Московское управление, в которое мы прилетели, направило наши экипажи на Калининский, впоследствии Северо-Западный, фронт. Первые дни войны были для нашей страны необыкновенно тяжёлыми. На своих маленьких самолётах мы делали за сутки по 6–9 вылетов к партизанам: доставляли продовольствие и боеприпасы им, а также к окружённым нашим частям, а их в начале войны была масса, вывозили с поля боя раненых бойцов и офицеров, выполняли различные задания штаба фронта, так как железные дороги были разрушены врагом. Было тяжелейшее время для нашей страны, и иной связи, как наши маленькие самолёты, тогда не было. Особенно запомнилось такое задание. Когда мы с Лёшей прилетели на Калининский фронт, командир поручил нам слетать на место гибели самолёта ТБ-3, этого солидного бомбардировщика, упавшего в лес и сгоревшего. Мы всё выполнили – разыскали все сохранившиеся документы, из членов экипажа никого не было в живых, все трупы превратились в распухшие массы – страшное дело, но мы во всём разобрались и взлетели с просёлочной дороги. Как не запутались в массе проводов? А иначе взлетать было неоткуда – кругом леса и посёлки, но на наше великое счастье всё обошлось благополучно, и мы задание выполнили.

Незабываемым осталось базирование на аэродроме в Новгороде в начале войны, где каким-то чудом мы остались живы. Немецкий аэродром с «Мессершмиттами-109» прилегал к нашему аэродрому, и в большинстве своём на взлёт и посадку немцы заходили с нашего аэродрома. Они над нами просто издевались: разбомбили взлётно-посадочную полосу нашего аэродрома, чтобы нам невозможно было взлетать, а впоследствии налетали на стоянки наших самолётов и почти все их сожгли, а обслуживающих их людей или расстреливали, или засыпали грудами земли, образующимися в результате бомбёжек. Мы с Лёшей хотели взлететь с заданием к партизанам, а «мессеры» на бреющем полёте начали нас расстреливать трассирующими пулями. Мы видели их морды, такие смеющиеся и радующиеся победам над нами. А у меня никогда не было личного страха, да и времени-то на него не было – опасность постоянно висела над нами. Я ещё не успела сменить форму ГВФ, в которой вылетела с аэродрома в Нижнем Новгороде, на армейскую, и при налёте фрицев и расстреле нашего самолёта в своих брючках, кителе с погонами упала на землю рядом со своим самолётом и с остервенением мысленно направила свои угрозы в адрес стервятников! А пули свистели вокруг меня, и чудом ни одна из них в меня не попала и в Лёшу тоже – словно Бог хранил наши нужные для защиты Родины жизни. Налёт прекратился, и мы рядом с нашей разбитой взлётной полосой чудом взлетели для полёта к партизанам. А стервятники в воздухе снова на нас напали, и нам пришлось сесть на случайную площадку – на нашем маленьком самолёте это было возможно. Мы временно покинули свой самолёт, а когда всё утихло, выполнили задание – доставили груз партизанам – и вернулись на свою базу, в это огненное чудище, и так было постоянно при выполнении всех заданий. Война есть война, тем более это было её начало, когда преимущество было явно на стороне врага.

Впоследствии, покинув аэродром в Новгороде, мы перелетели к озеру Селигер в район Осташкова. Выполнив задание, возвращаемся на ночлег домой, а немецкие самолёты, появившиеся откуда ни возьмись, начинают по нам строчить. Часть людей убьют, ранят, а мы, уцелевшие во время налёта, оказываем помощь раненым друзьям. Возвращаемся к дому, в котором ночевали после выполнения задания, а от дома остался только ворох мусора, а среди него погибшие и заваленные мусором наши хозяева – бабушка и дедушка. Похоронили несчастных стариков, и снова на выполнение заданий. У меня даже сохранился снимок построения отряда перед выполнением боевого задания.

Особенно запомнилось мне место новой базы для выполнения боевых заданий около Андреаполя. В этом районе немецкая армия потерпела страшное поражение от наших войск. Немецкая армия в районе Андреаполя впервые была разбита нашими войсками, а мы должны были помочь успешно закончить тяжёлую серьёзнейшую операцию. Нам было поручено доставить к месту действия РСы (реактивные снаряды), склад которых находился на одном из аэродромов, и стоило только один из снарядов кому-то поджечь, как весь этот склад взлетел бы на воздух и разгромил всю округу и находящихся на ней людей. А поджечь было кому – по лесу бродили недобитые немцы. Хата, в которую мы ходили ночевать после боевых заданий, находилась в деревне далеко от аэродрома, всюду валялись немецкие трупы. И случилось такое: в один из дней только мой самолёт вернулся на свою базу, о судьбе остальных десяти машин с их экипажами ничего не было известно. Для того, чтобы ранним утром вылететь на задание, я должна была пойти к своему самолёту и подготовить его к вылету на задание по перевозке РСов. И я одна в пять часов утра пошла по тропинке к своему самолёту. А на протяжении всего пути по лесу наставили замёрзшие трупы убитых немецких солдат и офицеров. Кто это сделал – неизвестно, но картина жуткая, и несмотря на это надо было идти и готовить самолёт. А по лесу бродили недобитые немцы, не менее страшные, чем эти трупы. На счастье, все самолёты, не вернувшиеся до этого на наш аэродром, на следующий день прилетели на свою базу. У них были вынужденные посадки по различным не зависящим от них причинам, а это было великое счастье, ведь каждый самолёт в боевой обстановке на вес золота! Случаи различных боевых эпизодов, которые невозможно перечислить, пережиты в нашей боевой жизни.

Зима 1941 года на Северо-Западном фронте была, как назло, страшно морозной (минус 30–35 градусов). Лица и руки у нас обморозились, с чёрными лицами мы были похожи на негров, да ещё с неимоверной физической болью, но мы и это всё перенесли, пережили до весны 1942 года. А весной наши женские судьбы с моим боевым другом Ксаной Санчук изменились. Родина была в опасности, и её надо было защищать всеми имеющимися в стране силами, и женщины-авиаторы выступили на фронт.

И. В. Сталин поручил известному в ту пору штурману Герою Советского Союза Марине Михайловне Расковой создать женские авиационные полки. Собрать со всей страны женщин, имеющих специальность авиаторов, а если их не хватит для организации авиационных полков, то обучить в момент организации полков. Ранее я уже писала, что в нашей стране в Батайской лётной школе действовала единственная женская эскадрилья, которая готовила только лётчиков, а женщин со специальностями техников авиационного профиля в нашей стране было мало. Правда, в Саратовском авиационном училище готовили эксплуатационников, но женщин там было гораздо меньше, чем мужчин. Например, в группе, которую я заканчивала, из сорока человек было только шесть женщин. То же самое в Московском училище, которое готовило прибористов – и в нём преобладали мужчины. Но М. М. Раскова всё же создала три женских авиационных полка: полк на самолётах У-2, бомбардировочный, командиром которого была Евдокия Бершанская – командир женской эскадрильи из Батайской лётной школы; полк истребителей из лётчиков Осоавиахима с командиром – сестрой начальника штаба нашего полка Казариновой; полк на самолётах Пе-2 – пикирующих бомбардировщиках, руководство которым М. М. Раскова взяла на себя, переучившись со штурмана, которым она была ранее, на лётчика. Полк состоял из лётчиц Батайской школы ГВФ с последующим пополнением из запасных авиационных частей как лётного, так и штурманского состава.

Большинство штурманского состава в момент организации полка было набрано из студенток Нижегородского университета имени Лобачевского: Зубкова, Джунковская, Зуева, Ольховская и другие, а вот часть стрелков-радистов, оружейников и других нужных специалистов проходила подготовку во время организации полка пикирующих бомбардировщиков. Большинство же стрелков-радистов и весь старший технический состав, то есть первые механики самолётов, были мужчины, потому что новейший по тем временам самолёт Пе-2 был сложен в эксплуатации и первых механиков-женщин к той поре страна не имела. Только две женщины – Маша Кругликова во второй эскадрилье и я в первой эскадрилье, бывшие работники ГВФ, – получили право возглавлять технические подразделения по подготовке этого сложнейшего бомбардировщика.

М. М. Раскова знала о моём огромном желании быть лётчиком, я ей его высказывала, когда она вела беседу со мной и Ксаной Санчук в момент нашего прибытия в полк по её вызову с Северо-Западного фронта. Я рассказала ей о том, что имею опыт лётной работы, работая в лётных школах Тамбова и в Батайской женской эскадрилье. Страшно хотела летать на боевые задания и громить напавшего на нас врага, жестокость которого я прочувствовала на Северо-Западном фронте. М. М. Раскова попросила меня принять на заводе в Казани необходимые для организации полка пикирующие бомбардировщики и обещала, когда мы их пригоним в полк, перевести меня в лётный состав.

Родина была в неимоверной опасности, и каждый человек, каждый воин как умел и как мог должен был всеми силами помогать в беде, выручать Родину. Я решила, что иного пути защиты, как только громить зарвавшегося врага со своего самолёта, у меня нет, и мы взялись за дело. На заводе мы должны были отобрать лучшие бездефектные самолёты, а те, которые имели дефект, должны были быть немедленно отремонтированы бригадой доводчиков, ибо как только мы их пригоним на свой аэродром, самолёты должны сразу вступить в бой. Я очень внимательно и тщательно осматривала каждую предъявленную машину и находила много дефектов. И это удивительно: в такой тяжёлый для Родины момент существовало недобросовестное отношение к делу. Как можно такое допускать советскому человеку, ведь это вредительство! Даже некоторые опробованные мной моторы работали с перебоями. Как может честный, нормальный гражданин допустить недобросовестность в своих делах?! Но ведь это факт! А члены бригады доводчиков реагировали так: «Вот мужики приедут принимать машину, обойдут её вокруг хвоста и взлетят в воздух», – ворчали они на нас. А известно ли им было, что мужчины на их самолётах, на «новой технике», разбивались, не дотянув до своего аэродрома? Не всегда, но такие случаи были, причём оставались безнаказанными. В результате осмотра много машин пришлось забраковать, отправить на доработку в мастерские. Как можно допускать работниками бригады доводчиков дефекты самолётов и моторов, которые от них должны идти прямо в бой и громить врага? Как?!

Мы отобрали лучшие, с уже устранёнными дефектами самолёты и отправили в свою часть в Энгельс, а вот нам с лётчицей Аней Язовской, с которой я летела на свой аэродром, не повезло. При посадке в г. Энгельс самолёт сделал три оборота на одном колесе – потерпел аварию и был направлен в мастерские для того, чтобы выправить лонжероны центроплана, которые повело при неудачной посадке. Начальник мастерских Безбородко наотрез отказался принять самолёт на ремонт, мотивируя это тем, что для работников мастерской самолёт Пе-2 совершенно новый, они его видят впервые и необходимой работы по ремонту не выполнят. А для того, чтобы выправить лонжероны центроплана, необходимо размонтировать и снять правый мотор, шасси, отделить правую плоскость. Демонтаж сопровождается рассоединением сотен различных проводов, патрубков, тяг управления. А для того, чтобы при обратном монтаже всё собрать, правильно соединить и поставить на свои места все трубочки, тяги и магистрали, нужна была огромная внимательность, необычная память и аккуратность. М. М. Раскова всю организацию и выполнение дел на самолёте поручила мне одной, дав в помощь совершенно неопытного солдата из аэродромной службы. При этом пообещала, что после того, как мы пригоним отремонтированный, воскресший из мёртвых самолёт в полк, переведёт меня в лётчики. И я, в начале не веря в свои силы, выполнила полный объём работ: разобрала, размонтировала, а после того, как выправили лонжероны центроплана, всё обратно смонтировала, соединила, отрегулировала выпуск и подъём шасси, работу элеронов, закрылков и многое другое. Опробовала работу мотора и всех деталей самолёта в воздухе – всё работало отлично. А каких сил, внимания и умения мне это стоило! И в Тамбове, на аэродроме моей молодости, где я начала осваивать лётное мастерство, мы догнали свой полк на самолёте, воскресшем из мёртвых, стоимость которого в ту пору была один миллион рублей. А полк ещё не успел сделать ни одного боевого вылета.