсера, который срочно требовал ее к себе. Однако на пороге скромно нарисовался языческий бог Вася, который держал в руке свернутый в трубку журнал об автомобилях.

– Привет, – сказал Вася.

– Привет, – вяло откликнулась Марина.

– Ты что, работаешь?

– Да, Барщак хочет завтрашние сцены переделать. А вы что, уже отснялись?

– В общем, да. Коля упал и ногу повредил. Его повезли на рентген, а съемки пока остановили. – И без перехода: – Можно, я пока у тебя посижу? Там опять толпа фанатов набежала…

– Ну сиди, – сказала Марина, пожимая плечами. – Только тихо, потому что я не могу работать, когда шумят.

– Ладно, – согласился Вася, сел и, открыв журнал, словно растворился в окружающем пространстве. Марина переписала диалоги в трех сценах от первой до последней фразы и только тогда вспомнила о его присутствии.

– Извини, я увлеклась, – сказала она. – Ты чего-нибудь будешь? У меня есть пиво, сок и, по-моему, бутерброды.

– Пиво сойдет, – лаконично ответил Вася, опуская журнал.

– А почему ты от фанатов бегаешь? Раньше вроде охотно автографы раздавал…

Актер скривился.

– Дело вовсе не в них, – решился он наконец.

– А в чем? – машинально спросила Марина, доставая пиво.

– Моя бывшая меня нашла.

– Бывшая?

– Ну да. Бывшая невеста. – Вася насупился и стал похож на обиженного ребенка. – Потом у нее появился другой, а я вроде как стал не нужен.

– А потом ты стал звездой и снова стал нужен? – Марина протянула ему банку.

– Тебе ничего не надо объяснять, – заметил ее собеседник с улыбкой. Чавкнула открываемая банка пива.

– И чего она от тебя хочет?

– Она меня нашла через соцсети, письмами забрасывала. Потом узнала, где у нас съемки, и приехала в Дубки. Давай, мол, начнем все сначала. – Вася изобразил подобие улыбки.

– А у тебя, само собой, другие планы.

– Ну… Кто это написал: «Кто предал один раз, предаст и второй?»

Марина не сразу вспомнила, что эта фраза из ее же сценария. Зато она сразу же вспомнила, что именно так сказала бывшему мужу, когда он после долгого отсутствия внезапно нарисовался на пороге ее квартиры.

– Ну да, – согласилась она. – Я так считаю.

– Я тоже. Но она думает, что вот сейчас извинится, я прощу и все забуду. – Вася потемнел лицом. – Меня тогда во Владике охранники ее банкира чуть не пристрелили, между прочим. Я же не хотел ее отпускать…

– Он на ней женился?

– Нет. Но у них теперь двое детей.

Марина пожала плечами и отпила глоток пива. Пить из банки ей никогда не нравилось, и она поднялась, чтобы взять стакан.

– Скажи ей, чтобы она возвращалась к отцу своих детей. У них же любовь была, – глумливо добавила она. – Ну и всякое такое.

– Ну да. Только он с женой не разводится, а Иру держит на коротком поводке.

– Какой облом, – со смешком промолвила Марина. – Само собой, исправить ситуацию можешь лишь ты.

– Я не хочу ничего исправлять, – мрачно ответил Вася. – Я хочу, чтобы она оставила меня в покое. Я из-за нее броситься под машину хотел…

Он умолк, сильно покраснев, и покосился на Марину. Однако она глядела на него с явным сочувствием.

– Ну не бросился, и слава богу. – Она ободряюще улыбнулась.

– Бросился. Только шофер успел затормозить.

– Я надеюсь, ты сейчас ничего такого предпринять не собираешься? – Марина почувствовала тревогу.

– Нет. Конечно, нет. Ты не будешь остальным говорить?

– Что?

– Ну, что я тебе рассказал.

– Никому ни слова. – Она улыбнулась. – Хочешь еще пива?

– Вася где? – спросил в холле Барщак у Володи. – Он мне нужен!

– Опять уехал кататься, наверное, – предположил Володя.

– Нет, его машина на месте.

– Не переживайте, – сказала Лариса, сходившая по лестнице. – Он у Маринки застрял.

Оператор, тоже находившийся в холле, слегка изменился в лице.

– Да ну! Что он там делает, интересно?

Бывают такие моменты, когда удержаться и промолчать выше человеческих сил, а тем более женских; и Лариса не стала церемониться.

– Обсуждает пирожки, знамо дело, – хихикнула она. – С яйцами.

И рыжеволосая актриса с вызовом встретила взгляд Спиридонова. Что, дорогуша, съел? Не будешь в другой раз обзывать меня тыквой и громко, на всю площадку, орать, что у тыквы короткие ноги и надо для их съемки крупным планом брать дублершу.

– Какие еще пирожки? – заволновался Володя, учуяв неладное. – О чем это вы?

– Так, – победно ответила Лариса. – О кулинарии.

– И давно это у них? – спросил Барщак.

– Конечно, – уверенно заявила актриса. – Только Маринка все делает втихаря, вот никто ничего и не замечал. – Сама она бог весть отчего была склонна считать сценаристку продувной бестией и вообще дамочкой себе на уме. Вероятно, дело в том, что некоторые люди склонны всех остальных мерить по себе.

Продюсер и его помощник переглянулись.

– Ладно, не будем им мешать, – сказал Барщак и заговорил о другом.

Вечером Марина с удивлением узнала, что у них с Васей, оказывается, давний роман, и речь уже идет чуть ли не о свадьбе. Заскучавшие киношники увидели в несуществующей лав стори отличный повод почесать языки и с готовностью ухватились за нее, расцветив всеми красками своей фантазии.

Единственным положительным моментом оказалось то, что продюсер вдруг сделался куда вежливее и перестал требовать переделок всего, что только можно, за пять минут, а еще лучше – полчаса назад.

– А ты молодец, – процедила Надя сквозь зубы. – Не теряешь времени…

– Дура ты, – потеряв терпение, выпалила Марина. – Нет между нами ничего, ясно? Он просто зашел ко мне, чтобы не пересечься со своей бывшей.

– Какой еще бывшей?

– Которая от него ушла. Помнишь, Дина про нее рассказывала? Теперь она ему на шею вешается, а он не знает, куда от нее деться.

Надя нервно подергала себя за одну из косичек. С одной стороны, ей ужасно хотелось верить, потому что в глубине души она считала, что Маринка Васе совсем не пара. С другой стороны, она не забывала, что в кино никому верить нельзя. С третьей…

– Кстати, я ему намекнула насчет тебя, – добавила Марина.

Сердце Нади словно разом ухнуло в ледяную прорубь.

– Что?

– Ну, что ты на него запала.

– А он что? – Надя затаила дыхание.

Марина и в самом деле сказала Васе, что Надя к нему неравнодушна, но актер только поморщился.

– Да ну…

– Да ладно, что тут такого? Она хорошая девушка…

– Что это за девушка, вся в железках? – сердито сказал Вася. – Блин! Тут сережка, там сережка… У нее что, не все дома? Как такое можно целовать и… и вообще?

Марина, не удержавшись, расхохоталась.

– Что тут смешного? – обиделся актер.

– Тебе не говорили, что, когда ты сердишься, у тебя глаза становятся совсем синие?

– Ну прямо уж и синие, – проворчал Вася. Однако не удержался и тоже засмеялся.

Как можно мягче Марина пересказала гримерше слова Васи, добавив, что, если она откажется от железок и примет более женственный вид, не исключено, что у нее есть шанс.

– У тебя с ним точно ничего нет? – подозрительно спросила Надя, буравя собеседницу взглядом.

– Да ну тебя! Вася что, иголка? Если бы он оказался в моей постели, я бы его точно заметила…

– Не забудь вставить эту фразу в сценарий, – посоветовала Надя.

«Ну уж нет, – подумала Марина. – Это фраза из моего прошлого сценария. Ни к чему повторяться. Никто, конечно, не заметит, но…»

К их столу подсели ассистенты, имена которых Марина никак не могла запомнить, и разговор перешел на обсуждение предстоящих съемок.

– У Коли была травма колена, а сегодня он ушиб то же место… Ему надо бегать, драться и прочее, а он не может. Завтра в основном будут сцены с Глазовым и Наташей снимать.

– Будет весело, – хмыкнула Надя. – Он наверняка пожелает на ней отыграться.

Однако Глазов обманул ожидания съемочной группы. Он держался абсолютно корректно и не позволял себе даже замечаний в адрес Наташи или ее любовника. В перерывах между съемками Андрей Иванович сидел и зубрил свою роль, либо вел нескончаемые беседы с Леонидом Варлицким, на курсе у которого когда-то учился в Щукинском. С остальными актерами Глазов подчеркнуто держал дистанцию и как-то незаметно добился того, что вся съемочная группа естественно называла его на «вы» и по имени-отчеству, как и Варлицкого. Даже неутомимый и мало кого уважающий Барщак как-то высказался, наблюдая за этими двумя актерами:

– Зубры, что и говорить! Все сцены с первого дубля…

Надя, героически снявшая пирсинг и сережки, но еще не отказавшаяся от своих торчащих во все стороны косичек, металась по площадке, повинуясь окрикам Зинаиды.

– Тишина, снимаем! – заорал режиссер.

В замковом саду начались съемки одного из самых важных эпизодов. Марина, стоя за стулом продюсера, думала: «И как из всей этой чепухи рождается кино? Только что Андрей Иванович шутил с Варлицким, и вот он уже в кадре, собранный, сосредоточенный, и все эмоции героя у него на лице, и то, что он получает отказ от героини… Как у него горят глаза! Какой отличный актер… Если бы я могла прописать ему роль побольше…»

И тут все впечатление скомкалось, потому что у кого-то в кармане громко заверещала попсовая мелодия сотового. Глазов прервал свою реплику на полуслове и поморщился.

– Кто… вашу мать!.. – заорал Голубец, не сдержавшись. – Стоп!

Глазов поглядел на Наташу, стоявшую напротив него, и едва заметно пожал плечами, словно говоря: кругом одни идиоты, но ничего, мы проведем эту сцену так, как надо, не волнуйся, я здесь. И Наташа, забыв обо всем, ответила ему многозначительной улыбкой и поправила локон, выбившийся из прически.

Сотовый, оживший в самый неподходящий момент, как оказалось, принадлежал продюсеру.

– Извини, – просипел Барщак, – это телефон, по которому мне звонят только в самых важных случаях… Да! У меня съемка! Какого черта…

Он осекся и, слушая, что ему говорит невидимый собеседник, сначала побледнел, а затем покрылся бурыми пятнами.

– Да ты что? В полицейской форме… актриса недоделанная! Да я ее в порошок сотру… Слушай, я сейчас не могу… Я потом тебе перезвоню, хорошо?

Вечером Марина явилась к продюсеру за обычными указаниями, что и как переписывать на этот раз. Однако она застала впечатляющую картину: толстенький продюсер, как колобок, метался по комнате, собирая чемодан. Тут же были Володя, Антон и главный оператор.

– В полицейской форме! – шипел Барщак. – И так загримировалась, что моя мать растерялась… в лицо ее не признала! И отдала Катьку, как последняя дура…

Из последующих путаных объяснений продюсера и реплик окружающих Марина поняла, что жена Барщака только что нанесла ответный удар: взяла с собой любовника, оба они переоделись полицейскими, захватили липовые удостоверения, открыто явились к матери Барщака и забрали ребенка, ту самую Катю, из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.

– Я Катюху ей не отдам! – гремел продюсер, потрясая кулаками. – И алиментов она будет иметь у меня две копейки! Я ее в психушку упеку!

И он облил бывшую жену, по совместительству мать своего единственного ребенка, такими грязными ругательствами, что даже видавшие виды мужчины поежились и опустили глаза.

– Я еду в Нижний Новгород, в аэропорт, и оттуда – в Москву, – распорядился Барщак. – Вернусь через пару дней. На время моего отсутствия главным назначаю… – он скользнул взглядом по лицам, – тебя, Володя. Смотри у меня, отвечать будешь за все!

– Да понял я, понял, – проворчал Володя, – не маленький.

– А любовная сцена твоя мне все равно не нравится, – продолжал Барщак, обращаясь к Марине. – Нет в ней изюминки! Чего-то в ней не хватает, блин… – Он захлопнул чемодан. – Ладно, разберемся, когда я вернусь. Все равно снимаем ее только на следующей неделе…

Отсутствие Владислава на съемочной площадке сказалось сразу же. На другое утро на именном продюсерском стуле киношники не без злорадства обнаружили новую надпись, а именно слово на букву «м», рифмующееся с фамилией Барщак.

– Вы что, совсем охренели? – кричал Володя, оставленный в качестве и.о., но кричал как-то неубедительно, и в голосе его отсутствовал подобающий случаю пафос. Почуяв отсутствие главного, киношники как-то враз расслабились, и даже Глазов позволил себе пару рискованных – и раскованных – острот. Собраться для работы заставили только угрозы Володи ввести персональные штрафы за опоздание и задержку съемок.

В первый день успели благополучно отснять все сцены, а потом… потом в дело вмешалась судьба. Погода испортилась, и полил дождь. Бледнея, Володя посматривал за окно и мысленно подсчитывал издержки производства из-за увеличения съемочного периода, но неожиданное известие, которое он получил из Москвы, заставило его враз забыть обо всем остальном.

– Славу убили!

– Ребята, вы слышали? Барщака зарезали!

– Ох ты!

– Блин!

– Допрыгался он с женой, придурок… Это же она его…

– Да успокойтесь, не зарезали, а только ранили… Вроде выживет…

– Так он не умер?

– Говорят, нет, но врачи пока ничего не обещают…

Слава Барщак, привыкший к тому, что ему все во всем подчиняются, совершил типичную для таких людей ошибку – перегнул палку. Жена его была обычной слабой женщиной, но Слава не знал (или запамятовал), что существует предел, за которым любой, даже самый слабый человек становится непредсказуем и чрезвычайно опасен. Когда Барщак с сопровождающими бугаями вломился в квартиру, где скрывались жена с ребенком, и стал тащить спящую девочку из кроватки, осыпая бранью ее мать, она, не помня себя, схватила первое, что попалось ей под руку – это оказалась отвертка, – и со всего маху всадила ее продюсеру в живот.

(Тут уже никто не сказал, что во всем виновата тарелка, не разбившаяся в начале съемок. Но все первым делом вспомнили именно ее.)

Вечером Володя, режиссер и оператор собрались в номере Антона, чтобы обсудить, что делать дальше. Также присутствовали Марина и от актеров – Андрей Глазов.

– Черт знает что, – потерянно молвил Голубец, ни к кому конкретно не обращаясь. – И еще этот дождь! – со злостью добавил он.

Высокому, плечистому Антону было под сорок, но он до сих пор чем-то напоминал школьника. Так как по натуре Голубец питал склонность к самоиронии, он носил футболку, где на груди было написано: «Любимый режиссер», а на спине красовалось: «Бессердечный тиран. Руками не трогать. Для некоторых женщин возможны исключения».

– Сильно отстаем от графика? – деловито спросил Глазов.

– Наверстать еще можно, – отозвался Володя. – Меня очень Слава беспокоит.

– Какие у него перспективы? – подала голос Марина. – Он может вернуться на съемки?

– Какие могут быть перспективы с отверткой в печени? – мрачно ответил оператор. – Еще хорошо, что он вообще не склеил ласты.

«А хорошо ли?» – помыслил Глазов, улыбаясь с легкой иронией. Он не выносил Барщака за его самоуверенность и хамство и ни в коем случае не стал бы скорбеть, если бы тот до срока отправился на небеса.

– То, что Славы с нами нет, ничего не значит, – продолжал Володя.

Глазов вопросительно вздернул бровь, но ничего не сказал. Все и так отлично знали, что Барщак всегда был мотором съемок, и говорить, что его присутствие или отсутствие ничего не решает, значило как минимум передергивать.

– Фильм по-прежнему в производстве, деньги на него выделены, и он должен быть снят. Точка, – твердо сказал Володя. – Со Славой или без Славы – неважно. Так как он назначил меня на свое место, координировать съемки буду я.

– Он назначил тебя, имея в виду, что его не будет пару дней, – сладким голосом напомнил Спиридонов.

– Это не имеет никакого значения, – отмахнулся Володя. – Слава в больнице, в тяжелом состоянии, и если он и появится, то разве что на стадии постпродакшн. Я созвонился с Москвой, и генпродюсер подтвердил мои полномочия. Если у тебя какие-то претензии, можешь созвониться с ним сам.

– У меня нет претензий, – спокойно ответил оператор, скрестил руки на груди и с преувеличенным вниманием стал рассматривать потолок. Однако, когда Марина посмотрела на Спиридонова, он повернул голову и с озорным видом подмигнул сценаристке.

– Этот чертов дождь спутал нам все планы, – пожаловался Голубец. – Надо перекроить план. С завтрашнего дня будем снимать в замке.

– Напоминаю вам, что съемок в замке не так уж много, – не удержался оператор. – Что вы будете делать, если дожди не прекратятся?

Володя пожал плечами.

– Перекроим сценарий и перенесем часть съемок в интерьер или на студию. – Он повернулся к Марине: – Жду ваших предложений по этому поводу. Пока ничего переписывать не надо, но следует быть готовым к худшему.

В тот миг никто еще не мог помыслить, что худшее, которое случится на съемках, окажется таким, что к нему попросту никто не сумеет подготовиться.