Глава третья

Очередное убийство произошло на следующий день, в среду.

– Не исключаю, что наша тема, Никита Васильевич, – объявил Белинский, входя в отдел. – Лисовец Евгений Борисович, пятьдесят семь лет, ответственное лицо в Минсвязи, курировал по гражданской линии строительство секретного объекта вблизи Чернобыльской атомной электростанции. Объект – станция раннего обнаружения высоколетящих целей. Это не просто избушка, а гигантский частокол антенн, потребляющих колоссальное количество энергии. Оттого и ведут строительство рядом с атомной станцией. Срок сдачи объекта – первая половина восемьдесят шестого года. Стройка идет в режиме строгой секретности. Но угадайте с трех раз, известно ли о ней нашим западным коллегам?

– Будь я главой ЦРУ, таким объектом заинтересовалась бы в первую очередь, – проворчала Зинаида.

– Человек не вышел на работу, – продолжал капитан, машинально глянув на часы (часовая стрелка приближалась к отметке «один»). – А сегодня у него на связи целый «Смольный», и его присутствие крайне необходимо. Телефон молчит. Кто-то из сотрудников вспомнил, что жена Лисовца уехала с сестрой в Крым – там сейчас бархатный сезон. Единственный сын проживает в Благовещенске. Директор откомандировал двоих, те помчались, звонили в дверь, никто не открыл. Соседи Лисовца в это утро не видели. А без него на работе все прахом идет! Человек он ответственный, положительный, никогда себе такого не позволял. Возникло опасение, что ему стало плохо. Вызвали участкового, слесаря, в общем, взломали дверь, которая, кстати, оказалась заперта на задвижку.

– Внутри – труп, – утробным голосом чревовещателя произнесла Зинаида.

– Вы как в воду глядите, Зинаида, – похвалил Белинский. – Участковый вызвал опергруппу, назвал фамилию потерпевшего. А в опергруппе народ бывалый, сверились со списками и от греха подальше перезвонили в Комитет. И правильно сделали. Им запретили входить в квартиру, так что сидят в подъезде, охраняют квартиру с выбитой дверью.

– Где это, Виктор?

– А я не сказал? – встрепенулся Белинский. – Район Измайлово, улица 2-я Парковая, 9-этажный дом. Район для столь ответственных лиц, мягко говоря, неподходящий, но уж больно хороша квартира… Едем, товарищ майор?

– В квартиру, где бог знает сколько времени лежит труп? – поежилась Зинаида.

– Да, забыл сказать, – вспомнил Белинский, – труп лежит в лоджии, так что в квартире можно дышать полной грудью.

Район Измайлово существенно отличался от других районов столицы. Улицы запутывались в узел. Преобладала пятиэтажная застройка. В районе была хорошо развита социальная инфраструктура – школы, детские сады, поликлиники. Много зелени, просторные дворы. Девятиэтажных строений было немного, но именно в одном из них – добротном и кирпичном – проживал убиенный Лисовец. Улицы – полупустые, машины встречались нечасто. В районе отсутствовали крупные предприятия, тротуары не заполняли потоки занятых людей. Измайлово считалось спальным районом, своеобразным провинциальным городком внутри большой столицы. Именно по этой причине многие предпочитали селиться именно здесь.

Искомая девятиэтажка смотрелась прилично – фасад был сложен из разноцветных кирпичей. В несколько рядов тянулись лоджии. Перед домом росли старые тополя, заслоняя жителям обзор. На площадке четвертого этажа мялись лица мужского пола – на хулиганов не похожие. Профессия оперуполномоченного уголовного розыска считалась достойной – впрочем, как и все прочие профессии.

– Капитан Шаманов, – представился мужчина средних лет, изучив предъявленное удостоверение. – В квартиру не входили, ждем вас. Но должен предупредить, товарищ майор, первые, что взламывали дверь, могли наследить.

– Разберемся, – буркнул Никита, первым входя в квартиру. – Не уезжайте, капитан, будьте снаружи. Свистнем, если понадобитесь.

Задвижка, крепившаяся шурупами к косяку, была вырвана с мясом – слесарь постарался. «Ну, здравствуй, тетушка Агата, – подумал Никита. – Убийство в запертой квартире – именно то, что нужно для тренировки мозгов». Пока он разглядывал раскуроченный замок, подбежал запыхавшийся участковый – неприлично молодой, с погонами лейтенанта. Он что-то лихорадочно дожевывал.

– Здравия желаю, лейтенант Ложкин…

– Эх, Ложкин, Ложкин, – покачал головой Никита. – И где вас таких берут? Такой молодой, и уже ответственное лицо…

– Так вышло, – развел руками участковый. – Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, я вам пригожусь… если, конечно, пригожусь.

Эти молодые еще хотя бы не обленились, не поняли, как работает система, полны энтузиазма и стремления искоренить преступность. А этого не сделать даже повальным уничтожением криминального элемента – от троллейбусных воришек до разъевшихся боссов советской мафии…

– Иди за мной, Ложкин, и ничего не трогай. Знаешь жильцов этой квартиры?

– Да не особо, товарищ майор. – Участковый смутился, покосился на Зинаиду – та кокетливой улыбкой решила окончательно вогнать парня в краску. – Здесь ведь живут приличные люди – не пьют, не безобразничают, дебоши не устраивают…

– Ну и зачем ты нам тогда нужен? Ладно, оставайся, может, и впрямь сгодишься.

Сотрудники осторожно ступали по квартире, заглядывали во все углы. Зинаида стояла в проеме дальней комнаты, морщила лоб, созерцая безразмерную супружескую кровать. Край одеяла был откинут, но простыня не смята – видимо, хозяин готовился отойти ко сну, но так и не лег. Квартира состояла из четырех комнат, просторной кухни и прихожей, где можно было смело припарковать бронетранспортер. Квартиры улучшенной планировки входили в моду. Острый кризис нехватки жилья, кажется, преодолели, хрущевки, столь «модные» в прошлом десятилетии, строить перестали. Семья не роскошествовала, но жили прилично. Мягкая мебель, кресла, красивые шторы на окнах. Ковры на стены здесь не вешали, предпочитали класть на пол – слишком расточительно, по мнению большинства советских граждан. Хрустальная посуда в шкафах, два цветных телевизора. В квартире был порядок, не считая разбросанных мужских вещей. Ничего удивительного, жена в отъезде, убрать некому. «Жене бы сообщить надо, – подумал Платов, – испортить человеку отдых. Ладно, пусть милиция этим занимается…»

Дверь в лоджию была приоткрыта. В щель задувал ветерок, теребил тюлевые шторы. Никита вышел наружу, осмотрелся. До него здесь были люди, но особо не свинячили. Одна из оконных створок была распахнута, лоджия проветривалась. Плотная шеренга тополей закрывала двор. До неба деревья не доставали, но смотрелись исполинами. Лоджия была просторна, не захламлена, только слева у стены громоздились коробки. Справа лежало тело, перевернутая табуретка, стеклянная пепельница на полу, доверху набитая окурками. Еще одна недокуренная сигарета валялась рядом с покойником. Никита присел на корточки, поднял окурок двумя пальцами. Убитый особо не привередничал – курил болгарский «Опал». Майор переместился к телу. Подошел Белинский, тоже присел – места всем хватало. Из проема выглядывали остальные любопытные. Вышла Зинаида, подставила мордашку ветерку. Покойному было пятьдесят семь, примерно настолько он и выглядел. Невысокий, плотный, круглолицый, интеллект просвечивал даже в мертвом лице. Он носил вьющиеся волосы средней длины, седины в них не было, видимо, подкрашивал. В меру упитанный мужчина в полном расцвете сил, – как сказал бы небезызвестный персонаж с моторчиком. Потерпевший ухаживал за собой, использовал омолаживающие кремы, брился, стриг ногти. Гладкая кожа уже посинела, приоткрытые глаза казались сквозными дырами. Уголок рта был как-то сдвинут – предсмертная реакция лицевых мышц. Мужчина был одет в тренировочный костюм – в подобных советские мужчины редко тренировались, но часто носили дома.

– Так, расступились, граждане, что вам тут – колбасу выбросили? – проворчал Роман Карлович Корчак, протискиваясь с чемоданчиком в лоджию. Сегодня он выступал в гордом одиночестве. Эксперт пристроился на корточках рядом с телом, раскрыл чемоданчик. Остальные отошли, курили, выдувая дым в открытое окно. Морщилась некурящая Зинаида, отгоняла дым ладошкой, но не уходила. Внизу по дорожке как ни в чем не бывало прогуливались люди, жили своей жизнью. Что-то не поделили красавица колли и ершистая болонка – последняя заливисто лаяла на первую, но та лишь отворачивала острую мордочку – она была выше этих дворовых дрязг. Слева лоджию отгораживала глухая стенка из облегченного бетона. За ней ничего не было – только окна угловой квартиры. Справа – аналогичная стена, но с отверстиями диаметром в восемь-десять сантиметров – то ли декоративные, то ли технологические. Никакой красоты они не вносили, хотя формировали некое подобие узора. В эти отверстия можно было подсматривать. За стенкой находилась соседняя лоджия. Протиснуться туда не было возможности, эксперт со своим «рабочим материалом» занял все пространство. Сотрудники дымили, меланхолично наблюдали за его священнодействиями.

– Здесь он и помер, – глубокомысленно, открывая вторую Америку, заявил Белинский. – Как пить дать, здесь, никуда его не перетаскивали. Сидел у стеночки, курил перед сном. Я тоже всегда курю на сон грядущий. Жена жалуется, что ее уже достало спать в обнимку с пепельницей… Может, плохо себя почувствовал, сердечко прихватило. Повалился – и адью, а недокуренная сигарета выпала из руки. Табуретка упала вслед за ним. Видите, как они дружно лежат вместе с табуреткой…

– Товарищ истину глаголет, – проворчал Роман Карлович, поднимаясь с рабочего места, – так все и было. Сидел человек, потом взял и помер. Только с причиной смерти товарищ Белинский, думаю, ошибается. Не хочу настаивать, проведем вскрытие – и только после этого дам подробное заключение. Но справа на шее у погибшего, если не ошибаюсь, след от укола. Можете полюбоваться.

– След от укола? – вздрогнул Никита. – Снова шприц? Вы уверены, Роман Карлович?

– Уверен ли я? – удивился криминалист. – Огорчу, молодой человек, я уже давно ни в чем не уверен. Не удивлюсь, если однажды выяснится, что Солнце вращается вокруг Земли. Но укол свежий, думаю, не ошибаюсь. Дальше сами, а меня избавьте. Дам еще одну подсказку: смерть наступила от тринадцати до шестнадцати часов назад, наиболее вероятно – с одиннадцати до полуночи. Я распоряжусь, Никита Васильевич, пусть уносят тело.

– Не спешите, Роман Карлович, пусть полежит, – машинально откликнулся Платов.

– Настраивает на рабочий лад? – понятливо сказал эксперт. – Понимаю, друг мой, ну что ж, не буду спорить. Хоть укройте – это ведь не противоречит вашей эстетике?

Эксперт удалился. Тело накрыли простыней из шкафа – Зинаида предположила, что хозяйка возражать не будет. Попутно выразила удивление: зачем им тело? Никита сам не понимал, скребло что-то смутное. Он поманил пальцем мелькнувшего в проеме участкового, и тот возник, как лист перед травой, разве что во фрунт не вытянулся.

– А скажи, мил человек, кто живет за стенкой? – кивнул он на «дырчатую» перегородку. – Считай проверкой профпригодности. Или и этого не знаешь?

– Знаю, – кивнул Ложкин. – Согласно должностным инструкциям я должен знать всех лиц, ведущих аморальный образ жизни, злоупотребляющих алкоголем и склонных к криминальным действиям. Одинокий алкаш там живет, – сменил он тональность, – Шаховский его фамилия. Однокомнатная квартира. Раньше работал, семью содержал, а сейчас окончательно опустился, бухает по-черному. Мебель пропил, совесть пропил… Но по синьке особо не буянит, в драку не лезет, опасных для общества ситуаций не создает. Поболтать любит, матерится через слово… Я несколько раз к нему заходил, угрожал, что упеку в ЛТП, посажу за тунеядство, квартиры лишим, в конце концов. Бесполезно, с этого субъекта все как с гуся вода. Только скалится да матерится…

– Ну а что, матерый убийца, угроза национального масштаба, – пошутил Олежка Яранцев. – Вы это серьезно, Никита Васильевич?

Он был серьезен как никогда. Смутные догадки, предположения выстраивались в рабочую версию. На соседней лоджии заскрипела дверь – кто-то вышел или вошел. Скорее, последнее, донеслось душераздирающее кряхтение, отдельные слова – явно не из русской классики. Никита переступил через мертвеца, отодвинул ногой перевернутую табуретку. Нагнувшись, примерился к «амбразуре», прикинул, соответствует ли высота уровню шеи сидящего человека. Очень занимательно выходило. Он просунул в отверстие руку, убедился, что она легко проходит. И со шприцем бы прошла.

– Э, не балуй… – хрипло прозвучал голос с лоджии. – Куда лезешь, мать твою за ногу…