Данных было мало, так мало, что хотелось забыть про поздний завтрак и метнуться обратно в кабинет, изучать содержимое папок, пока не найдется хоть какая-то зацепка. Что-то всегда находится. Всегда. Надо только хорошенько поискать.

Желудок снова заворчал, напоминая о том, что не зацепками едиными.

– Что, говоришь, в столовой оставили? Только… – Он дыхнул в ладонь и поморщился. – Только сначала умоюсь.

После контрастного душа, побрившись, Дмитрий снова почувствовал себя человеком, и котлеты из ведомственной столовой замечательно шли под картотеку пропавших. Ольга Москальчук, двадцать пять лет, глаза серые, волосы русые. Анна Ревун, тридцать лет, особая примета – родинка над глазом. Елена Игнатьева, сорока пяти, волосы крашеные, рыжие… Дмитрий бегло проглядывал папки, откладывая их на стул. Владивосток – большой город, и стопка все росла и росла, грозя съехать на пол.

Спустя час папки закончились, но незнакомки с пляжа среди потеряшек не нашлось. Для кого-то она еще оставалась живой, где-то ее ждали родители или муж с детьми. И эти родные даже не подозревали, что патологоанатом Сергей Радиевич уже провел вскрытие, составив отчет.

«Отчет. Точно».

Из отчета следовало, что жертва была истощена, а на теле присутствовало два типа повреждений – прижизненные и посмертные. Убийца сначала истыкал ее тонким лезвием, похожим на ланцет, затем убил одним точным ударом в сердце, после чего изнасиловал и снова изрезал. Вся оккультистская символика была нанесена посмертно. Распотрошили женщину уже после, чтобы забрать матку. Дмитрий подумал и решительно отодвинул от себя тарелку с винегретом. Тарелка стукнулась о телефон, который в этот момент зазвонил так внезапно, что Дмитрий вздрогнул.

– Тащ майор, – сообщил дежурный сержант, – ответьте на звонок от потерпевших.

Дмитрий не успел ни возразить, ни уточнить про свою часть. Короткий писк, и голос сержанта сменился невнятными женскими всхлипываниями.

– Гражданочка… – Вздох вышел тяжелым, под размышления о том, что сержанты совсем обнаглели и разучились докладывать коротко, но при этом внятно и осмысленно. – Вы по делу бы всхлипывали, что ли. Майор юстиции Меркулов. Что у вас произошло?

– Дочка, Зоечка, – ответила женщина, – пропала. Ушла на работу, она у нас хорошая, на Дальхимснабе работает, в киоске. И не пришла, понимаете? Мы уж все глаза проплакали. И деньги она вчера не сдала.

Пропавшие девушки напоминали о пляже. Пропавшие – казенные – деньги намекали, что переводить звонок нужно было другому отделу. Если дежурный этого не сделал, значит, на то были причины, например в виде свежих ориентировок. Или кому-то придется надрать уши. Дмитрий взял чистый лист бумаги и ручку.

– Погодите. Помедленнее. Представьтесь, пожалуйста.

– Реутова я, Татьяна Владиславовна. – Женщина снова всхлипнула. – Живем на Первой речке, и Зоечка… Реутова Зоя Романовна, дочь моя, на работу на автобусе ездит. Сами знаете, как у нас с автобусами! Не вернулась вчера. А еще она на работу сегодня не вышла! Ой, товарищ майор, с ней беда ведь! И товарищ сержант, как услышал, так сразу…

– Расскажите, пожалуйста, как выглядит Зоя? – Прижав трубку к уху плечом, Дмитрий подхватил со спинки стула китель. По-видимому, драть сержанта за уши не придется.

– Как… тоненькая она, как березка, темненькая, потому что в отца пошла, а глаза карие. Уходила – платьице надела, светлое, в цветочек… С ней беда случилась, товарищ майор?

Дмитрий никогда не умел справляться с такой вот ситуацией, когда надеются, что ты возразишь, скажешь, что все будет хорошо, но при этом понимают, что случилась беда. Что тут можно было ответить, да еще по телефону?

– Знаете, Татьяна Владиславовна, а давайте я заеду. Вы ведь дома, верно? Дочь ждете? Где, говорите, на Первой речке?.. Записываю.

Дмитрий заскочил в оперу, нашел взглядом Изместьева, мотнул головой, подзывая к себе.

– Миша, маршрут автобуса к Дальхимснабу знаешь? Время работы киоска на остановке? Нет? Узнай. Добудь список водителей за вчерашний день и хоть душу из них вытряси, но узнай, кто и когда вез туда утром худенькую темноволосую девушку. И кто вез или не вез ее обратно в город вечером. Пассажир она постоянный, должна была примелькаться. Потом проверь такси. При ней была сумка с деньгами – может, решила не ехать на автобусе, а поехала на такси. Понял?

– Так точно!

В глазах Изместьева вспыхнули знакомые искорки азарта, да и сам Дмитрий чувствовал азарт. У убитой или рядом не было ни одежды, ни документов, ни сумки. Отпечатки пальцев в архиве не значились, поиск по зубным клиникам требовал времени, след убийцы остывал с каждым часом, а тут – повезло. Родственники могли не звонить еще несколько дней, зная, что заявление о пропаже раньше трех суток все равно не примут, – и все же позвонили. Внезапная удача выбивала из головы сонливость не хуже ледяной воды.

Кивнув Михаилу на прощание, Дмитрий сбежал во внутренний дворик и махнул водителю служебных «жигулей», чтобы заводил мотор автомобиля.

III. Родители Зои

Небольшой двухэтажный дом, выкрашенный желтой краской, утопал в зелени: вокруг разрослись каштаны и липы, скрывая под собой красные гаражи. Во дворике весело перекликались дети, прыгая по вкопанным в землю шинам, легкий ветерок колыхал развешенное на веревках белье. Из окна на первом этаже за Дмитрием подозрительно наблюдала бабка в расшитом цветами платке. Обычный дом, в котором еще не знают о страшном событии.

«Надо будет расспросить участкового, – подумал Дмитрий, открывая скрипучую дверь в подъезд. – Может быть, он что-то видел или знает. Хотя ни черта это не похоже ни на бытовуху, ни на соседские разборки. Похоже, что действовал псих, но и психа кто-то мог видеть. Где-то же он ищет жертв, откуда-то о них знает. А может, это, чем черт не шутит, какая-то другая девушка. Бывают же и просто совпадения? Бывают. Только я в них не верю».

Квартира номер четыре располагалась на втором этаже. Дмитрий надавил кнопку звонка, и внутри раздалась звонкая трель. Открыли ему сразу, словно ждали за дверью. А может, и на самом деле ждали.

Бледная женщина с пушистыми темно-русыми волосами стояла, прижав руку к груди, словно поняла все сразу, стоило ей только взглянуть на визитера. Рядом с ней, обнимая ее за плечи, стоял темноволосый мужчина в форме железнодорожника.

– Дмитрий Владимирович Меркулов, – представился майор, нарочито неторопливо раскрывая корочки. – Татьяна Владиславовна? Мы по телефону разговаривали. А вы?..

– Роман, – коротко ответил мужчина и тут же, спохватившись, добавил: – Михайлович.

– Разрешите войти?

Его провели в светлую гостиную, окна которой выходили на сопки. Над диваном, накрытым пледом, висела большая черно-белая фотография маяка, снятого на закате. Другие, поменьше, разместились вокруг. Сопки, море, карьер. Заросшие травой руины церкви на фоне промзоны – Дмитрий даже не знал, что там такое есть. Фотографии были неуловимо похожи, и Дмитрий, кивнув на них, спросил у хозяина:

– Хороши. Ваши?

Тот дернул головой.

– Нет, Зои. У нее ведь руки золотые, и фотографии эти даже в газеты брали. А лучшее вот, вешаем, потому что лучше любой картины. Мастерскую вот ей оборудовал, чтобы все правильно было, специально дверь в ванную подогнал, чтобы ни лучика не пропускала. Знаете, когда проявляешь, нельзя, чтобы свет попадал, иначе фотографии засветятся. Как Зоя говорила: запортятся.

На комоде стояла еще одна фотография. Татьяна Владиславовна с мужем и темноволосая, пошедшая в главу семейства девушка. Дмитрий узнал ее сразу, хотя девушка на фото выглядела не такой тощей. Судя по дате в уголке, фотография была сделана всего несколько месяцев назад.

«А пропала она вчера. То есть это не убийца морил ее голодом. Странно».

– Не томите, – тихо сказала женщина. – С ней что-то случилось, да? Она… в больнице?

Дмитрий повернулся к ним. Хозяева так и стояли в дверях, словно не решаясь войти в комнату. Он вздохнул. Хороших способов сообщать о смерти не было. Оставалось говорить как есть.

– Садитесь, пожалуйста. К сожалению, вынужден сообщить, что ваша дочь мертва.

Начать собирать сведения о Зое Дмитрий начал только через час, когда закончились слезы, сомнения и упреки. Татьяна Владиславовна не хотела верить, даже когда он показал фотографию убитой девушки – самую невинную, только с лицом. У ее дочери не было колотых ран на щеках, не было вырезанной на лбу звезды, и главное – ее дочь была жива и не могла смотреть в объектив вот так, слепо, уже ничего не видя.

А когда поверила, впала в ступор.

Теперь Роман с женой отвечали механически, но – отвечали, рисуя жизнь, которая, Дмитрий знал по опыту, была куда сложнее, чем обычно виделась родителям. Его делом было как можно больше узнать о жизни девушки.

Например, фотографии. Искусство и газеты – это хорошо, но, взяв альбомы и посмотрев их, Дмитрий понял, что Зоя облазила весь Владивосток, все вокруг него и добиралась даже за Уссурийск. Разумеется, без родителей. Следовательно, могла влипнуть во что угодно, познакомиться с кем угодно и ничего об этом не рассказать. Или рассказать только близким подругам, недлинный список которых уже ждал в блокноте.

Потом работа в киоске. Заметная работа, просвечивающаяся насквозь… да, если бы кто-то неизвестный крутился вокруг – его бы заметили, потому что на заводе и вокруг все на виду, но а если известный? На Дальхимснабе работали многие сотни человек. Плюс все, кто просто проезжал мимо. Круг потенциальных знакомых разрастался настолько быстро, что Дмитрий почти сразу перестал запоминать детали, просто слушал, пытаясь уловить что-то, что выделилось бы из потока чужой жизни. Человеческая память – странная штука. Она лучше всего сохраняет странное, необычное. Малейшие изменения могут внезапно показаться важными. Новый человек, случайно пойманный взгляд, который напугал, привязчивый покупатель…

Учеба в школе, техникуме в вечернюю смену. Работа. Фотография. Дмитрий слушал и не мог поймать ничего важного для себя. Пустота. Ничего, что могло бы объяснить убийство или хотя бы неожиданную худобу.

Единственное, что можно выделить, – походы Зои за фотографиями, но их было столько, что отфильтровать важное из них не представлялось возможным. Если она и залезла куда-то не туда, сфотографировала что-то не то, – пока что это оставалось тайной, а родители о том или не знали, или умалчивали.

– Скажите, – поинтересовался он, – а что она снимала в последнее время? Вот этот альбом, кажется, датирован февралем…

– А последняя пленка еще не напечатана, – ответил Роман Михайлович. – В фотоаппарате. Принести?

Дмитрий кивнул. Пленки отправятся в лабораторию, а потом он будет долго смотреть на них в поисках того, чего там, скорее всего, нет. А где есть?

Дело не в потерянных деньгах. Они с таким убийством не вязались. Слишком оно было жестоким, даже варварским. Звериным. Нет, когда нужны деньги, убийство – лишь средство, а здесь все это представление – цель.

Секта. Или псих-одиночка. Значит, искать нужно не деньги, искать надо людей или человека рядом. В жизни девушки, рядом с которой ежедневно проходили и проезжали тысячи человек.

«Что ж, натравлю Игоря на подруг. Если кто и знает о внезапных поклонниках или новых друзьях, то это они, а не родители. Какой бы милой и доброй ни была Зоя».

Получив «Зенит-19» – не новый, но ухоженный – в футляре из искусственной кожи, Дмитрий кивнул и поднялся.

– Сейчас напишу за него расписку. И за последний альбом тоже, февральский. Вы не возражаете, если я взгляну на комнату Зои?

Роман Михайлович покачал головой.

– Конечно… скажите…

Он помедлил, но Дмитрий и так знал, что хочет сказать человек, дочь которого жестоко убили.

– Поймаем. Обязательно.

Зайдя в небольшую чистенькую комнатку, он остановился в центре, между аккуратно заправленной кроватью и письменным столом, и огляделся, не ища пока ничего особенного. Шкаф с одеждой, полка с учебниками. В изголовье кровати – маленькая тумбочка с ночником. Комната выглядела не просто чистой, вылизанной. Здесь стены тоже украшали фотографии – по большей части портреты.

– Она у меня такая аккуратная, – тихо заметила от дверей Татьяна Владиславовна. – Всегда сама убиралась, мне даже постель поправить не позволяла. Особенно в последнее время – ни пылинки не терпела.

Дмитрий кивнул, запоминая. Внезапная страсть к чистоте, такая же внезапная худоба, скрытность – и это в любящей семье за считаные месяцы.

Он кивнул на торчащий из стены гвоздик без фотографии.

– А что висело здесь?

– Здесь? – Татьяна Владиславовна замялась было, но тут же кивнула. – Фотография рынка. Хорошая, очень, но Зоечке разонравилась. Ой, а надо ведь еще Вахтангу позвонить, рассказать.

В рассказе о жизни дочери неведомому Вахтангу места не нашлось. Дмитрий с улыбкой повернулся к женщине.

– Вахтанг?..

– Да это же ничего, – заторопилась Татьяна Владиславовна. – Встречались они, но недолго, а потом расстались. Знаете же, как у молодых бывает? Но Вахтанг хороший мальчик, работящий, всегда и улыбнется, и цветы подарит. Жалко… Вот я и подумала, что надо ему сообщить. Вы про фотографию спросили, а он ведь на рынке и работает…

– Не надо сообщать, – Дмитрий покачал головой. – Мы сообщим сами. А почему вы о нем раньше не сказали?

– Так они совсем недолго встречались. Как-то из головы вылетело.

– Ага. – Дмитрий кивнул, снова отворачиваясь к столу. Толкнул встроенные ящички, убеждаясь, что все плотно прилегают к задней стенке. Провел пальцами по нижней поверхности столешницы.

«Ага, что-то есть».

– У них были хорошие отношения? – поинтересовался он, ощупывая приклеенный к столу толстый бумажный конверт, увы пустой. – Не ругались, не ссорились?

– Да что вы! – Татьяна Владиславовна даже удивилась. – С Зоечкой невозможно было поссориться. Она такая добрая, хорошая…

Зоя вряд ли прятала бы что-то в одежде, которую заботливая мама в любой момент может куда-нибудь прибрать. Конверт под столешницей наводил на мысли о фотографии, и Дмитрий присел у тумбочки, вытягивая ящички один за другим.

Нижний занимало оборудование – бачок для пленки, фиксаторы, початые емкости с реагентами. Гораздо интереснее оказался верхний. Наверное, когда-то кассеты с пленкой, надписанные бисерным почерком, стояли здесь ровными рядами, пока кто-то – Зоя? – не швырнул сверху сумку для фотоаппарата, разметав пленки, как городки.

Дмитрий осторожно достал ее. Легкая. Пустая. Внутри что-то прошуршало.

– А это что? – спросил он, поднимая чехол за ремень. – Ведь не от «Зенита»?

– Не знаю, – растерянно ответил Роман Михайлович. – Никогда не видел.

Дмитрий щелкнул кнопкой: на дне сумки лежала черная неподписанная кассета.

IV. Обсуждение Зои и Вахи

Михаил вернулся в управление только к вечеру. Ввалился в кабинет, бросил на стол перед Дмитрием пачку исписанных листов бумаги, вырванных из блокнота, и упал на стул для посетителей.

– Жара-а! Упарился. Водители ее помнят, конечно, только не так хорошо, как хотелось бы. Смотри: машины у нее нет. На такси разъезжать – оклада не напасешься. А получается, что несколько месяцев она вовсе на автобусах не каталась. Только в последний месяц снова стала на автобусе ездить, да и то не каждый раз. Значит, что? Попутки ловила? С сумкой денег на плече?

– Личный шофер по имени Вахтанг, – ответил Дмитрий, просидевший последний час над отписками из соседних отделов. – Он же Ваха. Торгует мандаринами на рынке, причем собрал уже столько штрафов за отсутствие разрешения на торговлю и несоблюдение санитарных норм, что и не знаю, как выкручивается. У него желтая «копейка». Кстати, убитую зовут Зоя Романовна Реутова.

– Поклонник? А, погоди-ка. Говоришь, желтая…

Он подхватил листы, нашел нужный и ткнул в него пальцем.

– Вот. Видели такую машину, много раз, потому и запомнили. Я же смены дождался, с работягами тоже поговорил. Значит, видели постоянно в последние полгода, точнее не помнят. В последний раз – неделю назад.

Дмитрий остро взглянул на него.

– Неделю? Уверен? Расстались-то наши ангелочки еще в апреле.

– И на автобусах она тоже с тех пор ездит, – кивнул Михаил. – Не сходится. Думаешь?..

– Пока что я ничего не думаю, – твердо ответил Дмитрий, поднимаясь.

На ходу голова лучше работала, и он заходил по кабинету, заложив руки за спину.

– Допустим, живет добрая и наивная девушка Зоя. Учится, работает, увлекается фотографией. Связывается с неким Вахой, который, скажем откровенно, тип весьма подозрительный. Отношения не складываются, она его посылает, а он преследует ее и в итоге убивает. Логично?

– В целом да, – неуверенно ответил Михаил.

– В целом нет. – Дмитрий поморщился, глядя в окно. – Ревность там или что-то более скользкое – не вяжется оно у меня с этим убийством, хоть ты тресни! Вот, смотри, чем Сергей Радиевич порадовал.

Он подхватил со стола отчет патологоанатома и сунул в руки Михаилу.