«Конечно, нужны медикаменты, но как к ним пробраться? Остается лишь перевести дух и хорошенько поразмыслить о случившемся, пока юнга мою долю доминает, – решил офицер и принялся перечислять факты и строить догадки: – Итак, произошло что – то, явно выходящее даже за рамки чрезвычайного. Доводов с избытком, и все весомые: отсутствие связи, необъяснимое явление в пределах реактора, полное бездействие ответственных служб и лиц.

Так, теперь по порядку. Воздух. Могла произойти диверсия на воздухозаборнике. Нет, несостоятельно, подопытный жив, что угодно, только не диверсия; авария на химическом предприятии – это бы да, но в этом до приторности ухоженном городке подобного производства не имеется даже в проектах. Кто ж будет загрязнять самый экологически чистый город на Северо – Западе? Если кто – нибудь из состоятельных что и замутит, атомщики костьми лягут, но напрочь изничтожат подобное, причем вместе с зачинщиками, эти парни еще те выдумщики. Нет, это тоже отметаем. А если смещение пластов, землетрясение, нарушившее воздуховоды, и проникновение пластовых газов? Нет, бред. Кажется, с воздухом "разобрались", понятно, что ни хрена не понятно.

Связь. Связи нет, и объяснений этому тоже нет. Без сомнений, эта составляющая проектировалась и осуществлялась военными спецами. Зная не понаслышке об этой сфере и людях, которые в ней работают, и учитывая современные технологии, понятно, что случившееся ни в какие ворота не лезет. Необъяснимо. Получается, со связью тоже „разобрались“. Все веселее, блин.

Реактор – вовсе необъяснимая хрень. Явно какое – то не встречаемое ранее физическое явление. Что можно сказать? У двери в реактор золотистый смог насыщеннее, далее по мере удаления блекнет. Выглядит необычно, поэтому устрашающе, а вот моя хваленая интуиция как – то сомлела: глядя на переливчатую красоту, опасности не чувствует, как будто я младенец в утробе, ощущения первозданно теплые, даже можно сказать, добрые. – Оружейник тряхнул головой. – Ну бред же, морок.

Очередное „разобрались“. Что – то это удручает.

Осталось бездействие поверхности. Полдня прошло, если не больше, а с большой земли молчание, и это сильней всего напрягает. На таком объекте помимо видео—, аудиокомплексов отслеживания должна быть туева куча датчиков, которые все это время должны где – то мигать, пищать, показывать что – то типа „Внимание! Опасность!“. И где реакция? Тихо и спокойно, как на погосте. Нет, на поверхности что – то не так, очень не так. Да и полковник должен был в крайнем случае пробиться, этот человек за своих и ядерную войну в состоянии развязать».

– Где ты, Батя? – вздохнул Войнов. – Похоже, и с последним «разобрались», что – то как – то нерадостно. Нужно по – любому выбираться на поверхность, альтернативы нет, – принял решение Михаил и схватился за голову, выругавшись: – Задрала, сука! – Боль только усиливалась. – Нет, здесь я долго не протяну. Покемарить бы часок – другой, да как с такой головой заснешь. Все, что нужно, там. – Мужчина посмотрел на освещенную платформу.

Она была в порядке, выглядела все так же ярко, но не она приковала внимание. За границей золотого смога, будто подсвеченная искрами от бенгальского огня, сидела, спокойно намываясь, Тигра. Вот же палубная шустра.

Увидев, что на нее обратили внимание, плутовка подпрыгнула, пискнула и припустила к платформе. Остановилась, посмотрела на Оружейника, пару раз лизнула шкурку и двинулась в том же направлении, как бы говоря: «Чего сидишь ждешь, увалень?» Активация связи с удаляющимся юнгой на этот раз прошла очень уж просто и даже обыденно, а главное – без того хаоса чуждой человеческому виду информации.

Миха хорошо видел глазами Тигры мелькающие шпалы, блестящую ленту рельса, на ней свои отпечатки и следы других людей, и он почему – то точно знал, что, увидев строителей, не важно, через год или через десять, он точно скажет, чьи это следы. Разум будто сам подстраивался, пропуская или преобразовывая только то, что понятно. Хотелось бы думать, что это именно мозг Homo sapiens продуцирует подобный фильтр, а не Rattus.

«Ну что тут поделать, не по уставу инициатива, но этакую отчаянную смелость и своевременность надо поощрять. Звание матроса напарница уж точно заслужила».

Тихо запев Высоцкого:

– Корабли постоят и ложатся на курс, – Михаил без страха вполз в этот золотой густой свет. Чего бояться? Тигра умная, и чуйка у нее явно на порядок лучше развита, не полезет она в опасное место – вон как беззаботно себя ведет.

Закрыл глаза, вдохнул, медленно выдохнул. Ничего не произошло. Нет, не так. На самом деле раскаленный железный обруч боли, медленно, но верно сжимавший виски, рассыпался вмиг. Оружейник аж застонал от прохладного облегчения.

– Люблю тебя, золотой! И тебя, Тигра! – крикнул он и в среднем темпе пополз к столь желанной платформе.

Первым делом дополз до телефонов. Они не изменили ранее принятому решению, молчали, как партизаны в гестапо. Это обстоятельство уже не воспринималось как конец концов, Войнов решил: если через три дня за ним и Тигрой не придут, будет прекращать этот хренопроект с полным всплытием и побиванием морд всех противных этому, если таковые объявятся. Но это все потом, а сегодня еще нужно посетить медблок, обработать раны, празднично, до отвала накормить команду, помыться и спать, спать, спать. Оружейник улыбнулся, а чуйка правильно подсказывала: «Не верь глазам, не верь инстинктам».

– Давненько так сладко не спал, – заявил только проснувшийся Михаил, зевая и потягиваясь.

Посмотрев на свои руки, он от удивления закашлялся и окончательно стряхнул остатки сна. Глаза видели, а сознание отторгало, отрицало, пискляво крича, как игрушечный злой фокусник за тридцать три доллара: «Иллюзии! Иллюзии!» От вчерашних ссадин на руках и глубокой царапины на ребре правой ладони не осталось и следа.

– Как это возможно? – Зеленка осталась, а вещественных доказательств борьбы за выживание не было, совсем. – Святые угодники, как же это?

Оружейник даже не осознал, как добрался до медбокса, вроде только лежал в кровати, и вот уже он здесь, в царстве таблеточных блистеров. На скорую руку произвел раствор из лимонной кислоты на водной основе и спирта, смыл мазки зеленки напрочь. Глазам предстала чистая кожа, давешние повреждения пропали, исчезли, рассосались, будто их и не было вовсе. Миха какое – то время туповато разглядывал кисти рук, пробовал на ощупь и так и сяк, растягивал, тер еще вчера поврежденные места, результат оставался тем же – поразительным.

Дрожащими руками мужчина скинул комбез. На правом бедре еще вчера был огроменный синяк, теперь же – ровного цвета кожа. Ноги оставались такими же худыми, но…

– О боже, – прошептал Михаил.

Темных пятен на голени словно бы и не было, и сама кожа на ногах теперь не напоминала пожелтевший пергамент, а выглядела совершенно здоровой.

«Здравствуй, надежда, ты снова со мной», – осторожно, будто боясь спугнуть свой шанс, подумал офицер.

Когда до него наконец дошло, в чем здесь дело, и отрицать очевидное не осталось никакой возможности, он, и слова не сказав, отправился за своей постелью. На зубах, по примеру бобров, припер тяжеленный двуспальный матрас с постелью прямо к двери, ведущей к реактору. Там же обнаружил и юнгу, дрыхнувшего без задних лап. Вот же животина – раньше него нашла лучшее место. Крыса не проснулась ни от шумного переезда Михи, ни даже оттого, что ее взяли в руки, лишь щелочкой приоткрыла и тут же закрыла один глаз, устраиваясь в руках Оружейника поудобнее. На теле зверька не было и признаков инородных включений. Как Тигра умудрилась избавиться от технологического наследия подопытной, Михаил даже предположить не мог.

А жизнь – то невообразимым образом налаживалась. Со стороны его какое – то расслабленно – юродивое лицо и этот пугающий смех приняли бы за помутнение сознания, но ему сейчас, как говорит молодежь, все было по барабану. Над его постелью, как издевательство, красовался знак «Внимание! Радиация!», нежданно – негаданно возродивший надежду, став для Войнова знаком «Внимание! Регенерация!».

Через пару дней Михаила перестало волновать, что там случилось на поверхности, у него наконец появилась цель, он изо дня в день видел улучшения в своих обездвиженных конечностях. Но он не любил быть лишь наблюдателем и как мог помогал этому процессу, беспрестанно массировал и сгибал ноги.

Все эти дни вахтенный с напарницей спали и жрали, именно жрали, другим словом то, что с ними обоими происходило, не назовешь. Миха не знал, как у Тигры, а у него аппетит проснулся не то что дикий, пугающий. Будто следуя зову, он, как кот, вынюхивающий валерьянку, на пару с крысой рыскал от столовой до медбокса, от медбокса до мастерской, подчиняясь этой проснувшейся тяге, поглощая то препараты с кальцием в удручающих количествах, то мелкую стружку бронзы или оружейной стали, вольфрам, жесть, алюминий, даже один свой нож из дамаска сточил – все шло в дело. Войнов уже с любопытством поглядывал на материалы, что еще не пробовал, и уже по вкусу мог отличить бронзу от латуни или свинец от олова.

В какой – то момент он перестал опасаться этой своей тяги. Наоборот, стал прислушиваться к запросам организма. Еще бы тут не прислушаешься – результаты этого обжорства поражали. На третий день с тела пропали все наколки, сделанные еще в юности, следом подчистую рассосались шрамы, а их у Оружейника за время службы накопилось предостаточно. Хронической усталости, пришедшей на плечах травмы, он также больше не ощущал, вернулось то ощущение из далекого прошлого, когда тело как бы само настаивало: «Давай, давай, нагружай, нагружай!» И он со знанием дела нагружал, подтягиваясь до изнеможения, отжимаясь до дрожи в плечах, с каждым днем все больше и больше, больше и больше. Жизнь превратилась в дичайший спурт из физических истязаний и поглощения всего и вся.

В какой – то момент Миха перестал читать названия употребляемых медикаментов. Зачем? Он уже по наитию знал, что вот это цветастенькое – именно то, что нужно. Наверное, такую интуицию стрелок подхватил, как инфекцию, от Тигры.

Были и еще немыслимые изменения. С каждым днем, проведенным в этом благодатном золотом смоге, Михаил и Тигра прогрессировали: крыса подозрительно заметно подросла, да что там заметно, вдвое, а он уже точно знал, что это необъяснимое сияние рано или поздно поставит его на ноги, оно уже начало.