Он целовал, скользя по губам умопомрачительной лаской. Размыкая их, проникая глубже, выпивая мои стоны, сплетаясь со мной дыханием, будто оно у нас было одно на двоих.
Поцелуями – быстрыми, сумасшедше-страстными, невозможно-острыми и такими дурманящими, – словно исцеляющим бальзамом, касался каждой отметины на шее; подушечками пальцев очерчивал линию плеч. Стирая из памяти боль, причиненную мне Крейном. И отвращение, и липкий страх.