Прошел еще час. За это время к нам успел присоединиться присланный Ипполитом Сергеевичем специалист-компьютерщик, который с моей помощью должен был составить фоторобот того самого человека, которого (судя по всему, не без оснований) называли Ангелом Смерти. Кроме того, по просьбе Охотника мне доставили завтрак, который вышколенный слуга без особой почтительности именовал ординарным, и уж по этому завтраку я точно определила, что хозяин дома не страдает язвой, потому что повара он держал первоклассного. Салат был просто поэмой, десерт – гимном, напитки – одой. Но завтрак завтраком, а дело делом, и вся поэзия сразу же закончилась, едва Охотник и компьютерщик (откликавшийся на имя Анатолий) насели на меня с двух сторон. Я, впрочем, уже давно поняла, что без фоторобота нам не обойтись, и, честно говоря, это было едва ли не самой головоломной частью дела. Взять хотя бы вас, например, – сможете ли вы точно описать прохожего, которого видели на улице час тому назад? Что уж говорить о свидетеле, который все время перестрелки героически проторчал за деревом, боясь высунуть нос?

Однако что Охотник, что Анатолий не желали слушать никаких оправданий. Им нужно было знать точно, как выглядел киллер-бомж. Просто «мужик в драном пальто» их не устраивал категорически, и, пытаясь им помочь, я раз за разом мысленно возвращалась к тем мгновениям, чтобы определить, что именно я видела. И вновь я иду по тротуару, дом справа по моему движению, справа же обе машины, мусорные баки – слева, и расстояние между ними и машинами метров двадцать. Или не двадцать, а все-таки меньше? Люди в машине, люди возле подъезда, и в мусорных баках роется какая-то фигура, выжидая удобный момент, чтобы начать стрельбу…

Но я же видела его лицо, точно видела! Он поднял голову и посмотрел на меня, и я буквально кожей почувствовала этот взгляд…

– Таня, какого стрелок был роста?

– Во что одет?

– Какая обувь на нем была?

– Не было ли у него каких-либо особых примет – шрамов, родинок и прочая?

– Не был ли он левшой?

– Не хромал ли?

– Что ты можешь сказать о его возрасте?

Каждый ответ требовал множества уточнений.

– Значит, на вид ему лет тридцать пять. Ты уверена в этом?

– Ну, то, что ему не двадцать, это точно.

– А как насчет сорока? Может, ему ближе к сорока, чем к тридцати?

– Нет, у меня сложилось впечатление, что ему где-то тридцать три – тридцать четыре года.

– Да? А мне казалось, что только что ему было тридцать пять, – подал голос Анатолий.

Я почувствовала, что начинаю теряться.

– Скажем так: ему от тридцати трех до тридцати пяти. Устраивает?

– А может, от тридцати двух до тридцати шести? – спросил Охотник.

– Вы что, – пробормотала я, – смеетесь надо мной?

– Скажите, – терпеливо проговорил специалист, – на чем конкретно основано ваше мнение о его возрасте?

– Как это – на чем? Я же была там, я его видела!

– Как вы думаете, сколько мне лет?

Я окинула его скептическим взглядом.

– Ну… Лет сорок, я думаю.

– Почему вы так думаете?

– Не знаю, – честно призналась я. – Таково мое личное впечатление. А что, я не права?

– Вообще-то мне тридцать два, – признался авторитет от клавиатуры.

– И что это доказывает? – вызывающе спросила я. Доказывало это только то, что жизнь была не слишком ласкова к этому парню, если он выглядел старше своих лет.

– А то, что возраст – понятие относительное, только и всего.

– Знаете, – сказала я искренне, – если вы будете так сбивать меня с толку, мы далеко не продвинемся.

Без стука в дверь вошел Ипполит Сергеевич.

– Ну как дела, что-нибудь получается?

– Работаем, – сказал Охотник, не вдаваясь в детали.

– Да, – вздохнула я. – Спасибо за завтрак.

– Не за что, Танечка, вы у меня в гостях, – отвечал галантный флибустьер.

В комнату шаркающей расхлябанной походкой вошел Никита, покосился на меня, на Охотника, на Анатолия, застывшего возле своего ноутбука, и повернулся к хозяину.

– Менты бесятся, – доложил он. – Все телефоны оборвали.

Ипполит Сергеевич удивленно вздернул брови.

– С чего бы это?

– А с того, – ухмыляясь, отозвался Никита, – что Охотник у них свидетеля под самым носом умыкнул. Они кричат, что это похищение и законом запрещено использовать полицейскую форму для таких фокусов.

Ипполит Сергеевич только хмыкнул.

– Что ж они раньше на Танечку выйти не сумели? Сами виноваты. Работать надо лучше, а не взятки клянчить.

– Во-во, – ухмыльнулся Никита, – зато теперь они кипятком ссут, что их обошли на повороте.

– Да? – задумчиво промолвил Ипполит Сергеевич и достал из кармана мобильник. – Надо бы им позвонить.

И позвонил.

Из разговора с высоким полицейским начальником выяснилась масса любопытных вещей. Во-первых, никто меня обманом не увозил, а Ипполит Сергеевич лишь взял меня под свою охрану. Свидетель-то ценный, мало ли что с ним может случиться. Далее, никакой полицейской формы на увозивших меня не было. Очевидцы утверждают обратное?

– Да полно тебе, Семен Семеныч, они же все небось алкаши. Что они там видеть могли?

Семен Семеныч кричал в трубку еще несколько минут, потом, вероятно, выдохся и перешел на нормальный тон.

– Конечно, никто не собирается препятствовать правосудию. Само собой, будем содействовать. Да! Передавайте привет супруге. Всего хорошего, Семен Семеныч!

Убрав телефон в карман, он обругал Семен Семеныча, его ведомство и его подчиненных последними словами. Напоследок он выразил надежду, чтобы капитан Калиновский (новый взрыв ругательств) горел в аду вместе со своей сообразительностью, потому что именно Калиновский (тут уже был взрыв навроде атомного) нашел отпечатки пальцев Сереги, которые неопровержимо доказывали, что к гибели дочери Белозерова причастен Шарлахов и его люди.

– Я давно говорил, – вставил Никита, – что надо его грохнуть!

Вот так запросто, не стесняясь ни авторитета от клавиатуры, ни меня.

– Убить не проблема, – отрезал флибустьер, чье багровое после вспышки ярости лицо мало-помалу возвращалось к своему нормальному оттенку, – вот воскресить потом проблема. Мало ли что, вдруг понадобится еще, если кое-кто не справится. – Он выразительно покосился на Охотника, и, как бы тот ни владел собой, все равно он слегка переменился в лице.

– Да этот Калиновский за свои услуги дерет будь здоров! – вскинулся Никита.

– Зато он дело делает, – поставил его на место Ипполит Сергеевич.

– Тоже мне, дело…

– А ты сам виноват! Нечего было посылать этого идиота, твоего братца, ставить бомбу!

Охотник негромко, но чрезвычайно выразительно кашлянул.

– Виноват, заговорились. – Ипполит Сергеевич с чарующей улыбкой обернулся ко мне. – Не обращайте внимания, Танечка. Никита, идем! Нечего мешать людям!

Никита злобно сверкнул на нас глазами и вышел следом за своим хозяином.

– Цирк, – вздохнул Анатолий. – Ну что, продолжим?

По поводу одного только роста мы препирались не менее получаса. Я заявила, что Ангел Смерти вымахал где-то под метр восемьдесят, на что последовала саркастическая реплика компьютерщика:

– Ты что, успела измерить его линейкой, пока он дырявил Шарлахова и его людей?

– Нет! – выкрикнула я. – Я же не слепая, в конце концов! Я помню, как он стоял перед машиной, он был вовсе не маленьким! И как легко он вскочил на свой здоровенный мотоцикл…

– Ладно, будь по-твоему, – неожиданно сжалился Анатолий. – Итак, что мы имеем? Мужчина, возраст – тридцать три – тридцать пять или около того. Телосложение обыкновенное. Правша, потому что держал оружие в правой руке.

– Наверное, он сделал это для отвода глаз, а так он стреляет левой ногой, – ехидно предположила я.

– Да нет, – серьезно отозвался Охотник, – то, что этот парень правша, уже давно известно. Еще с тех пор, как он прикончил Тетерева.

– Кого? – Я решила, что ослышалась.

– Я же говорю – Тетерева. Был такой товарищ, подмявший под себя в 90-е золотодобывающую промышленность. Классическая ошибка – не захотел делиться, и его заказали. Но охрана у него была на уровне, раза три на него покушались, смогли только шофера убить, а ему все нипочем. Он еще хвастался, что его под силу одолеть только одному Ангелу Смерти, больше никому. Тогда наняли этого парня, он в то время был безымянным. Обыкновенный исполнитель, каких в те годы насчитывались сотни, если не тысячи.

– И что? – с любопытством спросила я.

– Да ничего, просто остались от Тетерева одни перья. Прихлопнули его, вот и все. Застрелили в бане, где он с девочками развлекался, причем стреляли чуть ли не в упор. И никто ничего не видел, никто ничего не заметил подозрительного.

– Это уже у Честертона описано, – фыркнула я. – Человек, на которого никто не обращает внимания. Наверняка рядовой работник бани какой-нибудь, то есть киллер, переодетый рядовым работником. А кого еще этот Ангел на тот свет спровадил?

– Многих. Глушилов, Ведерников, Райко, Соболевич. Это только те, которые точно установлены. Все крутые люди, не скупившиеся на охрану. Но если кого заказывали Ангелу Смерти, все – можно было писать завещание и покупать гроб на распродаже. Кстати, с Соболевичем вышла совсем смешная история. Он нанял Ангела Смерти замочить конкурента, а когда тот сделал работу, не пожелал платить, и более того – послал своих людей убить исполнителя.

– Чтобы тот не мог проболтаться? – предположила я.

– Да нет, из чистой жадности, я думаю. В общем, тех, кого он послал за Ангелом Смерти, вскоре выловили из Яузы, но Соболевич так об этом и не узнал, потому что ему закатали пулю между глаз. Точь-в-точь как тому, кого он заказывал. И никакая охрана не помогла, а уж люди его над ним тряслись, даже в туалете его одного не оставляли. Вот так.

– Мы будем обсуждать биографию Ангела или продолжим работать с его лицом? – подал голос компьютерщик. – Если ты решил рассказывать обо всех, кого он замочил, то до ночи не закончишь.

– Всегда надо знать, на кого ты охотишься, – серьезно ответил Охотник. – А еще был случай со старинными часами, которые любил заводить один товарищ, так Ангел ухитрился туда бомбу подложить.

– Хорошо, что у меня нет старинных часов, – объявила я.

– Таня, как всегда, само здравомыслие, – улыбнулся Охотник. – Ладно, с ростом мы разобрались, теперь давай займемся лицом.

И мы занялись. Честное слово, я никогда не подозревала, что существует столько подробностей, при помощи которых можно исчерпывающе описать человеческую физиономию. Форма лица общая. Костная структура: скулы, форма подбородка, форма челюстей. Лоб. Глаза. Волосы. А расстояние между глазами? А их положение относительно глазниц – глубоко посаженные, навыкате, нормальные? А нос, которому Анатолий придавал такое значение, словно его очертания решали судьбу вселенной?

– Нос как нос. Никакой, в общем.

– Не греческий?

– Это еще что? – подозрительно осведомилась я.

– Греческий нос, – снисходительно пояснил компьютерщик, – это прямой нос с небольшой горбинкой.

– Я всегда думала, – проворчала я, – что это орлиный нос. Разве нет?

– Нет, орлиный – это тонкий и крючковатый.

– Ага, – безнадежно сказала я, чувствуя в ладонях непреодолимый зуд, а в душе – желание вцепиться этими ладонями в глотку собеседнику и не отпускать его, пока он не перестанет изводить меня разговорами про носы и все остальное.

– Значит, нос обычный? – вновь спросил Анатолий.

– Да! Нос, и больше ничего!

– Веснушки? – поинтересовался Охотник.

– Нет-нет.

– А ноздри какие, не помнишь случаем?

Часа в четыре доставили обед. Специалист подправил кое-какие штрихи и распечатал первый вариант.

– Вот, Татьяна, смотрите. Если что придет в голову – говорите.

И я стала смотреть. Это был уже не схематический рисунок, но еще и не фотография. И все же мне было ясно, что заветная цель уже близка.