Читать книгу «Старосветские убийцы» онлайн полностью📖 — Валерия Введенского — MyBook.
image

Глава четвертая

Митя сумел, правда, ненадолго завладеть Машенькиным вниманием, устроив для всей молодежи экскурсию по парку. Показал и наклоненную липу, по которой даже калека заберется к кронам желтеющих деревьев, и гипсовую вазу на мраморном постаменте, украшавшую заросший берег пруда. Сейчас вся компания направлялась к могилке на поляне. Митя, размахивая руками, рассказывал страшную историю помешавшейся девушки, но Маша его не слушала, шепталась о чем-то с Тучиным. Митя расстроился. Неужели все из-за прыщей? Сколько часов он провел перед зеркалом, уничтожая их, сколько ведер настоек и фунтов мазей извел – но проклятые прыщи и не думали сдаваться. Доктор Глазьев его утешал, говорил, что Митя перерастет, мол, надо подождать. Как ждать, если Машу, с именем которой последние полгода Митя ложился и вставал, на глазах уводит другой?

Юноша приподнял шляпу, приветствуя приехавших в бричке опоздавших гостей. Было их двое. Господин, одетый в зеленый уездный мундир, растительности не имел ни на лице, ни на голове, поэтому в свете прощального розового солнца его череп сиял, как рождественский шар. Окладистая, с сединой, борода второго давно спуталась с длинными, ниже плеч волосами, отчего и так немолодой их владелец походил на Мафусаила.

Увидев подъезжающих, Вера Алексеевна прекратила осторожный допрос Тоннера (дорого ли стоят ваши вызовы и как часто на них ходите?) и заговорщически прошептала:

– Помоложе, лысый – наш капитан-исправник, господин Киросиров.

Тот как раз вылез из брички и суетливо поздравлял княгиню:

– Я, так сказать, имею честь, ваше сиятельство, в этот счастливый день…

Следом не без труда вылез и «Мафусаил».

– Пантелей Худяков, – пояснила Тоннеру Растоцкая. Княгиня между тем так обрадовалась, что заключила Худякова в объятия.

– А кто он? – полюбопытствовал доктор, с удивлением наблюдая за этой сценой.

– Как? Не знаете про Пантелея? – обрадовалась Вера Алексеевна и набрала в легкие побольше воздуха. Тоннер понял, что рассказ будет долгим. – Это камердинер покойного Александра Северского. Незадолго до войны князь дал ему вольную. Помните несчастную Катю, что с колокольни сиганула?

– Да, – ответил Тоннер.

– Князь, уходя в партизаны, дочку Катю отправил к мачехе…

– Анне Михайловне, – сообразил доктор. Сумасшедшая старуха за обедом произвела на него неизгладимое впечатление.

– Как раз Пантелей Катю и повез, хотя и был недоволен этим поручением – к князю в отряд хотел. Уж больно зол был на французов – на лето свадьбу наметил, а тут Наполеон! Пока ездил, французы продвинулись почти к Москве, сюда было не пробиться, потому он в ополчение записался!

– Так жениться хотел, что на войну отправился? – усмехнулся Тоннер.

– Представьте себе! – подтвердила Растоцкая и, не желая удаляться от главной темы, с места в карьер спросила: – Доктор, а сами вы о женитьбе не задумывались?

– Пока нет, сударыня, – учтиво ответил тот. – Мне кажется, не готов к такому шагу. Но вы не закончили про Пантелея, – желая свернуть со скользкой темы про брак, напомнил доктор.

– Ах да, – спохватилась Вера Алексеевна. – Воевал столь успешно, что представлен был к офицерскому званию! Представляете? До Парижа дошел! Сам-то он не пьет, но обратил внимание, как полюбилось сослуживцам французское вино. И решил его в Россию поставлять – мол, офицеры скоро домой вернутся, и что прикажете им пить после бордо? Неужели анисовку?

Подбежал запыхавшийся Андрей Петрович:

– Люсенька, господин американец предлагает купить у него пару книг.

Тоннер, до сих пор горевавший о потерянных сорока рублях, отвернулся и прислушался к геройскому Пантелею, объяснявшему княгине причину задержки:

– Мост сгорел. Пришлось лодку нанимать. До почтовой станции шел пешком, там господина капитан-исправника встретил, упросил подбросить.

Киросирова на этих словах передернуло, он трижды перекрестился – почему-то даже столь непродолжительное соседство с купцом Пантелеем было ему отвратительно.

– Мост сам сгорел или поджег кто? – спросила купца княгиня.

– Подожгли, это ясно, – чинно ответил Пантелей. – Везде вдоль дороги сено валяется. Думаю, воза три привезли, рассыпали и подпалили. Доски-то, которыми мост весной ремонтировали, дегтем не обработали! Я еще в прошлый раз внимание обратил! Вот и занялись мгновенно.

– Павел Игнатьевич, – обратилась Элизабет к своему управляющему, который вновь появился моментально, как только понадобился хозяйке. – Найдите-ка Петушкова. – И тут же повернулась к Киросирову: – Господин исправник! А не разбойники ли мост сожгли?

– Как сказать, – начал лысый господин, – наверно…

– Ну какие разбойники? – удивился подошедший предводитель Мухин. – Последнего, Ваньку Свистуна, давно поймали…

– Но пособники остались, – уверенно заявил Киросиров. – Я вам, Осип Петрович, докладывал.

– Проведите расследование, – приказала княгиня. – Не можем же мы по два раза в год этот мост чинить.

Подбежал Петушков, управляющий имением Северских, низенького роста, дерганый, с бегающими глазами

– Обрабатывали дегтем доски для моста? – поинтересовалась у него княгиня.

– А как же! Обрабатывал, – поспешно ответил он. – Самолично.

Однако Северская так выразительно на него посмотрела, что поспешил поправиться:

– То есть самолично осматривал.

– Все понятно. Поговорим позже, – княгиня жестом отпустила его.

– Люсенька, верни немедленно! Хорошо, сразу не заплатил. – Растоцкая подтолкнула мужа, которому явно было очень неудобно возвращать книги. – На чем, бишь, я остановилась, Илья Андреевич?

Тоннеру пришлось обернуться к спутнице:

– Вы рассказывали про Пантелея. Кстати, а как он познакомился с княгиней?

– Он закупал вино у маркиза Камбреме, ее первого мужа! А когда тот умер, не кто иной, как Пантелей, познакомил ее со вторым, с Бергом! Помните, который водами лечился?

– Помню! – вздохнул доктор. Семейная сага Северских его уже утомила. Поинтересовался лишь из приличия: – А сам-то Пантелей таки женился?

– Уже и овдовел. Померла в прошлом году его Василиса. Переживал сильно. Сыночек у них уже большой. Богатый наследник! Жаль, не дворянин, – посетовала Растоцкая.

Молодые люди вместе с ее дочерьми уже возвращались. Вера Алексеевна заметила отчаянье в глазах Мити и расстроилась. Антон богат, но не дворянин, Митя дворянин, но нищ, как церковная крыса. Ну что ему от маменьки, всю жизнь проведшей у сестры в приживалках, осталось? Ох, какой день неудачный! Женихов много, а толку мало! Может, с Тучиным сладится?

Дверь в буфетную приоткрылась. Убедившись, что нет господ, только рыжая горничная возится с посудой, вошел тучинский слуга Данила.

– Господ гостей накормили, а слуг гостей голодом морите? Ежели слуг не кормить, все господа поисчезают.

– Что за ерунду вы говорите? – Девушка удивленно оглядела Данилу. Невысокий, с веселыми живыми глазами и франтоватыми усами на рябом лице, по возрасту годился ей в отцы, но был еще крепок и жилист.

– Как же! Коли слуг не кормить, то они, прости Господи, преставятся! А без слуг-то и господа – не господа, а сами себе слуги. Сам оденься, сам обед подай, сам со стола убери… Давайте, пока не помер, помогу.

– Спасибо, конечно, но как-нибудь сама! Еще сломаете чего, – ответила горничная.

– Я ломать не умею! Не учили такому! Все замечательно делаю! – Данила попытался приобнять девушку, но та недовольно вывернулась.

– Но-но! Я – девушка сурьезная, вдарить могу. Лучше и вправду помогите, чем обниматься! Вон бутылки пустые соберите в ящик. А я покамест вилки пересчитаю!

– И счет знаете? – восхитился Данила.

– Знаю, я девушка ответственная. Так княгиня Анна Михална говорила, пока соображала! Все верно, три дюжины без одной!

– Украли?

– Да нет! Ею князь во рту ковырял и зуб сломал.

– Свой?

– Экий вы смешной! Вилкин! Свои у него крепкие, хоть и старый.

– А меня, между прочим, Данилою звать, – решил представиться гость.

– А меня Катей. Щас покормлю, дядя Данила, еды много – свадебный пир как-никак.

– Да какой я тебе дядя? Просто Данила. Или стариком кажусь, как князь ваш? Так я еще крепенький, кочергу могу в бараний рог скрутить.

– Кочергу положьте!

– Как прикажешь! Для тебя все сделаю! Ты мне оченно понравилась. Люблю таких – рыженьких да ответственных.

– Точно, не старик! Старый кобель! Первый раз увидели – и сразу про любовь…

– Мне ухаживать некогда, завтра уезжаем. – Данила рискнул еще раз приобнять и чуть не получил по спине кочергой, руку в полете поймал. – Ух и нравишься! Решительных ведь тоже люблю!

– Берите-ка ящик! Чтоб руки загребущие занять!

Катя собрала тарелки и вместе с Данилой двинулась через лужок к постройкам на заднем дворе.

– Вы чей слуга-то? – Хотя и дала отпор, гость девушке приглянулся.

– Молодого барина.

– Какого? Того, что побольше?

– Нет, с усиками.

– Пригож.

– Это ты про барина или про меня?

– Оба хороши! Слыхала, за границею были?

– Ага. В Италии и еще много где.

– Ну и как там? – Катя поставила посуду и повела Данилу в людскую.

– Сейчас расскажу. В Италии, как полюбят кого, сразу и признаются, а еще ночью споют, чтоб любимая точно знала.

– Вот дураки, спать мешают. А Италия, она где? Сразу за Смоленском или дальше?

– Дальше, сразу за Францией.

– Хранцию знаю. Сюда хранцузы приходили, когда маленькой была.

– А еще в Италии мне цыганка гадала. «Любовь к рыженькой, – сказала, – тебя жизни лишит или сильно ранит».

– Ах, вот куда цыгане укатили! За Хранцию, стало быть. А по весне туточки проезжали. За вашей Италией дальше что?

– Ничего! Только море.

– Значить, цыгане вскорости возвращаться будут. Я все понять не могла – они то туда, то сюда. Теперь поняла – дойдут до моря и обратно.

– Я думаю, та цыганка про любовь к тебе, Катя, нагадала. Чувствую, как от любви помираю.

– Нет, про меня не могла. Меня цыганки и не видели. Дворню к ним не пускают. Только кривая Авдотья ослушалась – сбегала.

– И что? – Данила уже сидел за большим столом, а Катя наливала ему щей.

– Да ничего, платок украли, а так ничего. Да и кому она, кривая, нужна? А что ж в Италии своей не влюбились? Баб там нет?

– Ух, щи-то горячие, – попробовал Данила. – Бабы есть, только все толстые, как бочки, и черные, как смоль, а я худеньких да рыженьких люблю.

– Лицом черные? – ужаснулась Катя. – Вот страсть-то иерихонская!

– Ой, как ты, Катенька, ругаешься, просто прелесть! Еще сильнее поцеловать хочется.

– Не балуйте! – Катя погрозила пальцем, но на этот раз улыбнулась. – Вот замуж выйду, пускай муж целует.

– А если я замуж позову, пойдешь?

– Какой из вас муж? Вы человек молодого барина, я – северская крепостная. Кто меня отпустит?

– А я барчука своего попрошу, выкупит. С малолетства за ним хожу, не откажет! – промолвил Данила, облизывая ложку. – Только одно скажи, Катенька, нравлюсь ли?

– Нравитесь! – призналась Катерина. Замуж ей давно хотелось, и мужик приглянулся. – Только я вам в дочки гожусь!

– Так и хорошо! У всех жены старые да сварливые будут, а у меня новая и красивая! – Данила хитро взглянул на девушку. – Пойдешь за меня?

– Вы, Данила, не знаю, как по батюшке, кушайте лучше! И так все остыло за разговорами, а мне работать надо. – Не могла так сразу Катя ответить, подумать хотела.

– Ой, Катя! – Лицо Данилы вдруг стало озабоченным. – Я тебя как увидал, сразу про все и позабыл. Там еще генералов денщик да слуга поляка. Все кушать хотят. Меня послали в разведку, а я вот опростоволосился.

– Сейчас я их позову. А вы ешьте, ешьте!

Девушка выскользнула из людской, так тепло улыбнувшись напоследок, что Даниле захотелось от счастья спеть серенаду.

Очередной жертвой развернувшего книготорговлю Рооса стал предводитель Мухин. Решив, что лидер местных латифундистов богат как Крез, американец продал несчастному комплект с непременным пером аж за восемьдесят рублей. На очереди был Веригин:

– Учитывая необычайную полезность этнографических книг для военных, осмелюсь запросить всего семьдесят пять рублей за обе.

– В чем полезность-то? – поинтересовался Веригин.

– Чтобы покорять народы, надо знать их обычаи и нравы!

– Кабы мы с бедуинами сейчас воевали или с индейцами, я бы и за сто бы купил, и еще тебя, соколика, расцеловал троекратно. Но мы пока своих горцев усмиряем! Про горцев ничего нет?

Опешивший Роос машинально протянул заготовленное перо, не зная, что и сказать. Павел Павлович даже в руку подарок не взял:

– А перо-то дерьмовое! Гусиные лучше.

Возразить американец не успел. Генерала окликнули сзади:

– Не вы ли, ваше превосходительство, это чудо подарили? – Новобрачный держал краснодеревный футляр.

– Увы, ваше сиятельство! Я преподнес табакерку. А пистоли преподнес пан Шулявский!

– Какая работа! Надо попробовать в деле!

– Согласен!

– А может, турнир затеете – кто лучше стреляет? – предложила стоявшая с генералом под ручку Кусманская, поклонница Вальтера Скотта. – Только надобно приз победителю придумать!

– Призом будет ваш поцелуй, мадам! – хмыкнул Северский.

Кусманская смутилась и покраснела:

– Ну, я не знаю…

– Призом будет мой поцелуй, – предложила подошедшая к мужу Елизавета Северская. На лице Кусманской кокетство сменилось отчаянием:

– А вдруг Василий Васильевич промахнется? Ему будет больно на такое смотреть!

– Северские не проигрывают! Пусть хоть все присутствующие стреляют, все равно выиграю я! Гришка! – позвал Северский лакея. – Зови-ка гостей! И Никодима кликни, пусть пустые бутылки тащит! Стреляют все! Приз – поцелуй княгини!

– Княгиня, княгиня! А вдруг эту княгиню первый муж в борделе нашел? У французов и не такое случается! – прошептала на ухо Веригину Кусманская, как всегда, по-французски. Генерал чуть не задушил противную старушенцию!

Стрелять решили возле пруда, примыкавшего к правой части господского дома. С мраморного постамента сняли вазу, на ее место каждому стрелявшему, а их набралось человек двадцать, Гришка ставил по пять пустых бутылок. Егерь Никодим ловко перезаряжал пистолет. Чтобы все было по-честному, стреляли из одного, поэтому забава затянулась.

Били с пятнадцати шагов. Первым жребий выпал генеральскому адъютанту. Мускулистые стройные ноги Николая, плотно обтянутые рейтузами, вызвали восхищение собравшихся дам. Художник Александр Тучин, поклонник не только женского пола, тоже зацокал языком. Николай попал лишь однажды. Князь усмехнулся, мол, опасался, мишеней не хватит, а здесь такие стрелки, что лишние останутся.

Восстанавливать армейскую честь пришлось генералу. Слабое зрение не позволило ему попасть во все пять бутылок, Веригин ограничился четырьмя. Этнограф отстрелялся с тем же результатом, посетовав, что первый выстрел получился пристрелочным, не сразу пистолет почувствовал. Переводчик Терлецкий выбил лишь две мишени, как и стрелявшие после него Мухин, Киросиров и Растоцкий.

Хоть в жизни Тоннера случались приключения, и притом опасные, он держал оружие в руках впервые, поэтому все пули ушли «в молоко». Впрочем, последнее место доктор разделил с Рухновым, которого князь ехидно спросил:

– Что, Мишель, тяжелее гусиного пера ничего в руках не держал?

– Нет, ваше сиятельство, – понуро согласился Рухнов.

– А я в твою честь охоту затеял, – делано расстроился Северский.

– В мою честь? – удивился Михаил Ильич.

– В твою, Мишель, в твою! Ты же у нас высокий гость. – Князь весело засмеялся и, проведя рукой черту у своей груди, показал, насколько высок Рухнов. Тут смеха не смогли сдержать и остальные. Что самое ужасное, все слышала Настя! Михаил Ильич готов был сквозь землю провалиться.

– Ну ты чего, не обижайся. – Северский обнял и чмокнул Рухнова в затылок, пощекотав пышными усами. – Люблю тебя и ценю. Хотя бы за то, что избавил от поездки к вашим болотам. Не люблю Петербург! Да и меня там не привечают!

Северский на миг погрустнел, вспомнив что-то неприятное. А потом вновь улыбнулся и похлопал Рухнова по плечу:

– А охоту мы организуем! Завтра же! Никодим! – обратился он к угрюмому егерю. – Кабанчика не встречал?

– Давно всех постреляли, – ответил Никодим, чистивший пистолет.

– Это они к Растоцким ушли! Назло мне! Ничего, и там их достанем!

Андрей Петрович нервно сжал кулаки, а Северский, глядя на него, заржал:

– Испугался?

– Василий Васильевич! Андрей Петрович! Помиритесь же! – вспомнив просьбу Растоцкой, попросила Елизавета Северская. Князь посуровел и помотал головой. – Ну, ради меня! В день свадьбы!

Северский оглянулся по сторонам, словно ожидал от кого-то помощи. Но Вера Алексеевна толкнула мужа прямо на него, и князю ничего не оставалось, как его обнять. Кто-то хмыкнул – Тоннеру показалось, то была Настя, – остальные публичному примирению зааплодировали.

– Раз кабанчика нет, поохотимся на зайцев, – решил князь, отпустив из мощных рук побледневшего от объятий Растоцкого. – Приглашаю всех! Завтра! А почему никто не стреляет?

Никодим с поклоном подал Угарову пистолет – следующим на очереди был он.

Пока стрелял Денис, к Тучину, по жребию следующему, подошел предводитель Мухин:

– Господин художник! За портретик дорого запросите?

– Какой портретик? – удивился Александр.

– Мой! Прошу вас намалевать!

– Помилуйте, милостивый государь! – воскликнул Тучин. – Вы что, заказ хотите сделать?

– Чему удивляетесь? Вы же художник!

– Но я проездом. Завтра уеду!

– Значит, у нас весь вечер впереди. Мой Фрол, иконописец, целую церковь за неделю расписал. Очень живенько получилось.

– К нему и обратитесь!

– Обращался. Сказал, лишь на святые лики благословение имеет. Как, говорит, причислят тебя, Мухин, к сонму святых, сразу нарисую. Ждать больно долго!

Тем временем Денис отстрелялся, и неплохо – три из пяти. Тучин очень хотел его превзойти, особенно на глазах у Машеньки. Но то ли сильно волновался, то ли слишком его развеселил Мухин, попал Саша только раз, да и то сам не понял как.

Предпоследним стрелял Шулявский. Внимательно осмотрел пистолет, погладил, словно приручая дикое животное, – и, почти не целясь, выстрелил. Первая бутылка со звоном разлетелась. Потом вторая, третья, четвертая! Перед последним выстрелом Никодим заряжал пистолет долго, желая вывести поляка из равновесия. Но тот с волнением справился, послав и последнюю пулю точно в цель.

Северский стрелял последним. Пять из пяти! Княгиня нежно поцеловала мужа, а потом чмокнула в макушку и присевшего пред нею Шулявского.

– А победитель-то не выявлен! – злобно прошипела все еще уязвленная Кусманская. – Да и кто на турнирах по бутылкам стреляет? Надо по яблочкам!

Княгиня почему-то очень уважала разбойника Вильгельма Телля.

– Согласен, – усмехнулся Шулявский и недвусмысленно посмотрел на Настю. – Что будет призом на этот раз?

Та быстро ответила, опередив собиравшуюся с духом Кусманскую:

– На этот раз целовать буду я!

– Я думаю, дополнительный турнир излишен, – улыбнулась мужу княгиня Елизавета.

– Василий Васильевич, – повернулась Настя к Северскому, – участвуете? Или я могу Анджея сразу поцеловать, без поединка?

– Участвую, – буркнул князь. – Гришка, ставь яблоко.

– Чтоб еще интересней, яблоко на моей голове будет! – Настя взяла из поднесенной корзины фрукт и пошла к вазе.

Внезапную тишину нарушил Рухнов:

– Анастасия Романовна, что вы делаете? Промахнуться может самый лучший стрелок!

Девушка не обернулась, лишь пожала плечами. Подойдя к вазе, положила яблоко на шляпку и встала к публике лицом. Шулявский снова стрелял первым. Опять осмотрел пистолет, долго гладил, даже что-то шепнул, а потом, мельком взглянув на мишень, вскинул и тотчас выстрелил. Кто-то из женщин, не выдержав напряжения, вскрикнул, но затем все увидели, что Настя стоит живая и без яблока. Все зааплодировали.

Гришка принес второе яблоко. Оно оказалось больше первого, и Настя выкинула его в траву, приказав принести точно такое же. Генерал взглянул на княгиню Северскую. Она кусала губы, но князя не отговаривала. Василий Васильевич взял пистолет и принялся целиться, рука у него дрожала. Настя глядела на него с усмешкой.

Выстрел, хотя его все ждали, прозвучал неожиданно. В яблоко Северский не попал. Тоннеру показалось, что князь намеренно целился выше. Улыбающаяся Настя прошла мимо застывшего после выстрела князя и нежно поцеловала в губы Шулявского, после чего сделала княгине Елизавете издевательски глубокий книксен. Та не растерялась, ответила таким же.

1
...
...
11