В феврале – марте 1943 г. 18 тк в составе Юго-Западного фронта принимал активное участие в боях в Донбассе. Для генерала Б.С. Бахарова этот период оказался очень тяжелым. Корпус в начале марта вышел из состава подвижной группы генерала М.М. Попова, бригады имели от 40 до 80 % потерь в личном составе и материальной части. 9 марта немцы танковыми и моторизованными соединениями нанесли сильный удар встык Воронежского и Юго-Западного фронтов и, прорвав оборону, вышли в район Люботин, Пересечное, стремясь обойти Харьков с севера. 10 марта был получен приказ командующего Юго-Западным фронтом генерала Н.Ф. Ватутина: 18 тк из района Изюма должен совершить 150-км марш и, выйдя на восточные окраины Харькова, перейти в подчинение командующего Воронежским фронтом. Комкор свел остатки корпуса в 170 тбр (четыре «Т-34» и пятнадцать «Т-70»), слил горючее с оставшейся техники и, согласно приказу, направил бригаду. Сам со штабом и оставшимися частями прибыл в Великий Бурлук. 170 тбр горючего на весь марш не хватило, и в Чугуеве она остановилась. В течение двух дней командир бригады получил подряд несколько приказов из штабов Юго-Западного, Воронежского фронтов и от руководителя обороны Харькова. Выполнив их, бригада, не вступив в бой и совершив 80-километровый марш к Харькову, вернулась в Чугуев. В это время командир корпуса на «Виллисе» выехал вслед за ней, но, попав под обстрел, вынужден был вернуться.

Таким образом, в условиях быстро меняющейся обстановки и отсутствия резервов, когда под ударами противника наши ослабленные части начали беспорядочный отход, Б.С. Бахаров оказался между «молотом и наковальней» – между штабами двух фронтов, которые, используя истрепанный танковый корпус, стремились решить свои сиюминутные задачи. В результате 25 марта 1943 г. Н.Ф. Ватутин и член Военного совета генерал-лейтенант А.С. Желтов направили Сталину следующую докладную: «Командир 18-го танкового корпуса генерал-майор танковых войск Бахаров за время проведения операции на Юго-Западном фронте показал себя не способным командовать корпусом. Стремится увильнуть от боя, а в процессе его преждевременно выйти из него. Лично не обладает элементами мужества, храбрости и необходимой силы воли. Склонен к обману и очковтирательству. Далеко не обладает честностью. Большой демагог.

В период декабрьской операции отстранялся от должности и был арестован. В январских и последующих боях тов. Бахарову была представлена возможность исправиться – был допущен к командованию корпусом. Однако из этого выводов не сделал, недочетов не исправил. При обороне г. Харькова получил задачу вторгнуться с корпусом форсированным маршем через Чугуев на Харьков. Направил бригаду через Чугуев, а сам со штабом корпуса пошел через Великий Бурлук, уклонился лично от боя и несколько суток корпусом не управлял. Звание генерала не оправдал. Корпусом командовать может. Прошу Вас разрешить:

а) отстранить от занимаемой должности генерал-майора Бахарова;

б) назначить генерал-майора Бахарова на должность командира бригады фронта».

Руководство фронта с таким предложением явно поторопилось. Предъявленные обвинения – отголосок конфликта, возникшего еще в январе, и в Москве после недолгого разбирательства это поняли. Верховный Главнокомандующий решил, что не стоит разбрасываться командными кадрами, которых и так не хватало, и Бахаров остался в прежней должности. Можно представить, скольких душевных сил стоила эта история комкору, но на этом для него неприятности не закончились.

До начала июля 1943 г. 18 отк находился в Степном округе, а 6 июля был подчинен командующему 5-й гв. танковой армией генерал-лейтенанту П.А. Ротмистрову и передан вместе с армией в состав Воронежского фронта, которым в этот момент командовал генерал армии Н.Ф. Ватутин. Ситуация начала вновь накалятся. Как свидетельствуют документы, на марше, а затем и в ходе Прохоровского сражения корпус действовал не хуже других соединений армии. Его потери в ходе контрудара были меньше, чем, к примеру, у соседнего 29 тк, а продвинулся он заметно дальше. Но, вероятно, прошлое догнало генерала. Сразу же после окончания оборонительной фазы Курской битвы он все-таки был смещен с должности, но об этом разговор впереди.

Рассказ об этом эпизоде из жизни комкора получился несколько пространным, но это сделано лишь для того, чтобы показать, сколь прихотливы бывают повороты в судьбах людей и как в то тяжелое время много значили субъективные оценки и непредвиденные обстоятельства. Подобных случаев, когда ломались судьбы не только командиров корпусов, но и командармов, а то и командующих фронтами, было немало.

Артиллерийские части 5-й гв. танковой армии. В своем составе армия имела всего два артиллерийских полка: 678-й гаубичный и 689-й истребительно-противотанковый. Кроме того, каждый из трех корпусов имел по одному истребительно-противотанковому (двадцать 45-мм и 76-мм пушек), минометному, самоходно-артиллерийскому полку смешанного состава, по двадцать одной самоходно-артиллерийской установке «СУ-76М» и «СУ-122» (в 18 отк – полк танков «Мк-4» «Черчилль» с 57-мм орудиями), а также по одному гвардейскому минометному дивизиону «катюш» (восемь установок «БМ-13»). Во время наступления реактивные дивизионы вместе с армейским 76-м гв. минометным полком PC обычно сводились в одну группу – для нанесения более мощных ударов по целям.

Для ведения навесного огня по укреплениям противника, уничтожения резервов в глубине обороны и контрбатарейной борьбы этого количества артиллерии явно не хватало, особенно гаубичной. Расчет на то, что при вводе в сражение фронт обеспечит армию необходимыми частями усиления, не оправдался в первой же операции – в боях под Прохоровкой. Не все выделенные артиллерийские полки успели прибыть к началу наступления, а истребительно-противотанковую бригаду командование фронта было вынуждено перенацелить на другой участок.

Недостаточно были продуманы организация и материальное обеспечение управления артиллерией армии. Штаб командующего артиллерией не имел необходимых средств связи с артиллерийскими частями армии и корпусов, не было в штате и батареи управления. За штабом был закреплен лишь один автомобиль – грузовая «полуторка».

Заметно ограничена была армия и в средствах противовоздушной обороны. Каждый корпус располагал одним зенитно-артиллерийским полком (по шестнадцать 37-мм зенитных пушек, шестнадцать 12-мм и 17-мм зенитных пулеметов ДШК). Такой полк мог надежно прикрыть лишь управление корпуса. Кроме того, армия усиливалась 6-й зенитно-артиллерийской дивизией под командованием полковника Г.П. Межинского. Соединение имело на вооружении 64 пулемета ДШК-39 и 64 зенитных орудия, в том числе шестнадцать 85-мм пушек, и могло прикрыть войска на площади 63 кв. км (9 км по фронту и 7 км в глубину) при плотности 1,5 орудия на километр. «С учетом зенитно-артиллерийских полков корпусов, – писал А.И. Радзиевский, – это обеспечивало прикрытие главной группировки войск вне движения. С началом же наступления, а также при перегруппировках эффективность зенитно-артиллерийского прикрытия резко снижалась вследствие недостаточной проходимости колесных машин зенитной артиллерии. Поэтому основные задачи по противовоздушной обороне танковых армий, особенно в ходе боевых действий, выполняла истребительная авиация. Количество выделяемых для этой цели истребительных авиационных соединений постоянно увеличивалось»^[31].

При подготовке к контрудару 12 июля 1943 г. 5 гв. ТА получила еще и 26-ю зенитно-артиллерийскую дивизию (зенад), так как армия к тому времени увеличилась в полтора раза, получив в оперативное подчинение еще два танковых корпуса. Несмотря на это, надежно прикрыть войска с воздуха зенитным огнем не удалось. Зенитчики, как и все артиллеристы армии, испытывали большие трудности в обеспечении автотранспортом.

Из «Отчета о боевых действиях артиллерии 5 гв. ТА в ходе Прохоровского сражения 12.07.43–25.07.43», который был подготовлен начальником штаба артиллерии армии полковником Коляскиным: «Опыт боевых действий показал большую маневренность танковых и мотомехчастей в наступлении, что создавало большие трудности для зенитной артиллерии и обеспечения ПВО войск при наличии недостаточного количества и плохого автотранспорта и тягачей в частях дивизии (так в оригинале. – З. В.). Как правило, батареи зенитной артиллерии перебрасывались в два приема. «ЗИС-42» оказался малопригодным тягачом для 85-мм зенитных орудий в силу своей малой скорости – 6–8 км/час, низкой проходимости по пересеченной местности, а в дождливую погоду – маловыносливым. Целесообразно было части дивизии, действующие совместно с танковыми соединениями, обеспечить автотранспортом типа «Студебекер»^[32].

К сожалению, это не единственная проблема, с которой сталкивались артиллеристы армии. Обратимся вновь к «Отчету», в котором наиболее подробно и объективно оценивается как общее состояние артиллерийских частей армии, так и опыт их применения в Прохоровском сражении:

«Офицерский состав артиллерии в большей своей массе начал службу в танковой армии впервые, по возрастному составу и должностному признаку был молодым, правила стрельбы знал нетвердо, особые виды стрельбы – плохо, материальную часть, боеприпасы и приборы – недостаточно и в силу своей молодости обладал небольшим опытом в организационных вопросах. Весь командный и личный состав артиллерии был полностью пропущен через артиллерийские стрельбы. На подготовку артиллерии, в особенности отработку ее маневренности и взаимодействия с другими родами войск, влияло: лимиты отпускаемого горючего, большой процент консервации транспорта, полная консервация танков. Автотранспорт являлся наиболее узким местом в боеготовности частей. Хуже всего были обеспечены автотранспортом и тягой 271-й и 285-й минометные полки, 6-я зенитно-артиллерийская дивизия и 1446-й самоходный артполк. Это снижало боеготовность, а отсутствие тягачей-вездеходов еще больше сковывало маневренность артиллерии (6 зенад) танковой армии. Отсутствие достаточного лимита горючего не давало возможности более полно отработать взаимодействие артиллерии с танками и мотопехотой, затрудняло подготовку и тренировку командного состава для несения службы на подвижных НП и управления огнем из радийных танков. Штабы всех степеней в силу отсутствия штатных средств управления не были проверены в управлении артиллерией в процессе боя, а отсутствие самих штатных средств утяжеляло всю работу по сколачиванию частей, что серьезно повлияло на результаты первых боев»^[33].

Отдельная проблема – подготовка и обучение личного состава частей самоходной артиллерии. Этот род войск был новым для РККА. Первые САУ поступили на вооружение в январе 1943 г. Опыта их применения на фронте не было, значит, отсутствовал подготовленный и «обстрелянный» личный состав. Комплектование шло в основном за счет танковых и артиллерийских частей. Но управление танком заметно отличается от вождения самоходки. САУ не имела вращающейся башни, ее орудие располагалось в неподвижной закрытой («СУ-122», «СУ-152») или открытой («СУ-76») рубке, поэтому вести огонь по горизонтали было возможно лишь в том направлении, в каком развернут корпус машины. Эта особенность создавала дополнительные трудности механику-водителю, ему необходимо было не только выбирать оптимальный путь движения, следить за управлением машиной, но и подстраивать ее движение под наводчика. САУ обычно наступали за передовой линией танков, на расстоянии 400 м от них, с задачей уничтожать обнаруженные средства противотанковой обороны врага.

Механики-водители танков были обучены по-другому. Успешные действия наших танков во многом зависели от высокой скорости и умелого маневра. Поэтому технику вождения танка они отрабатывали до автоматизма (от этого зависела их жизнь), а перестроить психологию водителя от рывка к методичному «плетению в хвосте атакующих» было непросто. Как потом показал первый опыт боев под Прохоровкой, экипажи САУ часто вырывались вперед, подставляя недостаточно бронированные машины под огонь противотанковых средств врага, – в результате огромные потери.

«Все полки прошли длительную выучку в составе корпусов, – писал полковник Коляскин. – Были проведены совместные с танками тактические выходы, боевые стрельбы и связи с недостатком горючего были ограничены числом. В общем, полки были достаточно слаженны, за исключением водительского состава, подготовка которого была малоудовлетворительна»^[34].

Такая проблема возникла не только в 5 гв. ТА. Вот что говорилось в письме заместителя командующего бронетанковыми и механизированными войсками Красной Армии генерал-лейтенанта В.Т. Вольского № 1130714с, направленном командованию Воронежского фронта:

«Из опыта проведенных действий на фронтах выяснилось, что значительное число самоходных орудий «СУ-76», входящих в состав самоходных артиллерийских полков, часто выходят из строя по техническим неисправностям не только в ходе боевых действий, но даже и в период сосредоточения частей перед боем. Основной причиной такого положения является: плохое освоение механиками-водителями особенностей вождения «СУ-76» и нетвердое знание ими материальной части самоходной установки. Для устранения указанных недочетов

приказываю:

1. Немедленно провести проверку всех механиков-водителей «СУ-76» на знание материальной части самоходных установок и особенностей практического вождения.

2. Слабых механиков-водителей немедленно заменить… на практическое вождение отвести 10 часов…об исполнении донести к 15.07.43 г.»^[35].

Положение с самоходной артиллерией у немцев было несколько иное. Первые САУ в вермахте появились еще до нападения на Советский Союз. Столкнувшись с новыми образцами бронетехники нашей армии, немцы с конца сентября 1941 г. начали проводить модернизацию своих танков и штурмовых орудий (САУ). В 1942–1943 гг. они значительно увеличили выпуск самоходок и повысили их качество, серьезно усилив вооружение: калибр орудий составлял от 75 до 150 мм. Как правило, штурмовые орудия использовались в составе истребительно-противотанковых дивизионов, артиллерийских частей танковых, моторизованных и пехотных дивизий. Большое число мобильных и мощных орудий серьезно усиливало противотанковую оборону врага.

Несмотря на возражения отдельных генералов, по приказу Гитлера число самоходок и их модификаций в вермахте продолжало расти. Правда, в связи с разнообразием видов и модификаций орудий возникли проблемы с запасными частями для ремонта, но это серьезно не повлияло на их использование, по крайней мере летом 1943 г. К началу операции «Цитадель» в германской армии была неплохо отработана тактика применения САУ, подготовлен личный состав, особенно н полевых частях СС. В такой ситуации советским танкистам пришлось очень непросто.

Для ведения разведки танковая армия располагала мотоциклетным полком. В составе корпусов и бригад для этого имелись разведывательные батальоны (бронеавтобатальоны) и роты соответственно. Они могли решать задачи по разведке противника на глубину до 30 км в полосе наступления армии. Ограниченные возможности штатных радиостанций не позволяли углубляться на большее расстояние.

Серьезной проблемой была дальняя разведка – на глубину до 300 км. Ее вела фронтовая авиация по заявке штаба армии. Поэтому при вводе армии в сражение данными о противнике ее должен был обеспечивать штаб фронта. Но по ряду причин информация не всегда поступала необходимого качества и в должном объеме. Так, в период Прохоровского сражения для этих целей командарму пришлось использовать самолеты «По-2» 994-го армейского авиационного полка ночных бомбардировщиков. Однако эти тихоходные машины не были приспособлены для ведения разведки в дневное время – их быстро сбивали.

Связь в армии обеспечивали 4-й отдельный полк связи и две кабельно-шестовые роты. К тому же каждый корпус имел и отдельный батальон и авиазвено связи. При нахождении армии в резерве широко использовались проводная связь и связь подвижными средствами, но при вводе в сражение резко возросла роль радиосвязи. При этом штатная численность полков связи явно не соответствовала потребностям боя. Всего танковая армия имела около 800 радиостанций, включая танковые. Армейское звено управления располагало всего 26–27 радиоприемниками и одной радиостанцией типа «Север», 3–4 радиостанцией РАФ, 16 – РСБ; корпуса имели по 7–8 радиоприемников и радиостанций, в том числе РАФ (1–2) и РСБ (4). Ощущалась острая нехватка радиосредств с большой дальностью приема и передачи. Вплоть до 1944 г. в войска поступали лишь один-два типа мощных радиостанций с уверенной дальностью приема и передачи более 50 км.

Особенно сложное положение со средствами радиосвязи было в бригадах. Для управления частями и связи с корпусом ее штаб имел всего две маломощные радиостанции (типа 12 РП) с дальностью действия до 8 км. В боевых условиях они обычно выходили из строя в начале боя от артиллерийского огня и авиабомб, поэтому комбриги для обеспечения устойчивого управления вынуждены были выводить в свое распоряжение из передовых частей линейные радийные танки (как правило, это были «Т-34» или «KB»), ослабляя тем самым батальоны.

Радиостанции РБ, которыми были укомплектованы разведподразделения корпусов, обеспечивали связь лишь на расстоянии до 20 км, при этом не работая при движении. Кроме того, надо отметить, что большинство линейных танков «Т-34», не говоря о легких «Т-70», не были оборудованы радиостанциями вообще, лишь некоторые из них имели радиоприемники.

Высокая динамика танковых боев, большое число острых ситуаций, боевая подготовленность противника потребовали увеличения скорости сбора, обработки и передачи информации войскам, прохождения приказов и распоряжений. Недостаток и низкое качество средств связи, а также ограниченное число офицеров, связанных с этой работой, – все это отрицательно сказывалось на работе управленческих звеньев, штаты которых не были проверены практикой. Существовал большой перекос в численности офицеров, работающих непосредственно «на бой» и в подразделениях обеспечения – конечно, в пользу последних.

Остро стояла проблема подготовки командных кадров. «Во второй половине марта армия была передислоцирована в район Острогожска, где начала готовиться к боевым действиям,