Глава 2
Поход к Новгороду

В лето тысяча четыреста семьдесят первое случилось на Руси небывалое – Новгород от православия отшатнулся, от отечества отрекся. Не поверил сему князь великий Иван Васильевич, не послал сразу полки свои на изменников, еще раз хотел государь вразумить новгородцев, удержать их от измены и послал к ним боярина Ивана Федоровича Товаркова, наказав ему:

– Моли их, дабы от православия не отступали, лихую бы мысль отложили и к латыньству бы и к королю не приставали, а челом бы мне били да исправились.

Митрополит же московский, владыка Филипп, послал с дьяком Товарковым увещевательную грамоту всему Новгороду, а ныне, апреля двадцать третьего, когда «пастухов наймают» на лето скотину пасти, вернулся уж Иван Федорович из Новгорода, но с вестями еще худшими. Созвал тогда великий князь братьев своих и отцов духовных, князей и бояр, воевод и дьяков думу думать о злоумышлениях новгородских.

Собрались все званные государем в передней его и ждали только приезда митрополита. Ожидание это недолгим было. Вбежали слуги княжие дозорные, восклицая:

– Государь, едет владыка!..

Иван Васильевич с братьями своими вышел на красное крыльцо, чтобы встретить на этот раз отца духовного с особым почетом. Владыка Филипп, войдя в переднюю и благословив всех после краткой молитвы, сел рядом с государем. Иван Васильевич, помолчав некоторое время, молвил со скорбью всему собранию:

– Яз и митрополит наш Филипп все содеяли, дабы вразумить новгородцев, отвратить их от зла и воровства. Они же сотворили наимерзкое и наипакостное для Руси православной. – Великий князь вздохнул тяжко и добавил: – Иван Федорыч доведет нам о воровстве новгородском. Сказывай, Иван Федорыч.

– Истинно, государь, – начал Товарков, – наипакостно для Руси православной сотворили новгородцы. Пошла новгородская земля в ересь латыньску. Решила господа их окаянная послать владыку своего нареченного Феофила рукополагатися не в Москву, а в Киев, к митрополиту Григорию, иже от Рыма поставлен.

– Еретики поганые! – заговорили кругом. – В прелесть дьяволу впали! Гнева Божьего не боятся!..

Но государь сделал знак, и Товарков продолжал:

– Токмо сам Феофил того не всхотел, решил с собя избрание снять и пойти в монастырь, в келию, но его не пустили. Господа же, лукавство тая, обещала отослать его на Москву, где отец наш, владыка Филипп, его рукоположит в архиепископы Новугороду и Пскову, а токмо отпуску ему на Москву никак не дают.

– О злолукавцы и нечестивцы! – со скорбью воскликнул митрополит.

– Но, государь, – продолжал Товарков, – злолукавие их более того. Как мне сказывали в Новомгороде доброхоты наши, господа-то продалась уж королю Казимиру, дабы главой он был новгородской державе. Посылала она для сего в Краков Панфила Селифонтова и Кирилу Иванова с челобитной и с великими дарами. Всему же коноводы – Борецкие, а наиглавная из них – Марфа, вдова посадникова. С дерзостью она против тя, государь, всенародно баила: «Не господин нам князь московский! Новгород нам господин, а король польский – щит и покров нам от зла московского». Наемники же их, слуги и всякие люди запьянцовские, били в колоколы вечевые, бегали по улицам и вопияли: «Не хотим Ивана, хотим за короля Казимира задаться». Тех же, кто за Москву православную кричал, за государя нашего и за отца митрополита Филиппа, камнями били, хватали и в Волхов с моста метали, а дворы их грабили.

Ужаснулись все на думе государевой. Митрополит же Филипп встал со скамьи в гневе великом и, обратя взоры свои на кивот с образами, воскликнул:

– Виждь, Господи, срамоту сию, накажи их за грехи их и мерзости! – Перекрестился истово, обвел всех глазами и продолжал: – Ныне же новгородские люди, злые мысли тая, вредят в делах законных своего же государя! Пусть же накажет Господь Бог их за злые начинания против православной веры!

– Бить их! – возвысили все голоса свои в негодовании. – Бить, яко псов неверных!..

– Хуже татар нам сии вороги, свои бо кровные!..

Шумели и кричали все, требуя войны с изменниками отечеству и вере православной. Когда же затихать стали крики и возгласы, опять встал митрополит, помолился на образа и, обратясь к Ивану Васильевичу, молвил:

– Государь! Возьми меч в руци свои! Благословляю тя на рать против врагов Руси православной!

Великий князь молча принял благословение владыки и, не садясь на скамью, произнес громко:

– Обещаюсь Господу Богу и всея Руси православной: будет рать сия грозна и немилостива. – Успокоившись и смирив гнев свой, сказал великий князь приветливо: – Молю я, отец мой, – трапезу с нами раздели вместе с отцами духовными, и вас о сем же молю, князья и бояре, воеводы и дьяки… – Государь сел на место свое престольное и добавил: – После трапезы буду один яз с воеводами и дьяками думу думать, дабы лучше волю совета сего исполнить.

Проводив гостей после трапезы, великий князь оставил у себя в покоях только малое число воевод и дьяков, наиболее сведущих и верных, во главе с братом своим, князем Юрием.

В случаях тех, когда грозила опасность и надобна была скорость действий и быстрота мысли, Иван Васильевич становился совсем иным, не похожим на обычного сурового и медлительного государя. Его движения делались быстрыми и выразительными, глаза блестели воодушевлением, а лицо озарялось иногда светлой улыбкой…

Великий князь оживленно ходил по своему покою вокруг большого стола, за которым сидели воеводы, разложив на нем карту с начертаниями дорог, рек, сел, городов, лесов, болот и озер на всех путях от Москвы до Новгорода Великого. Наиглавных путей было два: один – через Волок Ламский, Торжок, Вышний Волочок, Коломенское озеро и Яжолобицы; другой – через Волок же Ламский, но потом мимо озера Волго, откуда Волга начинается, потом на град Демань^[8] и Русу, а оттуда берегом озера Ильмень через Коростыню. Глядя на очертания дорог, Иван Васильевич весело усмехался и говорил воеводам:

– Добре сие все начертано. Яз даже будто вижу очами своими, как полки наши идут обоими путями, как с обеих сторон к Новгороду подходят! Вижу, как и псковичи к Сольцам и Мусцам по дороге вдоль Шелони идут… – Государь замолчал и задумался. – Токмо рек-то сколь в Ильмень-озеро впадает, – молвил он тихо, – и Мста, и Волхов, и Шелонь, и все с притоками, а опричь того – Полиста, Ловать, Пола! Болот же и озер, больших и малых, почитай и не сочтешь.

– Да, государь, – сказал воевода Федор Давыдович Пестрый, – не за зря же николи в летнее время никто не ходил ратию к Новугороду.

– Сие не указ нам, – ответил Иван Васильевич, – на все нам ко времени и к случаю свой разум иметь надобно.

Еще некоторое время государь разглядывал молча чертежи, потом весело заговорил: – Добре, добре все сделано. Наиперво сие для ратного дела. Спасибо вам, воеводы мои. Ныне же молю вас, все чертежи взяв, соберитесь у собя купно и точно мне исчислите: во сколько ден полки по сим путям пройти могут. И исчислите отдельно, сколь ден пройдут конные полки, сколь ден пешие, сколь ден обозы вьючные или тележные. Исчислите, сколь харча людям надобно, сколь сена, овса или жита – коням. Татары Даниаровы с нами пойдут, у тех свой порядок, те сами собе все исчислят. Рассудите такожде, воеводы, где ночлегам быть, где людей и коней днем кормить. Обсудите меж собой, какие у вас наилучшие в полках сотники и десятники, отберите их на главные места в те полки, которые в рати первые будут. Ежели добрых сотников и десятников недостанет, наберите собе новых, да так, чтобы в запасе были. Неровен час кто убиен или ранен будет – была бы в бою замена верная… – Иван Васильевич задумался, потом продолжал: – Еще же вам приказываю, воеводы: каждый пусть из всех своих полков отберет наилучших лучников в особые полки. Помните, у новгородцев нету лучников, негодны они к дальнему бою. Мы же новгородцев издаля бить будем, особливо их конные полки. Басенок и князь Стрига добрый пример учинили, а вот как полки наряжать и где какие из них ставить, укажет вам брат мой, князь Юрий. На все сие даю вам два дня…

На третий день после думы Иван Васильевич завтракал у себя в покоях с братом Юрием. Через час должны были прийти к ним воеводы с новыми дополнительными сведениями о местностях, где войскам проходить, а также о всех местах стоянок и ночлегов.

В покоях жарко и душно, окна в княжой трапезной отворены настежь. Солнце печет, как в июне, заливая окрестности ослепительным блеском. Братья сидят в расстегнутых летниках.

– Помогает нам Бог, Иванушка, – молвил Юрий, – вестники мои, по приказу твоему, три раза в день вести привозят: бают, сушь и зной в новгородской земле вельми велики. Зима-то, бают, бесснежная совсем была. Голая земля замерзла, на санях не проедешь. Всю зиму на колесах ездили. Весной же сразу знойно стало, словно в конце мая; паводков вовсе не было: вместо паводка усыхать начали реки и болота.

– А как лесные-то дороги, – спросил Иван Васильевич, – и гати на топях?

– Все сие крепко. Ведь вешних-то вод там не было. В полях земля от сухоты вся потрескалась, а дождя ни капли не капнуло. Ловать, бают, пересыхать уж стала.

– Карает Господь новгородцев за воровство и отступничество, Юрьюшка, – спокойно и уверенно произнес Иван Васильевич, – а у нас зимой-то всю землю снегом засыпало, а некои села и деревни, бают, до крыш заметывало сугробами. Паводок был – все поймы, как озера, стояли, на лодках по ним плавали.

Постучав в дверь, торопливо вошел в государев покой дворецкий Данила Константинович. Увидев, что братья одни, молвил взволнованно:

– Иванушка, Юрьюшка, кончается Илейка-то наш. Стара государыня там уж с Ванюшенькой.

Братья переглянулись молча и пошли вслед за Данилой. В подклетях, где в малом покойчике жил Илейка, сидела на стольце, принесенном Дуняхой, Марья Ярославна. Ванюшенька стоял возле нее. Тут же был и Васюк. Илейка лежал у окна на пристенной скамье. Солнце, врываясь в окно косой широкой полосой, освещало лицо старика, утопавшее, как в мыльной пене, в густых белых кольцах всклокоченных кудрей и в седой курчавой бороде. Он был такой же, как всегда, и даже улыбался, щурясь от света. Узнав вошедших, Илейка обрадовался и, обратясь к Марье Ярославне, молвил ей слабым голосом:

– Вот и оба сыночки твои, государыня. И Данилушка тут…

Илейка помолчал и, скосив глаза на Ивана Васильевича, заговорил с ясной улыбкой:

– Иванушко, государь мой, ишь как солнышко играет радостно. И люблю уж я солнышко-то, страсть!

Старик закрыл глаза, и застывшие в улыбке губы его медленно стали белеть…

– Упокой, Господи, душу раба Твоего Ильи, – истово произнес Васюк, перекрестился широким крестом и встал на колени…

Вслед за ним и все преклонили колени пред усопшим.

Государь встретил воевод в своих покоях и тотчас же приступил к изучению новых чертежей.

– Угодили воеводы мои, – говорил он весело брату, – порадели вельми. Челом вам, воеводы, бью за труды ваши. Знатно все изделали, знатно! Токмо истинно ли все исчислено, что по сим дорогам войско со всякого рода полками будет двадцать пять верст в день идти, а по сим вот, лучшим, даже двадцать восемь верст в день?

– Истинно, государь, истинно, – зашумели кругом воеводы, – руци свои на отсеченье даем! Отборные же конные полки и того более за день пройдут.

– Добре, коли так, – весело отозвался государь, – наиглавное-то – знать, куда и в какое время каждый полк прибыть может. Расчеты же так замышлять, дабы всяк раз ворога упредить и врасплох его бить. Обходы разным полкам было бы можно по расчету в единое время свершать. – Иван Васильевич усмехнулся и добавил: – Третьеводни тут Федор Давыдыч баил – никто-де не ходил ратию к Новугороду в летнее время, а нам сие-то и надобно. К зиме нас будут ждать новгородцы, дабы с Казимиром и Ахматом нас со всех сторон окружить и задавить.

– Истинно, государь, – молвил Товарков, – блазнят собя сим новгородцы.

– Ежели, – продолжал великий князь, – мы морозов год ждать будем, то вороги наши в три раза сильней нас станут. Нам же страха на нонешнее лето нет, ибо засухой Бог покарал всю новгородскую землю. Князь Юрий Василич о сем и о прочем вам подробно все обскажет. Под началом брата моего вы тут рассудите порядок полкам. Передовым отрядам не уходить от главного войска далее ста пятидесяти верст. Вестники должны день и ночь от воевод быть в ставку государя вашего. – Иван Васильевич встал со скамьи и продолжал: – Воеводы и дьяки, вы днесь у меня обедаете. К обеду ворочусь к вам.

Все встали, провожая государя, а тот, уходя, молвил дьяку Курицыну:

– Иди со мной…

В сенцах великий князь, вспомнив приказ свой о собирании всех правил судебных, спросил:

– Как и что дьяки творят под началом Володимира Елизарыча Гусева? Есть у них толк-то?

– Много уж содеяно у них, государь, – живо откликнулся Курицын. – Сказывал мне Володимир Елизарыч, что много правил нужных они уж из уставных грамот набрали и из судебных дел разных. Жук-то баит, судебник можно составить…

– Ну, ладно, добре, – молвил Иван Васильевич. – Кончив рать с Новымгородом, и о сем подумаем.