По такому же пути пойдёт и Центральный фронт, но тактическая плотность здесь окажется выше. К.К. Рокоссовский передаст в подчинение 13А генерал-лейтенанта Н.П. Пухова, удерживавшей вероятное направление главного удара, колоссальные силы и средства, сюда же будут нацелены и его основные резервы. Войска Пухова займут тоже четыре оборонительных полосы (три армейских и первый фронтовой рубеж). Но по условиям местности расстояние между ними будет меньше, чем между такими же полосами на Воронежском фронте, примерно в два раза. Поэтому глубина обороны на направлении вероятного удара здесь будет не 60 км, а 30. Однако за счёт узкого фронта обороны 13А (32 км) и огромных сил, сконцентрированных в руках её командующего (12 дивизий), она будет иметь очень высокую тактическую плотность, в среднем 2,7 км на одну стрелковую дивизию, т.е. в 2 раза выше, чем на основных направлениях в полосе Воронежского фронта. И главное, на первых двух полосах будут развернуты силы 4 акп РГК (более 2000 орудий и минометов), именно за счет этого здесь будет достигнута беспрецедентная плотность артиллерийских средств, к уровню которой Воронежский фронт даже не сможет приблизиться. Именно артиллерия станет фундаментом обороны пехоты 13А и позволит здесь советской стороне довольно быстро, относительно юга Курской дуги, сорвать вражеское наступление. «На угрожающем участке, – пишет К.К. Рокоссовский, – где, зная тактику немцев, мы ожидали нанесения главного удара противника на фронте шириной 95 км, было сосредоточено 58% стрелковых, и 70% артиллерии, и 87% танков, и САУ… Второй эшелон и фронтовые резервы также были расположены на направлении вероятного наступления основной группировки противника»^[139].

Впервые большие возможности Рокоссовского в части артиллерии, чем Ватутина, отметили Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев еще в 1970 г. «Оперативные артиллерийские плотности на обоих фронтах были равными, – писалиони. – Однако возможность сопротивляемости первым массированным ударам противника на Центральном фронте была больше, чем на Воронежском. Объясняется это тем, что Центральный фронт имел на 2140 орудий и минометов больше, чем Воронежский»^[140]. Однако этот важнейший фактор не получил широкой известности, поэтому не часто используется отечественными исследователями при анализе результатов Курской битвы.

Таким образом, оба командующих фронтами использовали один и тот же принцип построения обороны на вероятном направлении главного удара неприятеля, но разные средства: К.К. Рокоссовский, имея коридор для возможного удара противника уже, чем на юге, создавал её глубину лишь за счёт 13А, «армировав» её первый эшелон 4 акп РГК, а Н.Ф. Ватутин был вынужден дополнить войска 6 гв. и 7 гв. А корпусами 1ТА и фронтовыми резервами. Массировать стрелковые соединения в полосе 6 гв. А (например, за счет 40А) без наличия такого артиллерийского «кулака», каким являлся 4 акп РГК при наличии опасности удара противника по нескольким направлениям, не рискнул и с ним, вероятно, согласилась Москва. Да иначе и не могло быть, ведь всё планирование шло под контролем единого центра – Генерального штаба, и все принципиальные вопросы решались там. И лишь после его одобрения руководство фронтами имело право предложить Ставке свой план обороны.

Тем не менее после войны в спорах о том, кто лучше воевал под Курском, К.К. Рокоссовский использовал именно различие в средствах с целью доказать, что он и его штаб, создав «суперармию» Пухова, силами которой практически перекрывались все три возможных направления главного удара 9А, поступил правильно, а Н.Ф. Ватутин, привлекая свои резервы для создания оперативной плотности, якобы поступил опрометчиво, т.к. распылил силы по всему 170-км участку и не создал необходимой плотности там, где враг действительно ударил. Но при этом он умолчал, что сделать на Воронежском фронте то, что удалось ему, было невозможно по объективным причинам. «Правильное определение наиболее опасного для войск фронта направления наступления противника, – настаивал К.К. Рокоссовский, – соответствующая этому группировка войск, маневр силами и средствами в процессе сражения явились основными факторами более успешных действий войск Центрального фронта, чем Воронежского, где основные – главные силы этого фронта располагались равномерно на всём этом участке»^[141]. То есть, по мнению К.К. Рокоссовского, Н.Ф. Ватутин должен был часть сил 69А и 35 гв.ск выдвинуть с фронтового рубежа на армейские, в затылок армий первого эшелона, чтобы создать высокую тактическую плотность. Это должно было остановить врага уже на расстоянии 10-15 км, как произошло в ходе битвы на севере Курской дуги.

Но такой подход не приемлем для ситуации, сложившейся на Воронежском фронте, т.к. здесь действовала более сильная группировка врага, чем перед Центральным фронтом, а артиллерии у К.К. Рокоссовского было значительно больше, чем у Н.Ф. Ватутина. Непонятно, почему при подсчёте плотности обороны^[142]в полосе 13А её дивизии, перекрывавшие все три направления и находившиеся на всех четырех рубежах (на трёх армейских и фронтовом), по мнению К.К. Рокоссовского, следует учитывать, а при ведении таких же подсчетов в полосе Воронежского фронта войска 69А и 35 гв.ск надо исключить, хотя они, как и дивизии Пухова, занимали армейскую тыловую полосу и первый фронтовой рубеж, перекрывая главное направление удара врага – обоянское и корочанское.

Безусловно, формально свои резервы командующий Воронежским фронтом использовал не по прямому назначению. Существовало правило: если это «чистые» резервы, то они не должны жестко «привязываться» к конкретным участкам обороны, т.к. в любое время могли понадобиться для локализации прорыва или усиления опасного направления. Однако война требовала творческого подхода к оперативному искусству, да к тому же для такого решения были веские причины. Во-первых, Ставка ВГК выделила Воронежскому фронту, по меркам того времени, огромные резервы не случайно, а из-за большего, чем на Центральном, числа танкоопастных направлений в его полосе. Во-вторых, право предлагать, как ими распорядиться, имел именно командующий фронтом, и он благоразумно решил, что создавать высокую тактическую плотность силами 69А и 35 гв.ск на наиболее ответственных направлениях не оправдано, т.к. при необходимости в ходе боёв их оттуда оперативно снять будет невозможно. Он считал, что более эффективно использовать их для создания именно оперативной плотности (т.е., повторюсь, стремиться к глубине обороны). Здесь они могли играть двоякую роль: и удерживать занятый рубеж в случае прорыва противника к их позициям, и в то же время их можно было быстро перебросить на другие участки, ведь это был второй стратегический эшелон фронта, войска которого, по расчетам, сразу не должны были вступить в бой.

Мотивы предложений генерала армии станут более понятны, если учесть важную деталь: в момент, когда разрабатывался этот вариант, Москва ещё не решила, будет она в ходе летней кампании наступать или обороняться. До конца апреля, помимо 69А и 35 гв. ск, в распоряжении Н.Ф. Ватутина находились лишь два подвижных соединения – 2 гв. и 5 гв.тк, их можно было использовать только для фланговых контрударов, и не более того. Затем он получил более серьёзные силы – 1ТА. Однако Ставка сразу же запретила её использовать в обороне, в крайнем случае, можно было запланировать её для нанесения контрударов при глубоком прорыве противника, т.к. это объединение готовили к наступлению на Украину. И лишь во второй половине мая, когда Москва окончательно определится с замыслом летней кампании, подвижные резервы, в том числе и 1ТА, будут включены в план обороны для участия в контрударах, а также с выделением им конкретного рубежа для ведения оборонительных боевых действий^[143]. Поэтому, если бы Н.Ф. Ватутин сосредоточил 69А и 35 гв.ск на опасных направлениях для создания тактической плотности, как это сделал К.К. Рокоссовский (передав в подчинение 13А свой резервный 18 гв.ск), он просто лишился бы большей части резервов – главного рычага влияния на оперативную обстановку. В преддверии предстоящей операции это означало заведомо обрекать себя на поражение. Особенно если противник предпринял бы не один, а два мощных удара по обороне фронта, как предполагал Н.Ф. Ватутин.

С этими его предложениями по распределению сил и средств были согласны и Г.К. Жуков, и А.М. Василевский, которые активно участвовали в разработке плана общей для Центрального и Воронежского фронтов Курской оборонительной операции.

Опираясь на изложенную выше концепцию системы обороны, Н.Ф. Ватутин предложил следующий план действий своих войск по вариантам. По его мнению, при разработке этого документа следовало обязательно решить два ключевых вопроса:

Во-первых, как не допустить глубокого вклинения врага в оборону фронта в первые, наиболее опасные несколько суток вражеского наступления и удержать его танковые соединения в тактической полосе.

Во-вторых, как снизить пробивную мощь немецких ударных групп не только путём огневого поражения бронетехники и личного состава первого и второго эшелонов, но и заставить командование противника распылять силы танковых клиньев по всему фронту, а не концентрировать их на острие главного удара.

При решении этой задачи Н.Ф. Ватутин в первую очередь рассчитывал опереться на своего важного «союзника» – местность. Удачное использование этого существенного фактора, как при подготовке Курской битвы, так и непосредственно в ходе летних боёв, было одной из характерных черт его полководческого почерка. Единственный случай, когда он был вынужден проигнорировать условия местности в ходе контрудара под Прохоровкой, привёл к тяжёлым последствиям. Изюминкой его плана явилась идея по расколу боевого клина ГА «Юг», нацеленного на Курск, путём создания мощного узла сопротивления на смежных флангах двух ударных группировок ГА «Юг» (4 ТА и АГ «Кемпф»). Н.Ф. Ватутин предполагал, что главная группировка Манштейна будет сосредоточена в районе Борисовка – Белгород и основные силы её нанесут удар (внутренний фронт окружения) на север, в направлении Обоянь или на северо-восток – на Прохоровку (4ТА), а войска прикрытия главной группировки (внешний фронт) – от Белгорода на восток (АГ «Кемпф») в направлении г. Короча. Но для успеха противника крайне важно, чтобы ударный клин был единым. Прорыв вдоль обоянского шоссе – самый короткий путь к Курску, в то же время здесь была хорошая возможность надежно заблокировать наступление, если правильно использовать условия местности, особенно поймы рек Ворскла, Пена, Донец и Псёл, как естественные противотанковые препятствия.

Однако быть уверенным в том, что Э.фон Манштейн двинет свои основные силы именно на Обоянь, никто не мог. К.С. Москаленко вспоминал, что, как говорил ему Н.Ф. Ватутин, «особенность использования танкового тарана состояла в том, что Манштейн искал для него слабое место в обороне, обычно на фланге»^[144]. Чтобы противника подтолкнуть к нанесению главного удара именно вдоль обоянского шоссе и втянуть его основную группировку в оборону фронта там, где наиболее выгодно советской стороне (а прорыв в первые дни был практически неизбежен), Н.Ф. Ватутин применил военную хитрость, которая гражданскому человеку может показаться крайне циничной. Командующий предложил выстроить оборону дивизий 6 гв. А, удерживавшей обоянское направление (67 гв., 52 гв. и 375 сд), в один эшелон, а дивизий 40 и 7 гв. А, на смежных флангах с 6 гв. А, в два эшелона, т.е. создать на армейских стыках большую тактическую плотность сил, чем в полосе армии Чистякова, в том числе и у обоянского шоссе. Учитывая, что за 67 гв.сд находилась река Пена, хотя и мелкая, но с болотистой поймой, а за 52 гв.сд и частично 375 сд танкопроходимый «коридор» – обоянское шоссе, главные события первого-второго дня наступления должны развернуться именно в полосе 52 гв.сд. Вместе с тем 40 и 7 гв. А планировалось серьёзно усилить. Первой – передать почти столько же сил и средств, сколько и 6 гв. А, а оборона второй хотя уже и имела мощное естественное усиление – реку Северский Донец, но дополнительно в её полосу планировалось нацелить значительные подвижные и противотанковые резервы фронта. Таким образом, Н.Ф. Ватутин стремился одновременно показать немецкой разведке, что обоянское направление (и обоянское шоссе), объективно самое удобное место для главного удара на Курск: самый короткий путь к их цели, а оперативная плотность советских войск здесь не слишком велика, и одновременно готовился создавать сильный противотанковый рубеж у соседей И.М. Чистякова, на тот случай, если враг ударит главными силами не на Обоянь, а на Корочу (через полосу 7 гв. А) или Суджу (40А). Следует отметить, что на необычную особенность системы обороны Воронежского фронта – относительно низкую тактическую плотность войск на наиболее вероятном направлении главного удара противника и довольно высокую – на стыках 40 и 7 гв. А с 6 гв. А, впервые обратили внимание советские военные историки полковники Г.А. Колтунов и Б.Г. Соловьев в книге «Курская битва». Однако они не объяснили её причины, а лишь отметили, что это решение «соответствовало сложившейся обстановке»^[145].

Следовательно, изначально Н.Ф. Ватутин жертвовал как минимум двумя стрелковыми дивизиями, развернутыми у обоянского шоссе (52 гв. и 375 сд), подставляя их под удар значительно превосходящего неприятеля. Он не мог не понимать, что в первый день они если и не будут полностью уничтожены, то их потери окажутся очень высокими. Однако этот приём – один из распространенных в арсенале военачальников. К тому же он будет делать всё от него зависящее в части создания развитой системы обороны здесь и усиления этих дивизий противотанковыми средствами, чтобы свести к минимуму их потери в первые сутки боёв.

Но «заманить» Манштейна на обоянское направление – это полдела, главное было, чтобы его ударная группировка увязла в этом районе и не смогла двигаться дальше на север. Анализ обнаруженных в ЦАМО РФ документов свидетельствует, что принципиальная схема блокирования главных сил ГА «Юг», т.е. 4ТА, выглядела следующим образом. Для успешного продвижения наступающих сил противника на Курск было важно, чтобы обе части ударной группировки Манштейна, которые будут, прорывая оборону войск Ватутина, создавать внутрений (4ТА) и внешний фронты окружения (АГ «Кемпф»), двигались с одной скоростью и единым (сплошным) фронтом. Это позволяло экономно использовать соединения, концентрируя их на острие удара, затруднять оборонявшимся манёвр силами и средствами, т.е. создавать условия для быстрого преодоления рубежа 6 гв. и 7 гв. А и расширения коридора прорыва, что было крайне важно в первые дни наступления. Следовательно, левую часть боевого клина (условно «обоянскую», 4ТА) было необходимо, втянув уже в первый день в систему главной полосы армии Чистякова, как можно дольше удерживать в ней, выбивая всеми возможными средствам бронетехнику. Для этого планировались следующие мероприятия:

Во-первых, выделить 6 гв. А наибольшее количество артиллерии и других противотанковых средств, а её полосу (особенно главную) максимально «нафаршировать» минами, инженерными заграждения, создав образец современного полевого укрепления с учётом боевого опыта и передовых разработок. Чтобы её войска как можно дольше могли удерживать врага, нанося ему потери и давая возможность подтягивать свои оперативные резервы. 21 апреля 1943 г. командующий фронтом писал И.В. Сталину: «Специально докладываю о мероприятиях по отражению крупномасштабных танковых атак. Я решил всеми способами достичь этой цели:

а. Вооружить все части и соединения противотанковыми ружьями и противотанковой артиллерией в соответствии со штатным расписанием и обеспечить саперные и инженерные части противотанковыми ружьями сверх установленных штатов.