Глава вторая,
в которой Алексей разговаривает с портретом и получает от него на орехи

Кнут со свистом рассек воздух. Лошади тронулись, экипаж загромыхал по петербургской мостовой.

– Н-но, родимые!

Каверин прислонился затылком к спинке сиденья и закрыл глаза. Стояло раннее утро 11 июня 1838 года. Вчера после разговора с министром он вернулся к себе и сразу же велел денщику Гришке укладывать вещи. Готовый пашпорт и подорожную принесли уже через несколько часов.

– До Одессы… А из Одессы – на корабле до Марселя…

Убаюканный покачиванием экипажа, Алексей дремал. Во сне перед ним проносились обрывки вчерашнего разговора с военным министром.

– На этой вилле живет одна высокая особа… Она поправляет там здоровье… Воздух юга Франции, как вам известно, весьма целебен для тех, кто болен легкими…

Особа… Особое поручение…

– Этой зимой ее высочество нехорошо себя почувствовали, и доктора, посоветовавшись, решили отправить ее в Ниццу. Его императорское величество не имел возражений…

– Не имел, – голосом Николая отозвался портрет на стене. Император шевельнулся, погладил лысину и подкрутил усы, после чего грозно прищурился на остолбеневших собеседников. – Ее мать меня уговорила, дескать, осталась единственная дочь, двое остальных умерли от чахотки… И я ее отпустил, а не следовало бы. Всем известно, что получается, ежели молодой девице восемнадцати лет от роду волю дать. Ничего хорошего, да-с! И вообще никому нельзя давать воли, потому что от этого начинаются все бедствия…

"Это сон, – во сне догадался Алексей и улыбнулся. – Конечно же, сон».

В реальности, однако, ему пришлось немало помучиться, прежде чем он сумел наконец выведать у графа Чернышёва имя «высокой особы».

– Как, разве вы не поняли, о ком я говорю? Александра Михайловна… Великая княжна, племянница императора… В январе следующего года должна состояться ее свадьба с принцем Кассельским. Этот брак призван укрепить наши дружественные отношения с Кассельским герцогством, и ничто не должно ему помешать. К несчастью, княжна повела себя легкомысленно…

Ага, сообразил Каверин. Наконец-то мы добрались до сути, хоть и с превеликим трудом.

– Как я уже упоминал, княжна выехала во Францию для поправки здоровья. Там она познакомилась с одним господином довольно туманного происхождения. Похоже даже, – Чернышёв опасливо покосился на портрет, – что она позволила себе… гм… увлечься им, и более, чем дозволяют ее высокое положение и здравый смысл.

Та-ак… Знаем, знаем. Любви неведомы сословные предрассудки и так далее…

– Но для его императорского величества и для всего русского двора такое положение вещей совершенно недопустимо. К счастью, к великой княжне была приставлена некая ловкая особа, которая немедля известила нас обо всем. Как вы видите, дело и впрямь деликатное… и весьма щекотливое. Тут некоторым образом затронута честь самого императора, ведь наш союз с Касселем… оказался под угрозой из-за недостойной, скажем прямо, прихоти ее высочества.

В глубине души Алексей уже давно скучал. Стало быть, великая тайна, за разглашение которой ему всего каких-нибудь пять минут назад недвусмысленно пригрозили крепостью, заключается в том, что молодая девушка, племянница императора Николая, имела несчастье полюбить человека, который не является принцем Кассельским. Но, черт подери, ей ведь всего восемнадцать… Если в этом возрасте нельзя любить того, кто тебе по сердцу, то когда же можно, в конце концов?

А Чернышёв все говорил и говорил, беспрестанно возвращаясь к тому, что уже было сказано, так что Алексей начал чувствовать себя словно заключенным в заколдованный круг повторяющихся слов. Если принц Кассельский узнает… (Даже во сне Каверин прекрасно понимал, что эта новость вряд ли обрадует принца, однако Чернышёв потратил на доказательство этой очевидной истины чуть ли не четверть часа.) Важность союза с Кассельским герцогством… Император недоволен… По его просьбе мать написала княжне, чтобы та не задерживалась во Франции, однако ответ дочери ее обескуражил. Неужели, писала она, ее родители хотят, чтобы она умерла, как прежде Ольга и Мари? К письму были приложены заключения трех докторов, настаивавших на том, что княжна должна провести в Ницце все лето и обязательно вернуться сюда на следующий год, иначе они ни за что не ручаются. Может быть, разглагольствовал Чернышёв далее, это обычная уловка… А может, и нет… Ведь у княжны и в самом деле слабые легкие. Но самая большая проблема – это все-таки не ее здоровье, а Эльстон.

– Я вам говорил, что ее… гм… поклонника зовут Эльстон?

Нет, Каверин слышит об этом впервые.

– Понимаете ли, Алексей Константинович… Тут есть еще один щекотливый момент. Все наши предположения основаны на сообщениях одной-единственной особы, проверить которые здесь, в Петербурге, у нас нет решительно никакой возможности. Предположим, что данная особа права и между Эльстоном и ее высочеством и впрямь что-то есть; ну а если все это вздор и выдумки? Отец девушки, великий князь Михаил, так прямо и заявил. Конечно, его дочь склонна к мечтательности, но все же не могла она забыться настолько, чтобы унизиться до… до какого-то шалопая.

Каверину было что возразить на последние слова министра, но он благоразумно промолчал.

– Так что поневоле придется вам, голубчик, поехать в Ниццу и на месте проверить, что да как.

"И только-то?» – едва не вырвалось у Алексея.

– Разумеется, вы не можете просто так взять и нагрянуть, поэтому мы кое-что придумали. Вы представитесь племянником фрейлины Голиковой, Варвары Федотовны. Мы уже известили ее о том, что к ней скоро для поправки здоровья прибудет племянник, так что с этой стороны все должно сойти гладко.

– А фрейлина Голикова… – начал Каверин.

– Она находится во Франции вместе с великой княжной.

"И заодно пишет на нее доносы», – про себя добавил Алексей. А вслух сказал:

– Но я даже не знаю госпожу Голикову в лицо. Как же…

– Очень просто. – У Чернышёва вырвался сухой смешок. – Как только увидите уродливую старуху с тремя бородавками на лице, смело можете заключать ее в объятья и восклицать: «Вот и я приехал, chère tante!^[1]«А дальше уж ваше дело, как поступать. Я бы порекомендовал вам приглядеться к окружению княжны, особенно к ее личной прислуге. Слуги всегда все знают, и если между Александрой Михайловной и Эльстоном что-то есть, горничные наверняка должны знать.

– Пожалуй, я так и сделаю, – сказал Каверин, мгновение подумав. – Итак, мое поручение заключается в том, чтобы я установил, отвечают ли полученные вами сведения действительности. Я правильно понял, ваше превосходительство?

Граф Чернышёв прищурился. В его глазах неожиданно появилось какое-то новое, хищное выражение, и, заметив его, Алексей невольно насторожился.

– Нет, милостивый государь. Это еще не все. Вернее сказать, далеко не все. Видите ли, – военный министр сухо улыбнулся, – мы, собственно говоря, вызвали вас не потому, что вы понадобились нам как espion^[2]. Насколько я знаю, в полку вы были одним из лучших фехтовальщиков.

– Не одним из, а лучшим, – тихо поправил министра Алексей.

Чернышёв желчно усмехнулся.

– Вот-вот. Поручение ваше, Алексей Константинович, заключается в следующем. Вы прибудете во Францию и устроитесь на вилле «Ла Вервен» под видом племянника Варвары Федотовны. Затем вы постараетесь выяснить, насколько далеко зашли отношения великой княжны и этого Эльстона. Если вам покажется, что они хоть на йоту перешагнули границу приличия, – повторяю, если даже вам покажется, а доказательств тому вы иметь не будете, – вы должны не колеблясь, под любым предлогом вызвать мсье Эльстона на дуэль и убить его.

Хотя Алексей за свою жизнь привык ко всякому, тем не менее он был ошеломлен столь неожиданным поворотом.

– То есть, если я…

– Полно, Алексей Константинович, – оборвал его граф. – Вы же все прекрасно понимаете. Честь императора – это и честь его семьи, и любое посягательство на нее должно быть немедленно наказано. Я ничего не знаю о мсье Эльстоне. Весьма возможно, что это вполне достойный человек, но если он и впрямь завлек княжну, то скандалу необходимо положить конец. Да, и если существуют какие-то доказательства их… кхм, симпатии, то вы обязаны разыскать их и доставить нашему послу в Париже, барону М. Я имею в виду письма, записки и подобные мелочи, которые чуть позже имеют обыкновение оказываться в самых неожиданных руках. Словом, вы обязаны сделать все возможное, чтобы до назначенной свадьбы, а желательно и после нее, на княжну не легло даже тени подозрения. Полагаю, вам ясно.

– Да, ваше превосходительство, – ответил Алексей.

У него было четкое ощущение, что в разыгравшейся любовной драме ему отведена самая мерзкая роль, но он не мог отказаться от данного поручения. Никто из особых агентов никогда не имел права говорить «нет». От них ждали только «да».

– Вот и славно, – проскрежетал со стены портрет. – Будешь хорошо себя вести, дам тебе пряник, а нет – получишь на орехи.

Алексей очнулся и в недоумении огляделся. Экипаж остановился на постоялом дворе, денщик Гришка возился с багажом. Рядом с их каретой оказалась другая, из которой как раз выходили двое пассажиров: толстощекая купчиха в капоре, с лентами, завязанными под подбородком, и ее дочка, прехорошенькая девочка с капризно надутыми губами.

– Вот непослушная, – укоризненно говорила мать. – Будешь хорошо себя вести, получишь пряник, а не будешь – отниму куклу. Не ребенок, а наказание божье, честное слово!

Наверное, девочку куда больше поразили последние слова, чем угроза. Так или иначе, но она тихо заплакала, размазывая слезы по щекам. Испытывая крайне тягостное ощущение, как всякий раз, когда хотелось вмешаться, но не было возможности, Каверин отвернулся. Спать ему больше не хотелось.

Глава третья,
в которой Алексей узнает от горничной все нужные ему сведения, а также встречается со своей тетушкой

6 июля 1838 года под крики чаек корабль «Дельфин» вошел в марсельский порт. На его борту находился человек с серо-зелеными глазами, которого сопровождал верный слуга. Оба имели все основания гордиться собой – ведь на путешествие ушло немногим более трех недель, что по тем временам являлось рекордом скорости.

На дорогу от Марселя до Ниццы – что-то около ста пятидесяти верст, или километров, – Алексей с Гришкой потратили еще три дня. Девятого июля Каверин с большим облегчением выбрался из дилижанса, который уже успел порядком ему осточертеть, велел денщику забрать вещи, которые умещались в одном маленьком чемоданчике, и зашагал по обсаженной пальмами пыльной дороге, в конце которой должна была находиться вилла «Ла Вервен».

Солнце светило так ярко, что слепило глаза. Ароматы тысяч цветов и трав сливались в единую упоительную симфонию запахов, и, вдыхая всей грудью воздух юга, Алексей думал, что в нем и вправду есть нечто целебное. Во всяком случае, сам он чувствовал себя превосходно.

Жужжали толстые мохнатые шмели, щебетали птицы, то и дело с цветов поднимались пестрые бабочки и, разбившись на пары, влюбленно кружили друг возле друга. Через сотню шагов Алексей обнаружил, что мир вполне приемлем, через две – что если где-то на земле есть рай, то лично он угодил прямиком в его сердцевину. В груди волновались полузабытые чувства – восторг, умиление, счастье, которое охватывает человека, стоит ему попасть в приятное глазу место, где его на время отпускают обыденные житейские заботы, эти палачи наших будней. Каверин шагал вперед, почти позабыв о том, зачем приехал сюда, и сразу же за поворотом увидел дом. Тогда он сразу же вспомнил все.

Насупясь, Алексей глядел на виллу «Ла Вервен», как на врага. Обыкновенный желтый дом в два этажа, весь увитый плющом и фиолетовым вьюнком. Вокруг раскинулся обширный сад, который тоже не понравился Каверину. Сад, в котором росло множество самых разнообразных роз, был ухоженным, опрятным и… слишком искусственным, чтобы казаться частью рая. Слева между двумя деревьями, апельсиновым и гранатовым, были прилажены качели.

Потоптавшись на месте, Алексей двинулся вперед. Калитка была открыта, и душу агента сразу же кольнули нехорошие подозрения. Неспроста, ой неспроста она отворена для первого встречного. Интересно, а неведомый господин Эльстон часто ходит этим путем?

В саду никого не было, лишь монотонно трещали кузнечики, а один из них нахально скакнул через дорожку прямо перед Кавериным. Качели тоже пусты.

Алексей остановился, поглядел вправо, влево, и в этот миг из-за дома показалась хорошенькая горничная в простом белом платье и без туфелек, так что она шла босиком прямо по траве, минуя дорожки. Правой рукой горничная прижимала к груди охапку сиреневых колокольчиков и улыбалась той нежной, задумчивой улыбкой, которая бывает только у очень счастливых и очень чистых душой людей. Завидев незнакомца, за которым следовал его слуга, девушка замерла на месте, и улыбку тотчас сменило иное, настороженное выражение.

– Bonjour, mademoiselle^[3], – сказал Алексей по-французски.

– Bonjour, monsieur^[4], – ответила девушка, учтиво приседая. – Что вам угодно?

– Это вилла «Ла Вервен"? – спросил Каверин. – Я ищу свою тетушку, мадам Голикову.

Девушка чуть склонила голову набок, изучая его.

– Вы ее племянник? Ах да, я помню, она говорила, что вы, может быть, к ней приедете.

Положительно, подумалось Алексею, Чернышёв прав. Нет на свете такой вещи, которую не знали бы горничные.

– Так она здесь? – спросил молодой человек. – Я был бы счастлив с ней встретиться. Мы с моей тетушкой давно не виделись, – добавил он, как будто извиняясь.

– Да, она здесь, – сказала девушка. – Я так думаю.

Она улыбнулась и посмотрела в лицо Каверину прямым, открытым взглядом. На вид горничная совсем юная – лет семнадцати или около того. Настоящая маленькая южаночка: темноволосая, светлоглазая, с вздернутым носиком, пухлым ртом и чуть оттопыренными ушками, отсвечивающими розовым. Заметив, что Алексей на них смотрит, она покраснела и стала накручивать на палец прядку, выбившуюся из прически.

– Может быть, – сказал Алексей, – вы ей доложите обо мне, мадемуазель?

– Доложу? Я? – поразилась девушка.

– Ну да, – ответил Каверин, пожимая плечами, – а что тут такого?

– Действительно, – пробормотала девушка, глядя на него во все глаза. – Как вас зовут, мсье?

– Алексей Каверин.

– Алексей Каверин, – повторила она. – Хорошо, я запомню.

В следующее мгновение кузнечики замолчали, по земле побежали тени, солнце скрылось за облаком. Потому что в саду показалось новое лицо.

Этим новым лицом (которое с трудом могло сойти за таковое) была дама, давно распрощавшаяся и со второй молодостью, и со средним возрастом. На ней было громоздкое бело-желтое полосатое платье на жестком корсете, который трещал при каждом ее шаге. Волосы дамы причесаны и напудрены а-ля Мария-Антуанетта, грудь возбужденно вздымалась, длинный бугристый нос торчал угрожающе, как гусарская сабля, а на щеке, на лбу и на подбородке примостились три огромные коричневые бородавки.

– О, ваше высочество, – кричала дама на бегу, – как вы могли уйти и оставить меня одну! Я так волновалась!

Визгливый высокий голос напоминал тот отвратительный звук, который раздается, если по стеклу с силой провести пальцем. Девушка побледнела и отступила назад.

– Не стоило так волноваться, Варвара Федотовна, – холодно промолвила она на чистейшем русском языке. – Кстати, я только что познакомилась с вашим племянником.

Варвара Федотовна застыла на месте, открыв рот.

– Моим племянником? Каким еще племянником?

– Вот этот мсье, – отозвалась девушка, кивая на Каверина. – Разве вы не узнали его?

– Ах, ну конечно же! – залепетало чудовище, молитвенно складывая свои маленькие скрюченные ручки. – Дорогой племянник!

– Алексей Каверин, – быстро сказал Алексей.

– Разумеется, Алексей! Как же я тебя ждала! Мой дорогой мальчик, как же ты вырос! Поцелуй же свою старую тетушку!

С большой неохотой Алексей взял маленькую ручку, напоминавшую клешню краба.

– Ах, ну что за церемонии, мы же родственники! – жеманно вскричала Варвара Федотовна и, обхватив его лицо ладонями, расцеловала в обе щеки.

– Простите, ваше высочество! Ко мне так редко наведываются родственники! – Она приняла строгий вид. – Это ее высочество великая княжна Александра Михайловна, – громким шепотом сообщила она Алексею, – но вы, конечно же, прекрасно это знаете!

Алексей и так уже готов был провалиться под землю, но ему захотелось провалиться еще глубже, когда он услышал спокойный голос великой княжны:

– Мы уже знакомы, Варвара Федотовна. Должна сказать вам, что ваш родственник, – светлые глаза с негодованием смерили Алексея с головы до ног, – принял меня за служанку!

На уродливом лице Варвары Федотовны отразился самый настоящий ужас, отчего оно сделалось еще гаже (хоть это и казалось решительно невозможным).

– О боже! Ваше высочество! Ах! Но вы так добры, ваше высочество, вы ведь простите бедного юношу? Это с ним бывает, с тех пор как его ранили в голову на Кавказе. Сами знаете, как опасны подобные ранения! Умоляю, ваше высочество, не сердитесь на него! – плаксиво говорила фрейлина. – Он больше не допустит подобной оплошности, я сама, лично прослежу!

Мало того, что Алексея определили в племянники к столь омерзительному созданию, так в довершение всего «тетушка» объявила его чуть ли не умалишенным. Алексей стиснул челюсти, желваки запрыгали на его скулах.

Должно быть, он и впрямь выглядел довольно жалко, потому что княжна только поглядела на него и, не сказав ни слова, двинулась в дом.