Цитаты из книг автора «Валерий Залотуха»

Недавно я узнал, как уезжал из этой страны Глинка, композитор, тот самый, который «Жизнь за царя» и гимн демократической России сочинил. Разделся старичок на границе догола, до самого гола, бросил на землю, как тогда говорили, платье, чтоб и духу русского с собой случайно не прихватить, плюнул, крикнул: «Ноги моей больше здесь не будет!» — и шагнул под шлагбаум. Не Глинка — гранит. Я бы так не смог. Да и не захоте

мало кто знает, что в той же средневековой Европе практиковалось наказание, которого жители средневековой Европы боялись едва ли не больше, чем четвертования. Оно называлось (внимание!): избиение дохлой собакой. Привязанного к столбу преступника на центральной площади прилюдно избивали несчастным мертвым животным, держа его за хвост или за задние лапы. После такого наказания, которое правильнее назвать казнью, человек делался отверженным, последним из последних, с ним не общались, не ели из одной посуды, ему не подавали руки. Он делался пораженным не только в гражданских, общественных, но и в человеческих правах, для многих такое наказание было страшней смертной казни на плахе или дыбе. (Кстати, и кошкам в те времена было нелегко: одной из любимых игрушек средневековой детворы была привязанная за хвост веревочкой дохлая кошка, которую они раскручивали над головой, как раскручивают над головой современные дети модель самолета.)

детском саду девочки были кем-то вроде марсиан, они писали сидя. Нас соединяет только секс. Старики и старухи разбегаются по углам и в одиночестве ждут смерти. Ты так не

Старики и старухи разбегаются по углам и в одиночестве ждут смерти.

похоронах я наблюдал триумф женщины. «Он в гробу, а я живу» — жизнь удалась! А потом цвела и пахла, цвела и пахла, и сейчас еще цветет. Дружит с такими же цветущими вдовами, предаваясь воспоминаниям и доступным радостям жизни. Иногда мне кажется, что они вместе пишут книгу о нас мужиках, впрочем, почему кажется... Все женщины пишут эту книгу. Знаешь, как она называется? «Мужчины как домашние животные». Завести, потешиться, погордиться, а потом в ямку закопать и забыть. Вообще, нет более разных существ, чем мы и они.

выбрал наиболее близкое мне определение, принадлежащее известному шотландскому философу-агностику XVIII века Давиду Юму: «Чудо это то, что нарушает законы природы

и она пошла к соседке за заваркой, оставив меня дома одного. Тоже, согласитесь, в наше время редкость. Хотя брать там совершенно нечего. Из ценных предметов обихода выделяется большая икона в старинном окладе, на которой изображена Богородица в окружении холодного оружия. Скоро она вернулась и спросила, заваривая чай:

Ислам — это христианство, подслушанное из-за закрытой двери. — Слепецкий засмеялся, и я тоже — а что, смешно, потому что остроумно. Иудаизм — религия национальной ограниченности: «Только мы, евреи, и больше никто». По сути — сектантство, национальное сектанство... Индуизм — детский лепет: коровки, слоники… — Слепецкий задумался. — Буддизм, пожалуй… Он наиболее приемлем для современного человека, да и то лишь потому, что это, строго говоря, не религия, а скорее философское учение.— Ну а православие… наше? — собравшись с духом, спросил я.— А православие, как вы изволили выразиться, наше на ногах не устояло.— На ногах?— Именно! Нигде в мире всю службу верующие на ногах не стоят, и только здесь… Отцы православия — греки придумали специальные подставки, на них хотя бы опираться можно, а наши гордецы: «Мы так стоять будем!» Сами же: «В ногах правды нет» и сами же… Достоялись…

Как сказал товарищ Сталин: «Других писателей у меня для вас нэт». Других двойников у меня для вас тоже нэт. (А инте

кажется, в «Демократическом наблюдателе» Юлий Кульман пересказал разговор Сталина с английской журналисткой, которая ужасалась миллионам наших жертв, какая, мол, это трагедия, но Сталин с ней не согласился:— Трагедия — когда погибает один человек. Когда погибают миллионы — это статистика.