В краю магнолий

Море заметно волновалось, посылало на каменистый берег буруны волн, которые, то нежно щекотали прибрежный песок, то поглаживали его, иногда рассыпались, разлетаясь пенными брызгами.

Иногда бурунам удавалось с разбега залететь далеко на пляж, залить расстеленные отдыхающими покрывала.

На движение бурлящей воды можно смотреть бесконечно долго. Оно никогда не повторялось, лишь размеренно аккомпанировало себе ритмичными, набегающими друг на друга звуками.

Неожиданно внимание привлёк совсем иной звук – хихикающий смех, источник которого находился поблизости.

Осторожно, чтобы не привлечь внимание, осмотрел себя с ног до головы. Вдруг в моём облике появилось нечто комическое? Когда ты расслабленно лежишь в пляжной одежде, пикантные ситуации возможны и неизбежны.

Повода для смеха вроде не было.

Оглянувшись, увидел в паре метров от себя расположившихся на цветастых махровых полотенцах девушек. Одна из них при мимолетном взгляде показалась сначала мамой, другая – дочкой. Разглядывать соседок в упор было неудобно.

Невольно прислушался. Тема разговоров, смех с презрительными, ехидными интонациями, странные для мамы и дочки реплики пробудили любопытство.

Немного погодя по контексту и деталям разговора, который невозможно было не услышать по причине яркости, динамике и силе акустики, я понял, что они родные сёстры.

Собственно, к этому моменту интерес мой к соседкам иссяк. Банальность разговорных тем, обилие ненормативной лексики, вульгарность поведения раздражали,  не давали сосредоточиться на созерцании прибоя и ощущении свободного от одежды тела.

Глупости и пошлости в повседневной жизни больше чем достаточно. Не для того я ехал в такую даль, чтобы слушать бред, вызывающий эмоциональную усталость.

На море хочется отдыхать расслабленным: дышать солёными брызгами, слушать безмолвие, гасить мыслительный процесс, медитировать на слияние с природой.

Соседки такой возможности лишали.

Мне даже захотелось собраться и отойти подальше, но было лень. К тому же обидно, согласитесь, что на почти пустынном берегу эти двое не нашли другого места, чтобы припарковать свои телеса.

Если честно, я начал слегка заводиться, почти готов был поставить девиц на место.

Основной темой их беседы были мужчины.

Реплики от начала до конца имели скабрезное содержание, причём невольно вызывали реакцию организма, сходную с чтением рассказов эротического содержания.

– Этот, вчерашний пятикантроп с телом атлета, Вадик, вот ведь придурок, привязался к моим сиськам. Лапает, облизывает, словно кроме них у меня пощупать нечего. Я уже вся горю, сок пускаю… еле дождалась, когда дитятко наиграется. Потом бац и сдулся. Лучше бы  не начинал. Так и ушла не солоно хлебавши.

– Зато мой, как движок у иномарки. Всю ночь гонял, словно заводной. Маньяк какой-то. Надоел даже. Нет, чтобы по душам поговорить, комплиментом каким польстить. Я же не кукла резиновая, у меня душа есть, между прочим.

– Ну, не знаю, сестрёнка, у меня душа между ног. Не люблю, если на уши присядут, а вставить нормально не могут. По мне лучше пусть зверюга будет, но чтобы с инстинктами дружил. Поговорить я и с тобой могу.

– Каждому своё. Может, в твоём возрасте и я того же захочу. Секс без романтики – это утомительно, неинтересно.

– Давно разбираться-то научилась? Слышала я, сестрёнка, как та иномарка тебя обрабатывала, даже завидно стало. Ты сестрёнка того, осторожней. Предохраняйся, как учила, голову не теряй, даже когда кончаешь. Предки узнают, что я тебе, малолетке, такие вольности позволяю, пришибут. Под свою ответственность на море  выпросила. Не подведи.

– Прорвёмся. Я тебя так люблю. Ты у меня лучшая сестра на свете.

Эти диалоги показались довольно странными.  Младшая девочка даже не успела приобрести женские формы. На вид ей было не больше пятнадцати.

Старшей сестре было приблизительно лет двадцать или чуть больше.

Высокая девица, крупная, со слегка расплывшимися формами, но оформлеными соблазнительно рельефными выступами, выставленными напоказ.

Навскидку, в ней килограммов под восемьдесят живого веса. Правда, девица подвижная, мышцы развиты замечательно, даже талия есть.

Янтарные с искоркой зрачки, словно капли тягучего мёда, густые, рассыпанные по плечам волнистые волосы, яркие чувственные губы, женственные движения…

Глубочайшее декольте, заполненное шикарным содержимым, с соблазнительными прожилками под прозрачной кожей, дополняли витрину. Пожалуй, её не портил даже вес.

Младшая сестра похожа на грациозную лань или потягивающуюся после сладкого сна юную кошечку: чувственная, с порывистыми движениями и кокетливыми жестами, танцующей, словно отрепетированной и тщательно контролируемой походкой.

Это я заметил, когда она показывала сестре какой-то комический эпизод, сопровождая его целым представлением.

Невозможно было не заметить томный взгляд из-под полуопущенных ресниц, серые, очень тёмного оттенка глаза, стреляющие в каждого привлекательного мужчину, проходящего мимо.

Девочка себя явно демонстрировала.

Ни тени смущения или стыдливости, только оценка, выставляемая визуально подвижной мимикой и красноречивыми жестами каждому мужчине, показавшемуся в зоне охоты.

Будущая пожирательница мужских сердец, – подумал я. Не слишком ли рано ей стали интересны взрослые мужчины и горизонтальные забавы?

Сёстры сидели на расстеленных полотенцах в одежде. Загар и море их явно не интересовали.

Девчонки пили пиво из запотевших алюминиевых банок (этого напитка девчонки принесли целую сумку), закусывали копчёными барабульками, изредка перекидывались оценивающими проходящих мимо мужчин репликами, и курили сигарету за сигаретой.

Младшая девочка одета в коротенький, сетчатой вязки  сарафанчик без лифчика. Наливающиеся ягодки сосцов едва наклюнувшейся груди призывно выглядывали сквозь ячейки вязки. Она не оставляла эти кнопки в покое: поглаживала, теребила, словно намеренно выставляя напоказ, сидела широко расставив ноги, демонстрируя кокетливые трусики, если эти тесёмочки можно было таковыми считать, смеялась по-детски заразительно, но посылала сигналы проходившим мимо самцам сосем не игрушечные.

На пушистой верхней губе её игриво сверкали капельки пота, в тонких пальчиках танцевала длиннющая сигарета. Каждая деталь – словно намеренно продуманная наживка.

Парочка привлекла не только моё внимание. Словно случайно мимо с горящими плотоядным блеском глазами скучающих акул прохаживались мужчины. Их взоры перескакивали с одной девушки на другую, заставляя напрягать ягодицы и подтягивать животы, чтобы выглядеть стройнее, соблазнительнее, мужественнее.

Есть спрос, появилось и предложение.

Мне очередной раз захотелось собраться и уйти.

Облик девиц был по большому счёту эстетичен, привлекателен, но поведение сквозило вульгарностью и распущенностью.

Это напрягало.

Провидение, однако, распорядилось иначе: к сёстрам припарковались два накачанных тестостероном мачо с яркими цветными татуировками на половину тела.

Обольстителям понадобились несколько минут, чтобы простимулировать интерес девиц, выяснить отношения и оформить аренду выставленных на аукцион прелестей.

Компания  моментально собралась и шумно двинулась в сторону ближайшего кафе.

Старшую сестру, смешно виляющую впечатляющим задом, кавалер плотно обнимал за талию, младшую, тонкую и звонкую, поклонник понёс на руках, бесцеремонно целуя в шею.

Девочка несколько мгновений изображала из себя недотрогу, затем обвила мощную шею атлета изящными ручками и ответила на поцелуй взаимностью.

– Вот это скорость, – подумал я, – а говорила про душу, любовь и романтику.

Проводив компанию взглядом, я улёгся, закрыл глаза, но ещё долго наблюдал невольно представленное шоу на ментальном экране.

Цветной ролик, в котором девчонки кокетничали, флиртовали, уходили с добычей, вертелись и вертелись в голове, вновь и вновь возвращая самые возбуждающие кадры.

Как ни странно, меня внезапно посетило желание…

Пришлось перевернуться лицом вниз.

– Да, дела – прошептал я.

Несмотря на абсолютную пошлость ситуации, вдруг всплыла в памяти песня группы Ариэль: не зная горя, горя, горя, в краю магнолий плещет море. Сидят мальчишки на заборе и на меня наводят грусть. Танцуют пары. Пары, пары. Мотив знакомый, даже старый. И сладкий голос бас гитары, тревожит память мою. Ну и пусть, ну и пусть. И пусть. Вот так же, когда-то, сюда мы бегали, ребята, ребята. Глаза блестели, как агаты, агаты и на щеках играла кровь. Как модно, как модно, танцуют пары под аккорды, аккорды. И можно говорить свободно, свободно, про жизнь и про любовь.

Странное состояние посетило меня. Такие же девчонки, те же мальчишки, то же самое море, что было тогда, когда мне было столько же, сколько сейчас им.

Как жаль, как жаль… эти девочки никогда не узнают, что такое любовь.

Закатная феерия

Девушка мечтала о любви, страстно любила естественную природную красоту и как ни странно для нежного возраста, наслаждалась одиночеством.

Представляете себе такое удивительное, больше того, странное несоответствие? Кого и как она собиралась любить в уединении? Разве что саму себя.

В самом начале лета Лиза присмотрела место на высоком берегу реки, на крутом её изгибе, обращённое на запад.

Когда-то на этом  пустыре был разбит небольшой городской парк. Мама рассказывала, что в выходные дни там прежде играл духовой оркестр, отчего становилось людно и весело.

Потом парк перенесли в другой конец города, где выстроили Дворец культуры, а на этом месте поставили детский туберкулёзный санаторий.

Теперь ни от того, ни от другого не осталось следов, кроме огромных лип, высотой с многоэтажный дом и каменной арки с коваными воротами на самом входе, небольших ровных площадок и зарослей мелколесья, сквозь которые не пробраться.

Лиза бывала здесь множество раз, потому, что в этот заброшенный уголок никто не забредал. Здесь было сухо и тихо, именно то, что она любила.

Однажды Лиза задержалась на этом бережке немного дольше обычного и увидела волшебство – удивительной красоты закатную феерию.

Понятно, что финальную гастроль отправляющегося за горизонт солнца, декорированную разноцветным цветовым шоу, девочка видела многократно, но основную часть постановки обычно скрывали городские постройки, деревья и неровности пейзажа.

В тот раз она увидела абсолютную гармонию редкостной: чарующей подвижным разноцветьем, неземной, ослепительной красоты, которая была динамичной, подвижной.

Багровое, кроваво-красное, оранжевое, малиновое, пурпурное, фиолетовое с жёлтизной зарево заполняло значительную часть горизонта. Цвета были яркие, сочные. Они переливались, вытягивались, просачивались, смешивались, словно кто-то там, в вышине, орудовал гигантским миксером или перемешивал краски, прежде чем нанести на другое полотно.

Всё это великолепие в полном объёме отражалось в неподвижной глади речной воды, меняло очертания и таяло постепенно, вливаясь одновременно вглубь души сгустками беспричинного ликования и радости.

С тех пор Лиза старалась не пропускать волшебные вечера, которые дарили закатные феерии. Случались такие представления не так часто, как хотелось, и продолжались они совсем недолго, но настроения праздника и счастья обычно хватало до следующего заката.

Самым удивительным во всей этой истории было то, что девочка не просто смотрела на переливы красок, она в них плавала, пыталась руководить движением слоёв и течений, словно дирижёр симфоническим оркестром.

Девочка напрягала глаза и мышцы, перемещая цветную массу, а когда не получалось – плакала, наивно полагая, что не каждому дано стать феей.

Слёзы лились из удивительных серо-голубых глаз, но девочка продолжала попытки смешивать движением души и рук краски, пыталась разлить их по всему небу. Она очень хотела любви и счастья, которые просто обязаны быть цветными и яркими как закаты и рассветы.

Понятно, что ей ни разу не удалось продлить представление.

Именно по этой причине Лиза научилась смотреть закат с закрытыми глазами.

Маленькой фее, а она действительно была крошечная, ни одному юноше в техникуме девочка не доставала даже до подмышек, казалось, что совсем никто её не любит.

Это было обидно, иногда больно.

Мама постоянно твердила, что выглядит Лиза потрясающе. Иногда ей и самой так казалось. Глаза, волосы, гибкий стан, точёная фигурка, дивной глубины глаза. Почему никто не обращает на неё внимания, не замечает этой бесхитростной, скромной, застенчивой красоты?

Мальчишки ухаживали за всеми девочками, кроме неё. Они демонстративно проходили мимо, как бы сквозь бесплотную тень: не дарили цветы, не звали в кино и на танцы, словно не было на Земле такой девочки.

Закат практически растаял, сливал за горизонт остатки потускневших красок, чего нельзя сказать о слезинках, наполнивших до краёв глаза-озёра.